Всё тайное становится явным (гет)

В просторное окошко тесной уютной кухоньки скользнул быстрый солнечный лучик, возвестив о приближающейся вечерней заре. Она вспыхнула золотом на пушистых облаках в чисто голубом небе.

Женщина в посеревшей косынке, повязанной поверх пышных каштановых кудрей, мечтательно вздохнула, провожая взглядом гостя заходящего светила. Вскоре, очнувшись от минутных мечтаний, она ловко притушила огонёк крохотной печки, где бурлила, шкварчала и тушилась еда. Быстро вытерев руки первым попавшимся полотенцем, она отворила форточку, ласково зовя:

— Карл! Йозеф! Время ужинать! — воскликнула женщина, вытирая руки полотенцем и напевая под нос. Она взяла кастрюлю полотенцем, стараясь не обжечься, и поставила её на деревянный добро сколоченный стол. Из небольшой прихожей послышался тихий скрип двери, и женщина быстро обернулась.

Из-за угла выглянула курчавая головка мальчика, а затем показалась и вся его хрупкая фигурка. Мальчик лет 12 предстал перед своей матерью, со спутанными кучерявыми волосиками и чуть опухшим красным личиком от недавних слёз. Он был в запылённом лёгком вязаном свитере, изодранных шортах и пыльных ботиночках со сбитыми носами. Ноги ребёнка покрывали множество синяков, царапин и ссадин, особенно колени. На высоком лбу красовалась небольшая шишка. Видимо, прогулка была насыщенной.

Мальчонка виновато опустил глаза, утирая покрасневший нос рукавом свитера.

— Мы с Михаэлем гуляли, — тихо начал он, — через дырку в заборе пролезли к фрау Луизе... А там была овчарка. Большая. Мы испугались, побежали и вот... — он замолчал, указывая на свои раны и поднимая блестящие болотистые глаза.

Мать с грустной улыбкой покачала головой, отправляясь за аптечкой. Когда она вернулась, то принялась осторожно обрабатывать ранки, приговаривая ласковые слова.

— Как же ты умудрился такую шишку набить? — спросила она, складывая перекись и выкидывая ватку.

— Дырка в заборе захлопнулась, — снова опустил глаза мальчуган, — а я перелезать не умею. Меня Михаэль подсадил, я перелезал, она бежала, я испугался, зацепился и вот. — послышался негромкий всхлип, и мальчик аккуратно одёрнул и пригладил порванную штанину. — Упал. Но мне не больно — честно! Шорты только порвал...

— Эх ты, разбойник. — издала добрый смешок мать, присев на одном уровне с ребёнком и нежно потрепав его за нос, который порой был причиной комплексов. — Иди-ка умойся, переоденься а то взъерошенный весь, а потом за стол! — Доброту в глазах быстро сменила обеспокоенность, — Точно ничего не болит?

— У-у, — отрицательно откликнулся малыш, после чего получил поцелуй матери и отправился привести себя в порядок.

Женщина грустно покачала головой и принялась разливать еду по тарелкам. Снова послышался скрип входной двери, и теперь уже взрослый мужской голос и детский смех заполнили дом.

— М-м-м, как же аппетитно пахнет! Вот мы и отыскали дорогу домой. Жожо! Принимай работников!

— Жу-жу! — вторил девичий детский голосок.

В помещение вошёл рослый мужчина со светлыми платиновыми волосами и голубыми выразительными глазами. На его крепких плечах удобно устроилась маленькая девчушка с кучерявыми волосиками и такими же, как у мамы, болотными глазёнками-крыжовниками.

— Не Жужу, а мама, — со смехом поправил папа. — Это для меня ваша мама — любимая Жожо. — на этом моменте Карл ловко чмокнул Жожо в губы, а малышка звонко захихикала, как весенний колокольчик. — А где же наследник?

— Я тут. — неожиданно вынырнула мальчишеская головка из очередного проёма. — Только пришёл.

Отец слегка нахмурил брови, когда увидел сына целиком. На нём уже не было уличной одежды: её сменили другие свитер и шорты с носочками. Однако «травмы» мгновенно бросились в глаза.

Малышку медленно спустили на пол, а сам глава семейства подошёл к старшему и ласково потрепал за щёку.

— Где ж ты так приложился, орёл? — поддерживающее улыбнулся он. — Опять наверно с Михаэлем бегали приключения искать, да? — тишина между сыном и отцом.

Малыш с улыбкой наблюдал, как папа в шутку показал ему язык. Вдруг его подхватили и подбросили в воздух, а потом крепко прижали к себе. Йозеф сначала испугался, но потом, когда отцовские нежности стали усиливаться, нахмурился и уперся ручками в грудь Карла.

Не то чтобы он не любил обниматься, скорее, его смущали такие проявления любви. Всё это казалось ему слишком приторным и не соответствующим его возрасту. Он уже большой мальчик, зачем эти сюсюканья?

— Ну что ты, тучка? — продолжал улыбаться Карл. — Тебе нечего бояться и стесняться! Мы тебя любим и всегда поддержим. Тебя и Элли, потому что вы — наше самое большое сокровище. Ну что, воробушек? Обнимешь папку, как подобает? — Карл слегка подкинул сына, чтобы удобнее усадить его на руках.

Йозеф огляделся вокруг: солнце уже почти зашло, оставляя за собой последние огненные лучики, шустро скользящие по кухонным стенам. Мама, улыбаясь, как настоящее солнце, помогала Даниэлле забраться на высокий стул, который всегда казался малышке горой и непокорённой вершиной. Она с гордостью альпиниста пыталась преодолеть её, не боясь упасть, ведь знала, что ей помогут.

Йозя снова посмотрел на отца: его льдинки-глаза не были похожи на глаза строгого взрослого, они улыбались и излучали тепло, доверие и любовь. Мальчик всхлипнул и крепко прижался к папиному свитеру, который всегда пах древесной стружкой и был связан руками Жозефины.

Его глаза стали влажными от слёз, а в носу неприятно защипало, но плакать было не страшно. Он почувствовал, как осторожно и мягко гладят его по кучеряшкам, как к объятиям присоединились мама и сестрёнка, как пахнет их излюбленное блюдо — айнтопф. Как уютно, хорошо и безопасно!

* * *

Мужчина широко распахивает покрасневшие от плача глаза и обводит взглядом помещение. Михаэль понимает, что находится в комнате своей квартиры, под тяжёлым тёплым одеялом. Первым звуком этого утра становится усталый глубокий вздох. Михаэль рукой проводит по лицу, отмечая его влажность. Опять плакал во сне.

Медленно сбрасывая тяжесть с себя, он свешивает ноги с кровати, на минуту погружаясь в свои мысли. Часы-капсула показывали ровно 5 утра. Рано. Ему на работу к 8. Желания спать не осталось, поэтому Штокхаузен вскоре покидает свою постель и идёт заниматься своими рутинными делами.

По пути на кухню, проходя мимо зеркала, он останавливается, бросив на него короткий взгляд.

— Вечно ты меня преследуешь. — как бы невзначай вырывается из его уст. Отражение отвечает усталой улыбкой и тяжёлым взглядом.

Штокхаузен полностью смотрит на себя в зеркало, но долго не задерживается. Он знает, что выглядит разбито и растрёпанно. С тех пор, как пару лет назад он стал заместителем гендиректора Предприятия 3826, это стало привычным утренним прикидом. Зачесав пальцами непослушные кудри, заместитель поспешил на кухню, чтобы поскорее побаловать себя крепким эспрессо собственного приготовления и растормошить свои мысли, спутавшиеся в один клубок.

Терпкий вкус утреннего кофе, который Михаэль привык пить каждое утро, уже начал приедаться. Но, несмотря на это, он по-прежнему оставался его верным другом, помогая бороться с усталостью и сонливостью, которые часто одолевали его по утрам.

Небольшой глоток чистой воды перед употреблением был единственным способом немного разбавить горький вкус, который так и хотелось исправить, добавив в кружку добрую половину сахарницы, чтобы уж точно что-нибудь слиплось. Михаэль присел за стол, подвинув к себе заветный (осточертевший) источник бодрости, и сонно посмотрел в окно.

За окном было темно и холодно, как обычно под конец ноября. Чернеющие ветви деревьев, растущих рядом с домом, отбрасывали тени, а в свете оранжевой лампы, установленной у входа в подъезд, всё казалось мрачным и унылым. Небо, ещё окутанное мраком уходящей ночи, дало первые просветы, предвещая скорое наступление утра и нового дня, пусть и не такого светлого и долгого, как прежде.

Сейчас бы поспешить нырнуть под теплое одеялко и пока нагретую постельку, но что-то гнало дремоту прочь, заставляя всплывать в голове недавние картины сна. Но как бы Штокхаузен не пытался восстановить их, они оставались такими же, смазанными и нечёткими, как мутное стекло: те же расплывчатые лица, окружённые дребезжащим ореолом, приглушённые, едва различимые слова, ощущения, будто в вакууме. Только он, маленький мальчик, чётко осознающий себя в моменте, а после также канущий в небытие. Его то и помнил Михаэль.

Быстро отогнав все тревожные мысли, Михаэль сделал первый глоток кофе, даже не поморщившись от его горечи. Не помешало бы перекусить. Сегодня будет долгий рабочий день, возможно с ночёвкой в своём кабинете. Штокхаузен неохотно встаёт с места и направляется к холодильнику. Это не обычный холодильник, например, «Минск» или «ЗИЛ», а настоящий гигант, сияющий серебром. Внутри него по трубкам циркулирует полимер, который может поддерживать любую температуру, достаточно ввести нужные параметры на панели на дверце. Настоящее чудо техники!

Шток, без особого энтузиазма, достаёт с ближайшей полки баночку красной икры. Затем он направляется к хлебнице, украшенной цветами, которая стоит у стены, под навесными шкафами, рядом с подставкой, где всегда можно найти идеально заточенные ножи. Завтрак в виде бутербродов был приготовлен быстро и без лишних слов, а затем также быстро съеден. Время тянулось медленно и казалось невыносимо долгим. Делать было особо нечего: все документы были заполнены, сон пропал, а книжные полки в комнате немца вызывали лишь дикую скуку.

Внезапно ему в голову пришла идея добираться до работы пешком, отказавшись от привычного комфортабельного автомобиля «Турбина». Кроме того, это позволило бы немного заняться физической активностью, помимо привычного «забега» с документами и «просиживания штанов».

Взвесив все «за» и «против», немец, сохраняя молчание, отправился принимать водные процедуры. Затем он неторопливо облачился в свой повседневный синий костюм с чёрной рубашкой, подаренный некогда Виктором, и дополнил образ алым галстуком, напоминающим советское знамя. Мужчина посмотрел в зеркало, пригладил волосы и, прежде чем выйти из комнаты, сбрызнул их и себя дорогим заграничным одеколоном. Его взгляд, направленный на отражение в зеркале, был бесстрастным и не выдавал никаких эмоций, лишь оценивающе скользил по фигуре. Не заметив ничего необычного, он взял дипломат с необходимыми документами, который уже ждал его на трюмо.

Несколько минут — и на его ногах появились осенние ботинки с меховой подкладкой, а на плечи легло чёрное пальто из дорогой ткани. Он был готов отправиться в своё утреннее путешествие до работы.

Дорога была недолгой, поэтому мужчина шёл не спеша, с унынием оглядываясь по сторонам. Пейзаж аллеи был представлен различными оттенками серого, которые художник умело и точно передал на холсте, создавая на нём тоскливое настроение.

Впереди едва заметно белел фонтан, который отключили до наступления тёплых дней. Ещё дальше слабо алели знамёна и флаги, торжественно охранявшие вход в комплекс.

Меланхолия разливалась повсюду, особенно усиливаясь отсутствием людей и серым утренним небом. Фонари отключались автоматически, как только светало.

Было бы очень напряжённо, если бы слух не улавливал отдалённый шорох. Это роботы лениво, будто в забытьи, сгребали последние опавшие листья.

Михаэль поёжился от холода. На Челомее можно немного управлять погодой, что является ещё одним чудом техники. За летом здесь всегда наступает тёплая осень, и лишь к началу ноября приходят первые «холода».

Штокхаузен остановился, на мгновение погрузившись в воспоминания о тёплых деньках, и решил насладиться свежим воздухом перед предстоящей рутиной. Ведь, как говорится, «перед смертью не надышишься». Но это была не смерть, а всего лишь суета, которая уже приелась ему. Однако заместитель директора не искал приключений. Но судьба распорядилась иначе.

Среди тёмных стволов деревьев мелькнуло что-то пёстрое. Штокхаузен, заметив это краем глаза, насторожился. Может быть, это животное? Нет, вряд ли. В здесь с этим строго: все животные либо в приюте, либо дома у хозяев. По улицам они не бродят, созданы все условия для безопасности людей.

Может быть, это человек? В такую рань? Если только такой же, как наш горемычный заместитель директора Предприятия. Но зачем так быстро бежать? Спортсмен?Да нет, бред же!

Посчитав, что ему показалось, Михаэль продолжил свой путь, незаметно для себя ускоряя шаг. Мрачное настроение сменилось нарастающим беспокойством, и он рефлекторно прижал к груди дипломат с документами, закрутив головой по сторонам.

Внезапно, прямо перед его глазами, снова промелькнул стремительный силуэт, шелестя чем-то. Мужчина застыл на месте, его брови изумлённо поднялись.

— Кто здесь? — пискнул Михаэль, стараясь говорить уверенно. — Пр’едупр’еждаю, если со мной что-то случится, у вас будут большие пр’ облемы!

Судорожно оглядываясь по сторонам, он сделал несколько шагов назад и почувствовал, как что-то или кто-то преграждает ему путь. На висках и лбу мгновенно выступила испарина, а страх парализовал. Его лицо исказилось в неописуемом страхе, когда он медленно обернулся. За его спиной стояла смуглая женщина средних лет, довольно красивая. Цыганка.

Её пёстрое платье, вышитое яркими узорами, ярко контрастировало на фоне ноябрьской серости. Тёмные глаза, полные загадок и мудрости, сверкали, как звёзды в безоблачную ночь, когда она хитро улыбнулась. Лёгкий ветер трепал её тёмные волосы с проседью на висках, обвивая их, как шёлковые ленты. Её руки, украшенные кольцами, скрестились на пышной груди.

— Не пужайся, касатик. Али испугался простой женщины? Вон, весь бледненький. — Она засмеялась низким, добродушным смехом, в то время как мужчина всё ещё был в полном смятении.

«Откуда цыгане на Челомее?» — в голове вертелся лишь один вопрос.

— Ну что сказать, дорогой? Здесь есть место для каждого. Развиваются наука и технологии. Мы не пропащие, тоже кое-что знаем и умеем. Так почему бы нам не работать вместе на благо нашей Родины? — Цыганка равнодушно пожала плечами, словно прочитав вопрос немца. Испуганный вид Михаэля сменился на надменный и строгий. Взяв дипломат в одну руку и опустив его, он с пренебрежением заметил:

— У вас есть только одна р’абота.

— А ты, Йозеф, не изменился, — усмехнулась женщина, уперев руки в боки. — Что же мы сделали, что ты нас так не жалуешь?

Эти слова словно пронзили Штокхаузена, и он вздрогнул всем телом, будто его ударило током. Как она могла узнать? Он с трудом сглотнул, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди и в горле.

— Что вам нужно? — спросил Шток, стараясь не выдать дрожь в голосе, но истеричные нотки всё же проскакивали. — Деньги? Чтобы кого-то повысили? Позолотить ручку?

— Ну что за молодежь пошла? — цыганка наигранно закатила глаза, а после приобрела серьезный вид, — С весточкой я к тебе...

Она дважды хлопнула в ладоши, да так, что кольца зазвенели на пальцах, как колокольчики, и забасила, принявшись водить круги вокруг бедного Штокхаузена, у которого глаза на лоб полезли. Ладно вокруг него вертится сомнительная женщина наверняка желавшая "свистнуть" у него что-нибудь, но музыка-то откуда?! Дипломат крепче прижимается к груди, а Михаэль что есть сил бежит к зданию Челомея, которое виднеется вдалеке. Но к очередному удивлению обнаруживает себя на месте.

«Эй, касатик! Слушай, что скажу,

Судьба твоя — монета под пятами,

Не осуждаю, хоть и вижу тьму,

Зазеленела душу слепота деньгами.»

Мужчина с изумлением обнаруживает, что в его руках больше нет портфеля, а вместо него появляются огромные пачки разноцветных купюр советских рублей. Его руки начинают дрожать, дыхание перехватывает, а взгляд блуждает по удивительному валютному дождю. Стоит лишь одной купюре упасть, как на её месте тут же возникают новые пачки, от которых в ладонях разливается приятная тяжесть. Голова неистово кружится.

«Обман в сердце засел, змеёй шипя,

Придёт к тебе Великая и Ужасная, богатства полна,

Бороться будешь, но не уйти от греха!

За все деяния — платить придётся, милый.

Сомненья сгинут, как в реке вода.»

Вокруг немца бодро заплясал хоровод разных людских силуэтов, из которого выплыла одна отдалённо знакомая девичья фигура, только была она больше и ярче других. Не успевшего толком сообразить Михаэля перебивают следующими слова:

«А под ногами — ангелок златой,

Смех детским солнцем озарит года.»

В самом деле! Выскочив из-под ног, кто-то, расправив худенькие ручки, со звонким голосом закружится в хороводе. Штокхаузен оступается и приземляется на своё сидилище прямо у горы денег. На его лице появляется глупая улыбка, мысли растворяются в световом вихре, а голова постепенно отключается. Цыганка тоже ускоряла шаг, изящно двигаясь в такт музыке, ритмично звеня кольцами на пальцах и произнося слова предсказания, которые уже никто не слышал, погружённый в свои впечатления.

«С начальником своим ты будь прямой!

Свояком станет, ключ к богатству даст,

Не прячься от предсказаний, друг хитрый мой,

Судьбы дары — алмазов яркий пласт,

Прозрев, увидишь, свет в душе лучинкою воздаст!»

Её голос, словно мелодия, разливался над серыми голыми верхушками деревьев, наполняя воздух тайнами и ожиданием перемен. Пока мужчина всё ещё находился в экстазе от увиденного, цыганка скрылась за деревьями, словно страж судьбы, а затем исчезла, словно её никогда и не было. Всё вокруг внезапно затихло, не оставляя и следа от недавнего праздника. Мысли в голове продолжали кружиться, отчаянно пытаясь сложиться в единую картину произошедшего.

Михаэль не сразу понял, что сидит на куче пыльных влажных листьев. Выходит, никаких денежных гор не было? Об этом говорил ворох полусгнивших листьев, который он незыблемо сжимал в руках. Штокхаузен вздрогнул от отвращения, поспешно вскочил и, с неприятным чувством выбросил мусор из ладоней, принялся отряхивать грязные руки, скривился, словно только что съел очень кислый лимон. Спина пальто была испачкана грязью, и это заставило его владельца болезненно простонать и чуть ли не затопать от гнева. Но это был ещё не конец его утренних неприятностей.

Внезапно появился РАФ-А9, известный в районе как Семёныч, в коричневой клетчатой восьмиклинке. Он пожурил мужчину за беспорядок, который тот устроил, рассыпав мусор. Вовчики так старались убрать всё в идеальные кучки! Как нехорошо, товарищ заместитель генерального директора Предприятия 3826!

Этот неожиданный визит напугал мужчину, заставив снова сесть прямо в эту злосчастную кучу. Немец громко выругался на родном языке, используя самые отборные, крепкие немецкие выражения.

Опять вскочил, пышущий злобой, схватил свой пыльный портфель и, даже не проверив его содержимое, бросился бежать к зданию, где работал. Он хотел как можно скорее попасть туда, чтобы ни одна цыганка не смогла его обольстить и натворить ещё больше бед.

Он стремительно вошёл в лифт и устало опустился на ближайшее свободное место. Запрокинув голову, он крепко зажмурил глаза, надеясь, что всё это — лишь сон. Ведь тогда можно будет заново проснуться, спокойно собраться и отправиться на работу, а не вот это вот всё! Но нет, судьба снова решает иначе...

— Товарищ Штокхаузен, я всё же не постесняюсь спросить, Вы сюда на ближайшем урагане долетели?

В ответ лишь широко распахиваются глаза. Какой это уже сердечный приступ за это утро? Он вряд ли сосчитает, а с товарищем Захаровым поздороваться не помешало бы.

— И вам добр’ое утр’о, пр’офессор’. — Вяло отозвался сидящий, игнорируя вопрос.

— Ну, во-первых, не такое уж и доброе, — как бы невзначай хмыкнул спокойно собеседник. — В ближайшие дни нас ждёт много «очень» нужной работы. Намечается наплыв новых дармоедов, которые работать не хотим, а нам вынь да положь зарплату на стол. Так ещё и по пальцам считают, за что им прибавку подавай, а на деле ничего! Забьются по своим цифровым углам и давай ныть какое начальство плохое. Нечего на зеркало пенять, коль рожа крива. А тут «пополнение».. И нашему любимому начальнику, все, как дети, звездочки, дорожка в космос! Ага, знаю, какие у них там дорожки на уме. — Вся эта тирада звучала с меланхоличным выражением лица и едва скрываемыми нотками сарказма, даже с некоторой злобой. Всё это время Захаров смотрел перед собой, ни разу не взглянув на Михаэля, будто в пустоту.

— Что ж, это не так уж и стр’ашно, — произнёс немец, немного помолчав. Наконец поднял взгляд на коллегу. — Думаю, после встр*ечи с цыганкой меня уже вр*яд ли что-то удивит.

На эти речи он лишь столкнулся со скептичным взглядом.

— Так, значит, добрались сюда ближайшим табором? — губы Захарова растянулись в усмешке, а когда он увидел закатившиеся глаза Штокхаузена, то не смог сдержать смех. — Да у вас талант, Михаэль Генрихович! Вы находите вещи там, где их, кажется, быть не может. Однако, должен признать, с китами у вас получается лучше. Вы такой забавник!

Внезапно Харитон изменился в лице, словно что-то случилось. Его беспокойство заставило Михаэля насторожиться.

— Она же могла украсть ваши бумаги или что-то ещё! Не сидите просто так, осмотритесь скорее!

Штокхаузен словно прозрел в тот миг. А ведь действительно, ну не могла она отделаться лишь той пакостью. Сначала мужчина немного заелозил на месте, даже и не зная с чего начать. Брезгливость от грязных рук давала о себе знать. Но после он завертелся, как юла, стараясь не думать о собственной неприязни: быстро прощупывать карманы пальто запястьями (ибо ладони он всё же чуть выгнул в обратную сторону), клацнув замком дипломата, судорожно пересчитывать бумаги. И всё это сопровождалось растерянным встревоженным взором под оглушительный хохот, взявшегося за бока Харитона Родионовича.

К огромному счастью Михаэля. ничего не пропало, всё было на своём месте, тронутое только им самим. Вот это курьёз! Штокхаузен почувствовал себя очень неловко, его щёки вспыхнули пунцом. Чтобы скрыть смущение, он издал горделивый фырк, но товарищ его уже вряд ли слышал, отходя от пойманной смешинки.

Тем временем лифт достиг нужного этажа, и сотрудники разошлись по своим делам. Один из них, едва сдерживая смех, чуть ли не икая, думал, как бы ещё раз уколоть заместителя своего друга на прощание, другой же поспешил в свой кабинет, чтобы как можно скорее избавиться от следов этого неприятного инцидента.

Портфель был оставлен на столе, а руки тщательно вымыты. Пальто заняло своё привычное место на вешалке у шкафа. Осмотрев его, оценил степень загрязнения. Если хорошенько выбить от пыли, то будет выглядеть сносно, а по возвращении домой сразу же отправит его в чистку.

Пришло время перестать размышлять о пустяках и поскорее узнать о рабочих планах на сегодня, чтобы незамедлительно приступить к их выполнению. Михаэль, нацепив на висок «Мысль», невольно обратил внимание на время. Ламповые часы уже показывали почти восемь утра.

— Всё таки укр’ала! — С досадой процедил сквозь зубы мужчина. — Вр’емя!

Внезапно нахлынувший гнев быстро улетучился, стоило вспомнить о странном предсказании. Надо бы обдумать его значение. Возможно, это снова обман? Или галлюцинация? Или всё же... весточка?

Однако немец не успел прийти к окончательному выводу, как на устройство поступил звонок. Это был Сеченов. Он попросил срочно прийти к нему с заполненными бумагами, которые всё ещё лежали в дипломате. Наскоро осмотрелся снова и привёл себя в порядок.

Вот он уже стоит перед массивными дверями, которые с гордостью распахиваются перед ним. Его взору предстаёт просторный кабинет его начальника, украшенный двумя огромными самолётами.

Кажется, Дмитрий Сергеевич Сеченов действительно позволял себе мечтать, и его фантазии были настолько масштабными и всеобъемлющими, что едва умещались в этом огромном помещении. Для его великого ума оно казалось ничтожно малым, но с усердием впитывающим каждую частицу этих высоких космических идей, словно губка. И это символично, если посмотреть на кабинет снаружи, с улицы, с высоты птичьего полёта.

Пожелание доброго утра и формальные приветствия пролетают незаметно. Дмитрий, обычно потрепанный и вялый, сегодня спокоен и в прекрасном настроении. Кажется, ему удалось хорошо отдохнуть, возможно, не без помощи друга.

Штокхаузен кладёт на стол бумаги, которые Дмитрий аккуратно принимает и быстро пробегает глазами. Затем он начинает слушать отчёт. Михаэль внимательно всматривается в лицо начальника, словно ожидая, что тот вот-вот разразится смехом, или старается скрыть свою улыбку. Но пока что ничего подобного не происходит, а значит, Захаров ещё не успел ворваться в кабинет со словами: «Сейчас будем надрываться!». Хоть тут повезло. Наконец-то Сеченов с довольной улыбкой отрывает взгляд от документов.

— Отличная работа, Михаэль! Я всегда знал, что могу на тебя положиться. — На эти слова Михаэль сдержанно кивнул и, казалось, погрузился в свои мысли. — У меня к тебе ещё одна просьба... Товарищ Штокхаузен? С вами всё в порядке? Вас Земля вызывает. — Дмитрий Сергеевич заметил, что его заместитель как будто потерялся в пространстве, вероятно, захваченный космической аурой помещения. Однако космос Штока был более насущным, нежели Сеченова.

— Пр’ошу пр’ощения! — внезапно встрепенулся немец, нервно оправляя и без того идеально сидящий пиджак. — Готов выполнить любое пор’учение!

Дмитрий Сергеевич добродушно смеётся, укладывая ладони на колени.

— Похоже, не одного меня надо гнать взашей в отпуск, — с легкой улыбкой произнес Сеченов, а после нахмурился, заметив, как его коллега заметно напрягся, и покачал головой. — В последнее время ты сам не свой: стал нервным, часто засыпаешь на ходу, почти не выходишь из кабинета, но при этом продолжаешь выполнять свою работу на высшем уровне. Однако стоит помнить, что со здоровьем шутить нельзя. Кто же будет прокладывать путь к звездам, если мы не сможем быть сильными и готовыми ко всему? Ведь если так пойдёт и дальше, мы совсем развалимся. И так уже скрипим, не правда ли? А то не хватало ещё свалиться во время великого открытия. Нет, мой друг, так не пойдёт, как работы станет поменьше, выпишу тебе отпуск.

— Нет-нет! Не стоит! — возразил мужчина, неловко взмахнув руками. — Я не могу вас оставить, Дмитр’ий Сер’геевич. Мне ещё р’ано идти в отпуск. А по вам и не скажешь, что вы скр’ипите. Напр’отив, от вас так и веет молодостью и силой!

— Хе-хе, — постарчески усмехнулся директор, — какой же ты хитрец! Тебе всегда удаётся найти подход к людям. Обольститель, право слово. Однако моё решение остаётся неизменным. Как только мы решим текущие проблемы, ты сразу же отправляешься в отпуск. Я уже говорил, что мне нужен такой же энергичный и свежий заместитель. — Штокхаузен растягивает губы в усталой улыбке и благодарно кивает, слушая дальнейшее указание. — Итак, на Предприятии 3826 обещается сильный приток новых специалистов. Ими сейчас занимается наша комиссия по отбору на рабочие места новых сотрудников, что требуется от тебя... Составить список уволенных и принятых сотрудников за этот квартал и внести в базу, разработанную по твоей системе распределения. Отчёт предоставить в письменном и электронном виде в ближайшие 4 дня. Справишься?

— Обижаете, Дмитр’ий Сер’геевич! — гордо выпрямился Штокхаузен, — всё сделаю в лучшм виде, как подобает.

— Не сомневаюсь, товарищ Штокхаузен, — с улыбкой произнёс Дмитрий, излучая жизнерадостность, как солнце. Как говорится, настоящий светило науки! — Если вам не сложно, пожалуйста, сделайте чай с ромашкой. Буду рад, если составите мне компанию за чашкой. А после можно и за работу — времени на чаепития у нас почти нет.

— Сию минуту, — с уверенностью и лёгкостью, словно заразившись оптимизмом своего начальника, ответил немец, отправляясь за чаем.

Мысли такие лёгкие и спокойные, наконец-то они не давят на голову. Пасмурная погода за окном не навевает скуку и уныние. На подносе в красных чашках с белыми крапинками мирно покачивается ромашковый чай, а в вазочке шелестят разномастные конфетки. Просто благодать!

Сейчас начнётся разговор, который сначала будет касаться рабочих моментов, а затем перейдёт на более личные темы. Сеченов тоже иногда испытывает панику, как и Шток, но он более собран. Он вызывает удивительное доверие, словно они знакомы уже много лет. Если задуматься, так оно и есть. С начальником приятно проводить время наедине, он не осудит и не сдаст тебя спецслужбам. Это одновременно радует и настораживает.

Невероятный пацифизм Сеченова поражал многих, хотя Михаэль любил отпускать неосторожные шуточки на эту тему в компании Стефана или Виктора. Ну не может он быть абсолютным пацифистом!

В любом случае, расслабляться нельзя. Чужая душа — потёмки, поэтому Михаэль старался и не думать об этом, и сохранять бдительность.

Штокхаузен, не торопясь, вошёл в кабинет, уверенно открыв двери одной рукой. Он бережно поставил поднос на свободное место, не занятое бумагами. Штокхаузен хотел присесть на соседний стул, который по приказу Сеченова ему любезно принёс один из роботов, но не успел. Внезапно в кабинет бесцеремонно ворвалось какое-то тело, с грохотом, без стука и вопросов. Двери задрожали от этого вторжения.

— Сейчас будем надрываться! — Громко и весело продекламировал товарищ Захаров, на что Михаэль не тихо страдальчески проскулил в ладони.

«Ад начинается,» — с досадой подумал немец, — «лучше б ты с Быковым повстречался, вот бы я повеселился! Кстати..!» — Скрытое по ладонями лицо расплылось в коварной улыбке.

«Приговор вы себе подписали, товарищ Захаров...»

— Готовь бочка и платочек, Дима, ибо сия история заставит их хорошенько отсмеять. О, товарищ Штокхаузен, и вы здесь? — Харитон широко улыбнулся и развёл руками, а затем, подойдя к заместителю директора, быстро похлопал его по плечу. — Вдвойне веселее будет! Ну-с, спой, светик, не стыдись. Расскажите, как наш князь спешил в шамаханское царство?

Под вопросительные взгляды Дмитрия нейробиолог опёрся крестцом о стол, нагло прихватывая чашку немца и отпивая из неё добрый глоток.

Товарищ Штокхаузен ощутил, как внутри него закипает гнев, смешанный с воспоминаниями о недавнем недоразумении. Его руки неистово чесались от желания наотмашь ударить шутника свернутым документом, но он лишь покачал головой с легкой усмешкой. После его строгий взгляд был направлен на Харитона, который с огоньком вызова в глазах стрелял в него. Играется, едко задевая самолюбие мужчины.

— Товар’ищ Захар’ов, — произнес Михаэль с теплой, но в то же время уверенной интонацией, — это, конечно, весьма поэтично и интригующе — ваши истории о князе и шамаханском царстве. Но не стоит ли нам напомнить, что уважение к делу и к собеседникам является важнее смеха?

Слова Штокхаузена отрезвили всех присутствующих. Резко Харитон стал собран и внимателен, услышав эту тональность, приподнял голову, будто только что его вырвали из тихого блаженства.

— Ну, конечно, товарищ Штокхаузен, — начал он, стараясь сохранить свою беззаботную улыбку, — но что в этом плохого? Мы ведь тут для того, чтобы отключить мозги и немного покуролесить!

— Есть р’азница между весельем и легкомысленным пренебр’ежением, — строго заметил Штокхаузен, не отводя взгляда. — Иногда нужно помнить, что за смехом стоит настоящее содержательное обсуждение. Наука не тер’пит легкомысленного отношения.

Обострённая атмосфера привела к тишине, и Захаров с Сеченовым переглянулись, явно задумываясь о значимости сказанного. Харитон слегка напрягся, но в его глазах продолжал загореть состязательный огонёк.

— Будем честны, то, что мы сейчас делаем, — это весёлое исследование абсурда, — заявил он с попыткой вернуть лёгкость в настроение. — В противном случае мы рискуем стать скучными учеными, и никто не будет водить нас по звёздным дорожкам!

Штокхаузен не удержался и улыбнулся, смягчив свой строгий вид:

— Я не пр’отив веселья, коллега, но давайте сделаем так, чтобы и веселье, и ум были на одной волне. А наш князь… — он задумался и, немного поразмыслив, добавил, — возможно, расскажет, как отправился в шамаханское царство, не забыв в пути и о главном — о смысле своего путешествия.

И в этот момент, когда напряжённость чуть разрядилась, Дмитрий наконец-то улыбнулся, поднимая свою чашку и произнёс:

— За князя, который даже в шамаханском царстве нас удивит новыми открытиями, и за того, кто старается держать в руках настоящую науку, несмотря на все смехи и шутки!

— Истину глаголите, товарищ Сеченов! — с улыбкой, в которой сквозила явная ирония, произнес его друг, чокаясь отобранной чашкой и не сводя взгляда с Штока. Последний, тихо фыркнув, поднялся с места и, пожелав «приятного чаепития», покинул помещение. Напоследок окинул высокомерным взором ближайшего друга академика Сеченова, а затем, загадочно улыбнувшись, исчез из их поля зрения.

* * *

Стрелка часов уже перевалила за 10 часов вечера. Заместитель генерального директора успел просмотреть и внести в нужные графы более половины присланных досье. Учёные не солгали: в этом году действительно пришло много новых сотрудников.

Все они мечтали работать на знаменитом Предприятии 3826, где каждый мог найти свой путь к успеху. Многие стремились попасть в Челомей всеми правдами и неправдами, но Штокхаузену это было неинтересно.

Рядом с огромной кипой бумаг, принесённых из типографии, стояла вторая чашка отпитого кофе. Хозяин кабинета корпел над распределением сотрудников по нужным графам и столбцам. Это требовало внимания и сосредоточенности, ведь Сидоровых, Петровых и Ивановых было очень много, как и людей других национальностей с необычными фамилиями , которые могли запутать даже опытного знатока русского языка. Некоторые заставляли его от души хохотнуть, смахивая слезники с уголков глаз.

Именно поэтому он так любил свою работу. Она была для него настоящим спасением, позволяя часами погружаться в мир цифр, документов и отчётов. Это помогало ему отвлечься от тревожных мыслей, которые буквально атаковали его, стоило ему переступить порог дома, не давали сомкнуть глаз по ночам. Он предпочитал отключаться от усталости за рабочим столом, чем сталкиваться с ним. Но иногда их было просто невозможно избежать.

В застенках памяти заскреблось пророчество.

«Великая и Ужасная...» — мужчина, оторвавшись от работы, погрузился в размышления, постукивая ручкой по столу и делая глоток горького напитка. — «Женщина, стало быть. Я, конечно, хорош, но вряд ли сейчас хочу отношений, если только, чтобы отвлечься. Да вот привлекательных и неординарных женщин не так уж и много. Великих у нас на Предприятии раз-два и обчёлся, а вот ужасных...» — Михаэль язвительно ухмыльнулся, не скрывая иронии, и вернулся к работе, снова погружаясь в размышления.

«Ну, допустим, это будет какая-нибудь богатая стервозная фифа, которая ищет такого красавца, как я. Предложит фиктивный брак и будет неплохо отстёгивать, ведь такие дела не делаются бесплатно. А ребёнок? О, Господи, только не говорите, что это будет наша маленькая "случайность"?» — Штокхаузен театрально закатил глаза, откинувшись на спинку рабочего кресла. — «Алиментов не дождётся.

Дальше, Сеченов — свояк и ключ к счастью. За свояка я не очень понимаю, а вот за ключик — очень даже! Наверняка меня директором сделает. И денюжки реченькой потекут в нужные руки. А ведь правильно говорят: « Не в деньгах счастье...»»

— ...а в их количестве, — Шток медленно закончил фразу, пристально вглядываясь в экран Груши. Среди множества фамилий и инициалов одна показалась ему знакомой, что заставило напрячься и заново перечитать графы с недавно внесёнными данными. Как только глаза настигли определенной строки, немец, побледнев, резко отшатнулся от экрана. На лбу мгновенно выступила испарина, а вот строка гласила:

«Гольденцвайг Даниэлла Карловна»

Штокхаузен принялся в электронной книге судорожно искать нужное досье. А как нашёл, начал жадно его изучать, боясь пропустить хоть малейшую деталь:

«Прибыла по квоте как учёный из Германской ССР. На имя Сеченова было отправлено несколько заявлений с просьбами о приёме на работу.

Ранее проживала в Великобритании, уроженка Веймарской Республики. В совершенстве владеет английским и немецким (родным) языками, также сносно знает русский. 1919 года рождения.

Направлена на трёхмесячный испытательный срок. Поселена в общежитии. Адрес:...»

— Совпадение! — Трясущимися руками немец полез в свой ящик, выуживая блокнот и быстро делая в нём пометку в виде адреса и номера комнаты нанятой сотрудницы. — Пр’осто совпадение!

После проводит обеими руками по лицу, тихо ругаясь на родном языке и впадая в раздумье. Неожиданно выскакивает и несётся к своему сейфу, из которого, введя код, достаёт початую бутылку дорогого многолетней выдержки коньяка и, не глядя, льёт в чашку с полуостывшим кофе.

Затем садится обратно на место и, не мешая, делает хороший глоток. Сплетает пальцы в замок и застывает недвижимой статуей, прожигая злосчастные ФИО лихорадочно блестящим взглядом и размышляя о своих дальнейших действиях.