Manhood (гет)

Что скрывает в себе безропотное желание следовать идеальному образу, выстроенному болезненным мышлением? Ничего хорошего точно. Это как идти по самому краю скалы, находясь в паре миллиметров от гибели, и весело насвистывать какую-то надоедливую песню.

Уклончиво отвечая о своём самочувствии, двигаешься дальше, всё больше погружаясь в сладкую истому неведения. Сдался, слизеринец. Позволил окутать неясными образами своё будущее, которое в общем-то всегда было под сомнением из-за одного твоего родителя.

Кому вообще нужно твоё бесхребетное тело? А гнилая, чёрствая до исступления, почти чёрная душа без права выбора своего существования? Да никому, чёрт возьми, это всё не нужно. Какой человек в здравом уме и рассудке полезет к такому, как ты, со своей никчёмной помощью? Ведь за тебя уже давно всё решили и отдали на искупление самому дьяволу.

Ты правда так думал всю свою жизнь и казался прав не только себе. Но, Мерлин тому свидетель, в ней ещё больше безрассудства, чем ты мог представить. Эти полоумные гриффиндорцы из раза в раз, в любой год от столетия к столетию лезут на рожон, тем самым подтверждая, что больны по-своему.

Хотя каждый волен сходить с ума в частном порядке.

Правда, к ещё большему твоему удивлению, она тоже сдалась. Из этой войны не выйдет победителем никто — все оказались под одной гребёнкой собственных терзаний. Она сдалась, и её глаза больше не горели тем же Адским Пламенем, который ты наблюдал семь лет к ряду.

Какая ирония, что теперь ты знаешь, как его потушить, но нужно ли тебе это?

Вы не виделись чуть меньше года, будучи сначала по разные стороны баррикад, но, как показывает практика, чёрт никогда не шутит, а Мерлин лишь сторонний наблюдатель, ни коим образом не меняющий жизни. И всё же, один раз ему это удалось, за что он поплатился сполна, хотя и, будем честны, даровал новые силы на существование. Но, к сожалению, его тело уже давно гниёт в склепе, а вот сил восстанавливать себя и старый уклад жизни как-то нет.

Ты перешёл на «светлую сторону», зная, что тебе здесь никто не будет рад, а в особенности она, потому что из-за таких, как ты, страдают тысячи невинных. Но это не смущало: в то время тебя волновало лишь оправдание перед собой.

Ну что, оправдался?..

Было сложно. Просто тупо сложно. Но всё-таки, слава Мерлину, за столько лет тебе не стало чуждым чувство единения со всем живым и умеющим мыслить, хотя с твоей жизнью «до» — это феноменальное явление.

Приходилось упорно доказывать свою преданность к стороне Ордена, ведь только ты знаешь, что окунаясь в дело со всей своей головой, будешь верен ему и доведёшь до конца любой ценой. Но знали и твои друзья, оставшиеся на другой стороне этих мнимых границ «добра» и «зла».

Во время войны они стираются, любые границы: государств, городов, дозволенного, человечного… Они все абсолютно не имеют смысла на поле битв.

Какая война без страданий, боли и убийств? Чем лучше «светлая сторона», если ты всё равно оказываешься по локти в чужой крови, а иногда и не совсем?.. А лучше она тем, что тебя всегда оправдают, отмажут, «тыжеделалэтовоблагостраны». Гнусные лжецы, как можно убивать во благо? Твоя душа всё чернела с каждым днём.

Ты думал, что её сломала чья-то смерть, когда вы впервые увиделись. Она была неестественно бледная, худая и уставшая. Вымученная постоянными операциями, затхлыми запахами крови, пота и рвоты, что смешиваются во едино во время битвы. Но ты снова оказался не прав, её подкосило убийство… Убийство собственными руками, теми же, что когда-то писали километровые исследования по Зельеварению, конспектировали каждое слово дражайшей МакГонагалл.

Она не могла быть убийцей, просто потому, что её душа кристально белая, особенно на фоне твоей собственной темноты. Но жизнь та ещё штучка, она коварна, хитра и никогда никого не щадит, даже светочей этого мира.

Ты видел, как постепенно её душа становилась серой, и в тот момент ты понял, что назад дороги нет, что ты должен бороться с тем «злом», которое заставляет таких хрупких девушек, как Гермиона Грейнджер, убивать.

У войны не женское лицо, отнюдь.

— Я убила Блейза Забини, — раздался шёпот, от которого холодный пот градом обрушился на твою спину. Он был у самого уха, настолько тихий, что ты едва успел уловить в воздухе слова. — Прости, — твёрдое, но чересчур робкое, готовое вот-вот воткнуться ножом в сердце.

— Не надо, — смог выдавить ты, не решаясь посмотреть на девушку, что изводил каждый год школьной жизни. Не она должна была стать убийцей твоего друга… любой другой член Ордена, только не она. — Это война, Грейнджер, — бросил ты резко, словно сюрикен, в надежде на то, что она больше никогда не осмелится подойти к тебе. По крайней мере, не в ближайшей жизни.

Если бы ты знал, что два одиночества всегда притягиваются друг к другу, то запустил бы Авадой в того, кто тебе об этом когда-то рассказал. Как будто сама судьба сталкивала вас лбами, после того случая, напоминая о том, что вы на одной стороне и вроде как боретесь за одно и тоже.

Вот только её всегда съедало напряжение между вами, которое было настолько сильным, что казалось, пара минут, и до него можно будет дотронуться рукой. Но, поверь, была здесь и львиная часть раскаяния. Она же прекрасно понимала, что в общем-то была не в праве забирать у тебя самое ценное, после матери, конечно. Но кто сказал, что на войне имеют место быть какие-то отношения?

Схватить врага, победить врага, убить врага.

При ней ты вспоминал, что у тебя больше нет лучшего друга. Пусть он и формально умер для тебя, ещё когда ты перешёл на другую сторону, а он остался там, не в силах совладать с собой и той долей, что выпала вам в семнадцать лет.

Впрочем, ему никогда не хватало решимости и уверенности в себе. Как прискорбно это не звучало, но его сильной стороной было вселять надежду в других.

Знать, что он умер по-настоящему стало больнее, чем Сектумсемпра, пущенная Поттером в тебя на шестом курсе. Бывший Пожиратель.

Ну и кто теперь из нас грязный, Грейнджер?..

Ваши короткие диалоги не были содержательными, хотя придавали толику спокойствия. В полевых условиях ты становишься другим. Говорят, что люди не меняются. Отчасти это правда, ты просто пытаешься свыкнуться со своей участью и максимально комфортно, в первую очередь для себя, подстроиться под обстоятельства. Но почему говорят, что война — дело молодых? Да потому, что она безоговорочно, бесповоротно, а главное, сука, безвозмездно меняет человека, особенно в столь юном возрасте, как ты и твои сокурсники. Вы — де-е-ети… Чувствуешь горечь на языке? Так над вами посмеялась судьба. Жестокие убийцы в попытках спасти Магический мир от полной темноты.

— Не могу признать, что мне очень импонирует твоя компания, Малфой, — сказала как-то раз она, когда вы вновь оказались в одном убежище. — Но это куда лучше, чем смотреть на эти загнивающие рожи министерских крыс, которым доверяют всю бумажную волокиту, — пусть это и была правда, только тогда ты уже догадывался, что между вами появилось шаткое понятие партнёров, товарищей, а может и вовсе друзей.

Недавно Гермиона получила серьёзное ранение, почти несовместимое с жизнью, из-за которого вы долго не виделись. Судьба и Мерлин знали, что эта гриффиндорка сильнее многих специально обученных авроров. Она выжила, правда рассказывать, что в этом ей помог ты, вовремя вытащив из-под огня, совсем необязательно. Да и к тому моменту, как она оправилась, уже висел приказ о её переводе в штаб, чтобы стряпать никому ненужные отчёты об операциях. Ты думал, что вы не увидитесь с ней больше ни разу, хотя бы до конца войны, но вот незадача — она в корне была несогласна со всем тем, что творилось за её спиной.

Грейнджер такая Грейнджер, даже на войне.

Повздорив с Кингсли Бруствером, высказав всё, что думает, Аластору Грюму, она со спокойной душой вернулась к операциям. Неугомонная девушка, готовая на всё ради благополучия Магического Мира.

Кажется, что будь у войны всё-таки женское лицо, хоть это даже представить жестоко, оно было бы слегка вытянутым, с маленькой россыпью веснушек на чуть вздёрнутом носу, уставшими карими глаза, при взгляде в которые теперь чувствуется сталь, и плотно сжатыми в полоску блёкло-розовыми губами.

Это было бы её лицо.

— У тебя дурной вкус, Грейнджер, — ты кивнул на чашку в её руках, там был налит просроченный кофе. Она проследила за движением и тихо фыркнула.

— Как думаешь, тебе понравится катиться к чёрту? — беззлобно поинтересовалась у тебя с явной, неприкрытой иронией в голосе, и первый раз, за всё время, что вы видитесь, ты заметил проблеск огонька в её глазах.

— Гре-е-ейнджер, — ты ухмыльнулся на вопрос, растягивая в привычной манере её фамилию. На секунду вам двоим показалось, что всё как раньше: нет войны, потерь, есть чётко видимое «добро» и «зло», вы снова там… в Хогвартсе, и снова гриффиндорка со слизеринцем спорят. — Мы уже все давно у него и явно не в гостях, — покачав головой, отвернулся от неё, пытаясь отвлечься от своих мыслей, перебирая ножи в крайней столешнице.

— Ты тоже это почувствовал? — совсем тихо, прямо как тогда, когда сообщала о смерти твоего лучшего друга, спросила она.

— Да.

С того коротко разговора вы не виделись около пяти месяцев, вас не ставили в одни команды на операциях. Ты чувствовал без неё дурацкую слабость — она единственный человек, который с тобой говорил на равных, который тебя чувствовал.

Было сложно это признать, но в один зимний вечер ты понял, что тебе катастрофически не хватает в своей жизни Гермионы, чёрт тебя взял, Грейнджер, с вашими вечными спорами о том, кто в этот раз будет идти за кофе, подколами, странными шутками на грани дозволенного, ведь что оно значит в войну, с особенной атмосферой, которая стала царить в комнате с присутствием в ней вас двоих только после двух лет общения: уже не напряжение в воздухе, Мерлин, кажется это было уже вечность назад, а обволакивающее спокойствие и чувство д-о-м-а. Из-за её общения с тобой, к тебе перестали относиться как к пустому месту или Пожирателю, и ты был безмерно благодарен ей за это.

Она стала твоим персональным лучом солнца в непроглядной темноте души, твоей проводницей, твоей спасительницей от самого себя.

— Я надеюсь, ты скучал по мне, Малфой, — ты обернулся на звук её голоса.

Нет, она не морок, не очередная галлюцинация от перманентного недосыпа и голодания. Её измученное войной лицо ты теперь узнаешь из тысячи.

— Я бы очень хотел съязвить, как раньше, но мне и правда не хватало тебя рядом, — оказывается, это так легко сказать, да? И совсем не страшно, что будет завтра, потому что завтра может вовсе не наступить. А сегодня ты решил так, и назад, что в общем для тебя уже не ново, пути не оказывается.

Она искренне улыбнулась тебе и притянула в свои объятия. И только снова шёпот: «Ты тоже нужен мне», — раздаётся над твоим ухом, опаляя его горячим дыханием.

Так началась ваша история в этом новом мире, пусть пока что и военном, но с уже сформировавшимися устоями и чёткими целями, которых нужно достичь любой ценой.

Но, как оказалось потом, до финала этого кровопролитного этюда было куда больше шагов, чем хотелось бы всем, кто сражается против порабощения темнотой.

Ты помнишь её первую встречу с Гарри Поттером и Роном Уизли будто она была вчера: слёзы счастья, длинные, живые рассказы о существовании порознь и неверие со стороны её друзей в твою сторону. Конечно, Слизеринский Принц в рядах праведных гриффиндорцев, да ещё и кого именно — Золотого Трио. Но вот только война меняет всех без исключений, будь ты избранный или его друзья, а может и бывший Пожиратель Смерти.

Они приняли вас с настороженностью, которую ты уже встречал на своём пути пару тройку лет назад, готовясь бороться за пресловутое «добро», прямо как в рассказах на ночь от твоей матушки.

Только вот это была совсем не сказка.

Каждый день до той самой битвы, вам пришлось проводить вместе — шла усиленная подготовка Мальчика-Который-Сумел-Сука-Выжить и вас, пушечного мяса для упивающихся. Или как выражались руководители Ордена Феникса — «Одних из лучших солдат». Лицедейство во всей своей красе.

Было поистине ужасно то, что творилось в Битве при Хогвартсе: кровь, крики, слёзы, рвотные массы, куча холодных тел и куча потных, доведённых до изнеможения людей, похожих на свою тень.

Знаете, довольно символично, хотя и до жути иронично, положить конец тому, кто отравлял жизни тысячам людей, там, где всё когда-то начиналось.

Но вы всё-таки сумели сделать это — вы положили конец Волдеморту, спустя восемь лет, после его воскрешения. И пускай это только часть всех тяжб, что предстоит ещё вынести при поимке всех упивающихся и их сторонников, но этот вклад самый большой, который вы сделали для достижения мира.

— Что будет дальше? — Гермиона подняла на тебя свои усталые глаза, в которых читалось недоверие к происходящему. Вы только добрались до убежища, чтобы смыть с себя всю грязь битвы.

— Это уже забота специального подразделения наших солдат, — сказал ты с усмешкой, аккуратно заправляя выбившийся локон из её причёски ей за ухо, чтобы тот ненароком не задел порез на скуле. — Нас с тобой ждёт мирная жизнь, Грейнджер.

— Звучит так, словно нам нужно отправиться на Марс, — она покачала головой, выбираясь из твоих объятий, и направилась прямиком в старую ванну, с которой у вас связано столько приятных моментов вместе, что их теперь никогда в жизни не омрачат случаи, когда там же приходилось обмывать трупы.

Несмотря на то, что ваши души чернели с каждым годом Второй Магической войны всё больше и больше, вы заслужили прощение Мерлина и силы для новой жизни. Вместе.

А что же скрывает в себе желание следовать ценностям другого человека, принимать его со всеми недостатками и дополнять? Наверное, оно не даёт нам узреть всепоглощающую любовь, но это только до определённого момента твоей истории.

К счастью, чтобы тебе признать это, потребуется намного меньше времени, чем искоренить вбитые родителями устои. Ради этого ты прошёл войну: чтобы получить за неё определённую награду, вначале думая, что это будет лишь искупление твоей вины «до», но в этой жизни ничего просто так не случается.

Мерлин не менял жизнь, он только дал ей разгореться.

Кто же знал, что в слизеринце Драко Малфое ровно столько же безрассудства, сколько в гриффиндорке Гермионе Грейнджер? Теперь это знают все, как и то, что Адское Пламя невозможно потушить…