Молли Данлоп (джен)

В маленькой квартире Марка Темпе, пианиста и преподавателя сольфеджио в местном музыкальном колледже, царил уют. В углу комнаты стояло его любимое пианино, слегка потертое временем, но с глубоким бархатным звуком.

Марк только что закончил разбирать переложение фа-минорной хоральной прелюдии Баха «Ich ruf zu Dir, Herr Jesu Christ» для фортепиано и теперь с чувством выполненного долга сидел в кресле с чашкой крепкого чая, наслаждаясь моментом покоя. Но тут вдруг раздался звонок в дверь. Марк удивился — ибо гостей не ждал, — и, поставив чашку на стол, пошел открывать.

На пороге стоял доктор Араго, его коллега из колледжа, заведующий кафедрой теории музыки. Этот невысокий, худощавый человек с седыми волосами и глубоко посаженными серыми глазами всегда производил впечатление загадочного ученого, каким-то образом застрявшего в обыденной жизни.

— Добрый вечер, господин Темпе — произнес Араго, мягко улыбаясь. — Простите за вторжение, но я подумал, что смогу застать вас дома. У меня есть кое-что, чем хотелось бы с вами поделиться.

Марк пригласил его войти.

— Конечно, доктор, проходите. Хотите чаю?

— Благодарю, если не затруднит.

Марк проводил гостя в гостиную, усадил в кресло и вскоре вернулся с горячим чаем. Араго бережно поставил на стол объемистый кожаный портфель, который принес с собой.

— Вы, наверное, задаетесь вопросом, почему я к вам пришел, — начал доктор, осторожно поглаживая портфель. — Сегодня я работал в архиве колледжа. Искал рукописи для своей новой лекции о модальных ладах в старинной музыке. И наткнулся на кое-что, что, как мне кажется, вас заинтересует.

С этими словами он открыл портфель и извлек старую, пожелтевшую от времени тетрадь, переплетенную вручную. На обложке каллиграфическим почерком было написано: «Рэймунд Клемент. Её звали Азия».

— Это рукопись? — спросил Марк, слегка нахмурившись.

— Да, и не просто рукопись, — ответил Араго. — Это сборник сочинений для фортепиано за авторством польского композитора Рэймунда Клемента, который иммигрировал из Польши в Канаду.

Марк вспомнил, что фамилия Клемента мельком упоминалось в музыкальных кругах, но никаких серьезных работ об этом композиторе он не знал.

— Я решил, что вы, как пианист, оцените её больше всего, — продолжал доктор Араго. — Кажется, там есть фрагменты, которые никто никогда не исполнял. Хотел бы попросить вас взглянуть.

Марк осторожно взял тетрадь в руки. Внутри были нотные листы и размышления о музыке, лирические строки, которые казались то философскими, то откровенно меланхоличными.

— Вы хотите, чтобы я сыграл что-то из этого?

— Именно так, — кивнул доктор Араго. — Возможно, музыка Рэймунда Клемента снова оживет благодаря вам.

Марк перелистнул несколько страниц и наткнулся на пьесу, озаглавленную «Всё ради Азии».

— Очень необычные гармонии для своего времени, — заметил он, слегка пробежав пальцами по клавишам пианино, подбирая первые аккорды.

Звуки начали заполнять комнату. Музыка была странной, гипнотизирующей, словно в ней переплетались отголоски разных эпох. Лицо доктора Араго стало сосредоточенным, он слушал с напряжением, словно ловя каждый нюанс. Когда пьеса закончилась, в комнате повисла тишина.

— Вы чувствуете? — тихо спросил доктор Араго.

— Что именно? — не понял Марк.

— Как будто эта музыка притягивает что-то... из прошлого.

Марк посмотрел на него с недоумением, но не успел ничего сказать. С улицы донесся звук, похожий на далекую мелодию, будто кто-то наигрывал старинный мотив на скрипке.

— Это совпадение? — спросил Марк, но в голосе его уже слышалась неуверенность.

Доктор Араго покачал головой:

— Это только начало, господин Темпе. У Рэймунда Клемента была непростая судьба. Он был влюблён в канадскую актрису, которой посвятил большую часть своих сочинений. Думаю, нам придется разгадать её тайну, если мы хотим понять музыку этого поляка.

Марк не успел ответить на слова доктора Араго, поскольку в дверь комнаты заглянула его дочь Молли. Малышке было всего шесть лет, у неё были длинные чёрные волосы и большие глаза, которые всегда искрились любопытством. По своему обыкновению девочка была одета в свою любимую рубашку с длинными рукавами белого цвета с яркими красными полосками.

— Папа, ты кого-то играешь? — спросила она, но тут же заметила Араго.

Её лицо тут же осветилось улыбкой.

— Ух ты, это же доктор Араго! Здравствуйте! — радостно воскликнула Молли, подбегая к нему.

Она легко вскочила к нему на колени, как будто это был давний ритуал. Доктор с лёгким удивлением, но также с нежностью, обнял её, держа осторожно, словно она была самой хрупкой струной.

— Ты расскажешь мне сказку? Пожалуйста! — попросила Молли, глядя на него снизу вверх своими блестящими глазами.

Марк улыбнулся. Молли обожала истории доктора, хотя он рассказывал их редко.

— Ну что ж, милая Молли, — сказал Араго, слегка кашлянув, — я расскажу тебе одну особенную сказку. О крошечных существах, которых называют квинтянами.

— Квинтяне? Кто это? — глаза Молли расширились от восторга.

— Это такие маленькие существа, которые живут внутри музыкальных инструментов, — начал доктор негромким, но добрым тоном. — Они любят музыку больше всего на свете. Каждый квинтянин связан с одной нотой, и когда инструмент звучит, они танцуют.

— Танцуют? — переспросила Молли, маленькие ножки которой уже начинали подпрыгивать под ритм воображаемой музыки.

— Да, — продолжал Араго, кивая. — Когда ты играешь на фортепиано, моя милая Молли, квинтяне оживают. Они взбираются на крышку твоего инструмента, прыгают с неё на клавиши и создают волшебный свет, который мы с тобой не видим.

— А что, если кто-то играет очень плохо? Они грустят? — с тревогой спросила девочка.

Доктор Араго задумчиво улыбнулся:

— Нет, они не грустят. Они просто стараются помочь музыканту найти правильную мелодию. Иногда шепчут ему на ухо, иногда показывают дорогу в музыкальных снах.

Молли задумалась, а потом широко улыбнулась:

— Значит, когда я учу гаммы, они тоже со мной?

— Конечно, — подтвердил доктор, наклонившись чуть ближе. — Квинтяне любят гаммы. Это как лестницы для них. Они учатся подниматься всё выше и выше.

Молли залилась смехом, настолько заразительным, что её отец Марк не смог удержаться от улыбки.

— Доктор Араго, — сказала Молли, с серьёзным видом глядя на него, — если я буду играть хорошую музыку, они станут моими друзьями?

— Они уже твои друзья, Молли. Ты просто должна всегда слушать музыку сердцем, и тогда квинтяне всегда будут рядом.

Молли задумчиво кивнула, слезла с его колен и подошла к пианино. Её маленькие пальчики заскользили по клавишам, играя простую мелодию. Доктор Араго и Марк Темпе обменялись взглядами.

— У вашей дочери редкий дар, господин Темпе, — тихо сказал доктор. — И, возможно, квинтяне это уже заметили.

С этими словами он поднялся с места, и Марк проводил его до прихожей. Доктор Араго медленно надел свою потёртую куртку, осторожно поправляя воротник, как будто этот жест имел особое значение.

Молли, увидев, что доктор уходит, тут же бросила играть и кинулась в прихожую, где остановилась рядом с вешалкой и наблюдала за доктором с восторгом, который испытывают маленькие дети к людям, умеющим рассказывать сказки. И когда Араго уже собирался открыть дверь, он вдруг повернулся к девочке.

— Запомни, Молли, одну вещь, — прошептал он, глядя ей прямо в глаза, — если справишься, увидишь квинтян.

Его голос был тёплым, но слова звучали загадочно, словно он передавал ей некую тайну. Молли широко раскрыла глаза, заворожённая этим обещанием.

— Правда? — выдохнула она.

Доктор Араго не ответил прямо. Он только подмигнул ей, слегка коснулся её плеча и открыл дверь.

— Всего доброго, господин Темпе, — сказал он уже в нормальном тоне. — Мы ещё поговорим о той рукописи.

— До свидания, доктор, — ответил Марк, провожая гостя взглядом.

Когда дверь за доктором закрылась, в квартире снова стало тихо. Марк вернулся в гостиную, а Молли осталась стоять в прихожей, задумчиво смотря на место, где только что стоял Араго.

— Увидишь квинтян, — прошептала она себе под нос, словно пробуя эти слова на вкус.

Её маленькие пальчики машинально повторили воображаемую мелодию на невидимых клавишах. Эта идея — увидеть таинственных существ, которые танцуют внутри музыки, — зажглась в её сердце ярким огоньком. И с этим огоньком она вернулась к пианино, решив, что теперь будет играть ещё лучше. Ведь, если доктор Араго сказал правду, впереди её ждало нечто волшебное.

В это время её отец Марк вернулся в гостиную и сел за небольшой стол, на котором стояла деревянная шкатулка, хранившая фотографии. Он долго смотрел на неё, словно раздумывая, стоит ли открывать, а потом медленно снял крышку. Внутри оказались снимки разных лет: друзья, концерты, сцены из жизни. Он перебирал их, пока не наткнулся на фотографию, которая заставила его на миг замереть. Это был снимок, сделанный восемь лет назад. На нём была Хари Данлоп — его бывшая жена и мать Молли.

Хари выглядела на этом фото яркой, живой, даже немного дерзкой. Короткие тёмные волосы, слегка взъерошенные, глубокие карие глаза и лёгкая полуулыбка, которая говорила о её независимом духе. Она была пианисткой, как и Марк, но с совершенно иным темпераментом — энергичная, страстная, с тягой к свободе, которая в итоге и разрушила их брак.

Марк с грустью провёл пальцами по фотографии. Их развод был неизбежен. Хари чувствовала, что семейная жизнь и маленький город душат её амбиции. Она хотела путешествовать, играть на больших сценах, писать музыку. Марк же, напротив, нашёл счастье в преподавании и тихой жизни с семьёй. Развод оказался болезненным, но в чём-то справедливым. Единственное, за что Марк был благодарен Хари, — это то, что она оставила ему дочь. Он взглянул на снимок ещё раз и тихо пробормотал:

— Будь благословенна, Хари...

Он не мог забыть, как они обсуждали имя для их ребёнка. Хари настояла на том, чтобы у девочки была её девичья фамилия — Данлоп. Тогда Марк спорить не стал. Он понимал, что для его жены это был символ независимости, некий способ оставить свой след в жизни дочери, даже если она будет далеко. И Марк не обижался на это. Напротив, он считал, что фамилия «Данлоп» подходит Молли больше, чем «Темпе».

Сложив фотографии обратно, Марк задумался: что сказала бы Хари, увидев Молли сейчас, такой увлечённой, такой похожей на неё, но с тихим упорством, которое она, похоже, унаследовала от отца? Он слышал, как в соседней комнате Молли играла свою мелодию, наверное, представляя, как квинтяне танцуют вокруг неё.

Марк поднялся с кресла и направился в комнату, где стояло пианино. Молли сидела за инструментом, уставшая, но счастливая, её пальцы всё ещё осторожно касались клавиш, как будто она разговаривала с ними.

— Ну что, моя маленькая пианистка, — улыбнулся Марк, — пора спать.

Молли посмотрела на него с лёгкой неохотой, но, видимо, музыка уже забрала все её силы, и она всё же кивнула.

— Хорошо, папа. Но завтра я хочу играть больше! — заявила она, спрыгивая с табурета.

— Обещаю, — сказал Марк, беря её за руку и ведя в спальню.

Когда Молли забралась под одеяло, Марк сел на край её кровати. Она посмотрела на него своими большими глазами, всё ещё увлечённая разговорами о квинтянах.

— Папа, ты думаешь, квинтяне действительно существуют? — спросила она, подтягивая к себе плюшевого мишку.

Марк улыбнулся, но чуть грустно.

— Знаешь, Молли, — начал он, — доктор Араго любит рассказывать интересные истории. Но я думаю, квинтяне — это не настоящие существа.

— Но он сказал, что я могу их увидеть, если справлюсь! — настаивала девочка, глаза которой светились надеждой.

Марк мягко провёл рукой по её волосам.

— Думаю, он имел в виду что-то другое, — сказал он. — Квинтяне — это как символ. Они не настоящие, но они могут означать вдохновение, ту магию, которую ты чувствуешь, когда играешь музыку. Ты ведь сама говоришь, что музыка иногда как будто оживает, правда?

Молли задумалась, затем кивнула.

— Ага, — ответила она, улыбнувшись. — Иногда мне кажется, что она радуется тому, как я хорошо её играю.

— Вот это и есть «квинтяне», — сказал Марк. — Они — то чувство, которое ты чувствуешь, когда у тебя всё получается и музыка становится частью тебя. Это не маленькие человечки, моя дорогая, а что-то, что живёт внутри твоего сердца.

Молли смотрела на отца, как будто решая, верить ли ему. Её глаза всё ещё блестели, но теперь в них было больше размышлений, чем восторга.

— Значит, если я буду играть хорошо, они будут «внутри меня»? — уточнила она.

— Да, именно так, — мягко сказал Марк. — Но для этого нужно много трудиться. И слушать своё сердце, а не только пальцы.

Молли, удовлетворённая этим ответом, кивнула.

— Ладно. Я буду стараться, — ответила она и тут же премило зевнула.

Марк с улыбкой поправил её одеяло и поцеловал в лоб.

— Спокойной ночи, моя маленькая девочка, — сказал он с нежностью.

— Спокойной ночи, папа, — сонно пробормотала Молли, закрывая глаза.

Марк поднялся, выключил свет и тихо вышел из комнаты. За дверью он остановился на мгновение, прислушиваясь к тишине. Где-то в глубине души ему хотелось верить, чтобы квинтяне, какими бы они ни были, действительно существовали — хотя бы ради того, чтобы вера его дочери в них имела смысл.

В это время Молли лежала в своей постели, прижав мишку к груди и с каждым вдохом погружаясь в сон. Мысли о квинтянах не оставляли её, хотя из слов папы она поняла, что это не существа, а нечто другое — чувство, которое возникает, когда музыка становится частью тебя, когда она начинает танцевать в твоём сердце. Это было нечто живое, но не в буквальном смысле.

Вдруг, как будто сама музыка наполнила её комнату, вокруг девочки появился невидимый свет, как волна, накатывающая на берег. Молли чувствовала, как каждая нота, которую она играла сегодняшним вечером при докторе Араго, продолжает резонировать в её теле, как будто музыка и она — одно целое.

И тогда, в этом моменте тишины и умиротворения, она поняла, что увидела квинтян.