Развод (джен)

Это звуки победы, и ты прекрасно слышишь их. Но осознать так трудно — вот и всё. Навсегда. Все вздыхают свободно, и ты улыбаешься. Только почему-то устало, а не как победитель.

Её ватные объятия и будто текущие в какой-то другой реальности слезы. Ты не можешь на самом деле ответно обнять её, не можешь на самом деле ответить что-то. Но отвечаешь и обнимаешь, как управляемая чужим хозяином кукла.

Не призраки видят мир так, не картины. Что-то еще более тонкое и чуждое земле. Вот почему они могут видеть себя, и всё, и всех откуда-то сверху. Будто через экран, но всё-таки с ощущением каждого дуновения ветра.

Ты не слышишь разговоров, но, кажется, твои губы в них участвуют. Недолго.

А потом три спокойных ночи в удобном и тихом доме. Звёзды были только на вторую ночь, а в третью светила яркая жёлтая луна.

Четвёртой ночи не было и быть не могло. Ты встал перед ужином и спустился к ним.

— Куда ты?

— Я развожусь.

Ты не женат, и знаешь, что не женат, но сейчас это слово точнее всего объясняет любой шаг. «Развожусь». Навсегда. Со всеми. С любой. С любым.

Бывает ведь такое: любые слова не могут ничего изменить. Не всегда это чувствуют все, но теперь — да. Может быть потому, что всё кончилось, и обязанности больше нет.

Нет. Обязанность остаётся после каждой войны: возродить мир после неё. Просто тебя засчитали сломанным.

Так видят этот мир младенцы: неотделимым от себя. И ты возвращаешься к ним, вплетая в себя каждый увиденный цветок и становясь частью каждой пролетающей мимо пылинки. И если ты ляжешь на холм, ты будешь холмом. И если всмотришься в небо — станешь небом.

И где-то спустя годы, в одном из разрушенных замков, среди каменных плит к тебе придёт всего одна мысль: так видят мир не призраки и не люди. Только лишь те, кому в нём больше нет места после всего пережитого. И тогда наконец вспомнится слово: Я.