Совместный некрополь (джен)

Раннее утро. Я тяжело заснула прошлой ночью, волнение накрывало меня все с новой силой перед сегодняшним днем. Сегодня, я сделаю, без преувеличения великое,. Сегодня я сделаю то, из за чего всем станет лучше. Я приятно возбуждена и радостна, мое легкое и счастливое настроение усиливается в тот момент, как я открываю плотные, темные шторы своей спальни и в комнату врываются первые яркие солнечные лучи. Не смотря на ранее время, солнце уже греет. Лучи приятно танцуют на моем теле, согревая меня изнутри, словно пробираются под кожу, греют мои мышцы, кровь и кости своим ни с чем не спутываемым, естественным теплом. Такое натуральное чувство, которое может дать только природа, и современным технологиям никогда не повторить такого чистого излучения и работы. Эти нежные лучи заставляют меня закрыть глаза, и я в полной мере ощущаю это блаженное тепло, проникающее в меня. В этот момент всё словно исчезает, я погружаюсь в умиротворение, словно нахожусь в тёплом, спокойном течении. Что же это как не чистая гармония ? Улыбаюсь своим мыслям и минутке наслаждения, и невесомыми шагами подхожу к зеркалу, стоящему на моем туалетном столике. Оно достаточно большое что бы я могла разглядеть себя. Я задерживаюсь в его отражении, так, будто зеркало а показывает, кто я на самом деле сейчас, и сейчас, зеркало мне показывает искры счастья и вдохновения в моих глазах, я воодушевлена. Внутри меня всё бурлит, улыбка сама появляется на моих губах. Всё вокруг теряет значение, потому что я в преддверии большого дела, моей мечты, обещающей мне перемены и возможности. Мои мысли переполняет радость, и я чувствую, как эта радость наполняет всё моё тело, а моё истинное состояние отражает зеркало. Я вижу свое счастье. Я так долго мечтала об этом и так долго шла к этому, и вот, мой трофей почти в руках.

Я открыто улыбаюсь, в отражении зеркала появляется моя улыбка. Довольная собой, я провожу языком по своему полу-пустому ряду зубов, пробелы между моими зуба в шахматном порядке. Это особенно заметно, когда улыбка становится шире, когда я открыто смеюсь или улыбаюсь. Все зубы, стоят именно в таком порядке, так как шахматный порядок это главный символ моего культа. Шахматный порядок для нас — это символ бесконечности, не имеющий ни начала, ни конца. В нашем понятии, этот порядок отражает непрерывность и истинную безграничность, бесчисленность, нашу свободу. Это философия, теперь физически стала частью меня. Эта деталь в моей улыбке напоминает что я связана со вселенной и истинной глубже и ближе чем кто либо другой, напоминает, что я выхожу за пределы времени и пространства. Я — часть неограниченной вселенной!

Я выдыхаю, моя едва заметная улыбка, наполненная тихим и глубоким счастьем полна удовлетворения. Моё сердце словно замедляется,в моменты моего самолюбования. Я нежно и трепетно, прикладываю руку к деревянной вставке, в виде шахматных клеток размещённой на моей груди. Эта вставка, не позволяет зажить дыре на моей груди, не позволяет закрыть окно во вселенную, возможно она даже важнее вырванных зубов. Я верю, что каждая клетка на моей груди это след вселенной, окно в прямой контакт с ней. Нет нужды что бы эта дыра заживала потому, что она не должна заживать. Это мое окно, через которое я чувствую связь с недостижимым простому человеку. Это мое счастье иметь возможность потрогать рукой дорогу в бесконечность. Навсегда открыта, навсегда связана с вечностью. Это не просто материальный объект, не просто деревянное изделие.

С наслаждением я отхожу от зеркала, запрокидываю голову, смеясь, и закрываю глаза. На губах остается лёгкая улыбка. Мне пора идти. Я чувствую, как во мне разгораются уверенность и предвкушение. Я думаю о том, что произошло, и вспоминаю, что я сделала, провожу очередной анализ. С того момента, как я стала инициатом нашего культа, прошло уже девять лет. Девять лет — целая эпоха, вознесшая моё познание на высший уровень. Без сомнений, я стала человеком высшего класса. С каждым годом я всё глубже и глубже погружалась в нашу философию, наши цели. Я следовала за учением и создавала своё собственное. Каждый день моё тело и разум становились частью вечного. Спасибо культу. Я верой и правдой служила тебе, соблюдала все твои правила, которые ты велел нам через голос нашего основателя, нашего лидера, нашей единственной путеводной звезды. Каждый день, я уверенно и без колебаний, шла вперёд и подтверждала свою преданность тебе. За это время я смогла влиться в доверие и стать почти ровней со старшими. Я привлекала новых людей, создавала и укрепляла сеть, связавшую одинокие души. Я жертвовала, отдавая всю себя идее. И вот я пришла. Я пришла к величайшему, что только могу сделать. Я рада тому, что я делала, я рада тому что происходило, я полностью довольна своим опытом, и теперь я знаю, что сделала все возможное, я больше не прыгну выше своей головы. В благодарность и ради мира, напоследок, я сделаю последнее пожертвование — поднесу свою возвышенную, полную духовности жизнь в жертву.

Сегодня произойдёт великое. Я пришла к решению добровольно пожертвовать свое тело культу ещё год назад, в 25 лет. Моя жизнь сложилась лучшим, даже шикарнейшим образом именно благодаря этой вере. Я верю, что пришла к истинному ответу. Я знаю, последствия радикально изменят моё существо, вознесут меня на следующий уровень. Это не просто слова, я ощущаю эту истину в каждом шаге. Я знаю, что поступаю правильно, на клеточном уровне. Я спокойна и уверена, словно гора — я твердая и неизменна в этом решении. Ни единого сомнения, только невероятная гармония с этим решением. Ничто не переубедит меня, ничто не терзает меня.

Я бросаю последний на взгляд на солнце в моем окне, его беззаботные лучи, ничего не подозревая, петляют по комнате. Осенние лучи уже не так жарки, как летние, но они все ещё по прежнему теплы и нежны, о как же мирна и мудра тихая природа... Пора одеваться. Я выдыхаю и подхожу к шкафу и распахиваю его дверцы. Одежда беспорядочно падает с полок, но меня это совершенно не волнует, не беспокоит, мне совершенно наплевать. Безмятежность, идельно описывающие мои чувства слово, есть в этом что то приятное, полностью освобождающее. Больше меня не беспокоят такие мелочи. Я беру первую попавшуюся вещь и умиротворенно надеваю её. Мне попалась довольно простая одежда, это не самое главное, она просто достаточно тёплая, чтобы не чувствовать холод, что бы я и дальше могла чувствовать эту бестревозность.

Завернувшись в слои одежды, я сажусь за стол. Обычный стол, не живой, но он становится свидетелем моего последнего акта, моего последнего дня, моих последних действий. Я беру записную книжку в руки, ищу пустую страницу. Лист шелестит когда я вырываю его из стопки, я начинаю писать. Не имею четкого текста, но уже знаю суть того, что напишу. Ручка касается листа, я начинаю выводить буквы. Быстро придумав что написать, я пишу: «Папа, мама, родственники, если вы это читаете, я хочу, что бы вы не беспокоились. Я жива, ведь моя душа жива. Не ищите меня. Не думайте обо мне. Вам никогда не понять того, чем я дышала, и вы никогда не поймете той философии, которая была для меня воздухом. Вам не понять моих мыслей. Вам не понять моих высоких чувств. Вы не сможете встать на ту же ступень, на которой стою я. Не ищите меня, не зовите, не молитесь. Не пытайтесь призвать полицию или другие организации. Меня нет на этой планете. Моё физическое тело мертво, но это не значит что я мертва. Знайте и гордитесь, что ваша дочь смогла уйти столь далеко. Я подала подая свою величайшую жертву, ради того зачем существовала здесь. Решено мною и одобрено старшими. Я люблю наш культ. Я люблю его. Открыто заявляю это письменной форме на этой бумаге: 1 не жалейте меня, 2 не тревожьте, 3 не поминайте меня. Не тревожьте меня. Последняя воля вашей дочери — исполнить её.» В дополнение прощальному письму, я добавляю символ культа, в нижнем углу. Теперь, письмо украшено несколькими шахматными клетками и маленьким сердечком рядом.

Закончив писать, я выдыхаю, выпрямляю спину и облокачиваюсь на задник стула, пальцы расслабляются и роняют ручку. Я перечитываю написанное, и в очередной раз убеждаюсь, что совершенно не умею писать, мысли спутаны, буквы не красивые, нет структуры и последованности предложений. Почему то, мой почерк без наклона, все буквы угловаты. Хихикаю своему несовершенству, отбрасываю ручку подальше и смотрю пару секунд в никуда. Мои стеклянные, сосредоточенные глаза теряют фокус, я расслабляюсь. Я перечитываю прощальный текст ещё раз, но уже без бессмысленных придирок, я концентрируюсь на своих чувствах и том что ощущаю, понимаю, что теперь обрела покой, я избавилась от всего мусора. Все, что было до этого дня, уходит, теряется в истории, полонстью лишается ценности и значимости.

Нет смысла думать что то ещё. Я полностью готова. Я кладу листок на более заметное место и встаю со стула. Все дела сделаны, все долги закрыты, всё завершено. Наверное, сейчас самый освобожденный человек на земле. Никаких мирских забот, никакой суеты, ничто не привязывает меня к этому месту. Шагаю по квартире, вытягивая носок ноги, это детское, несдержанное движение так и отражает мою свободу, такое простое, в нём есть легкость, небрежность. Всё решено, всё улажено. Я иду к выходу, почти порхая.

Осматриваю свою квартиру в последний раз. Эти тона и атмосфера так близки мне, они мне так нравятся. Тёмные оттенки зелёного, синего, серого, бархатные обои, которые было так приятно трогать и чувствовать их плотную текстуру, моя выделяющаяся желтая мебель, я всегда е. гордилась, это мое необычное решение разноообразить интерьер, всегда привлекало внимание, мой и чужие взгляды. Но пришло время покинуть и это милейшее место. Не хочу задерживаться, беру ключи и выхожу из квартиры.

Я закрываю дверь, в это время на лестничной площадке появляется соседка сверху. Заметив её, я отворачиваюсь, не хочу встречаться с ней взглядом. Старая женщина, раздражает меня, не люблю её, хотя она мне ничего не сделала. Бесит она и её сын или внук — не знаю кто он её, я без понятия, мне плевать, но всякий раз как вижу его, получаю неприятный осадок. Ах, не могу не чувствовать эту неприязнь. Как хорошо, что больше не увижу их. Впервые испытываю это чувство облегчения, когда знаю, что что-то исчезает из жизни навсегда. Я понимаю что она заметила, как я быстро отвернулась увидев её. Она тихо вздыхает, но ничего не говорит, но мне и без слов все понятно, я это услышала. Она проходит рядом и здоровается со мной, на что я нейтрально отвечаю: "Прощайте". Она немного шокированна, но ничего не говорит. Я вижу, как она идет куда то дальше, по своим делам её интересов. Она ушла в свой мир забот. Я закрыла дверь и теперь я тоже спускаюсь по лестнице. Соседки нигде нет, ну и ладно.

Я покидаю подъезд и иду к остановке. Осеннее солнце, все так же плавно танцует вокруг, беззаботно играет с листьями и тенями. Оно так спокойно и умиротворенно, его безмтежность создает впечатление, будто ему известно больше, чем самой истории знает, оно молчит, но все знает. Без сомнений, есть в этом свете непостижимая, вечная мудрость, а в лучах глубокая загадка. Вдалеке слышится мелодичное пение птиц, звонкие крики и смех детей, которые перодически сменяют друг друга, это все сливается с приглушенными разговорами взрослых о своих заботах, тратах, проблемах и пустых новостях. Я окружена этой атмосферой обычного дня, полного жизни и движения. Но к сожалению, внешняя обстановка напрягает меня, полностью разрушает мою внутреннюю гармонию. Люди, так же как и я, спешат по своим делам, проходят мимо быстрыми шагами, неосознанно бросая на меня взгляды. Я пытаюсь отвлечься, не обращать на них внимания, и не думать о окружающей меня среде, стараюсь фокусироваться на своем пути, и вернуться в то гармончиное состояние, которое было со мной с утра. Я ускоряю шаг, дабы быстрее скрыться от чужих глаз, и скорее оказаться в былом спокойствии, таком же, как лучи осеннего солнца.

Проходит буквально пара минут, и от прошлой тревоги не остается и следа, словно её совсем не было. Я снова слишком глубоко зарываюсь в собственные мысли, погружаюсь в привычный, затягивающий хаос. Как всегда, отключаюсь от реальности, словно мое тело само заблокировало внешние раздражители. Я механически иду по заученной годами дороге, ноги сами ведут меня, почти несут, и я, наконец, подхожу к почти безлюдной автобусной остановке. Резкая смена обстановки обновляет меня, мои мысли и эмоции. Такой контраст, между шумом того двора и этой тихой улицей, удивляет своим резонансом. Еще три минуты назад я нервничала из за тех пристальных взглядов, звуков и суеты. Но уже за несколько сотен метров, всё по другому. Я почти осязаю тишину, только легкий ветер и теплое солнце, свободно гуляют по улице, шатая ветки деревьев. Я терпеливо стою у остановки, ожидая автобус. Он часто опаздывает, и из за этого, я каждый раз задумываюсь о безответственности людей. Несколько минут размышленый, и вот, полупустой автобус подъезжает. Водитель медленно останавливается, заметив меня у бордюра. Не здороваясь, я вхожу и безмолвно плачу за проезд, стараясь не косаться водителя. Чтобы избежать глупого вопроса "Не нужна ли вам сдача?", я всегда стараюсь давать нужную сумму. Не доверяющий, или просто честный, хорошо исполняющий свою работу водитель, автоматически проверяет деньги, в это время, я сажусь на одиночное место у окна. Водитель бросает на меня быстрый взгляд, но я не чувствую, что он всматривается. Спустя секунду, он трогается с места. Постепенно автобус набирает скорость, мы едем.

Через небольшой промежуток времени, я оказываюсь ряжом с нужным мне местом. Поездка выходит на запоминающейся. Странно, это была моя последняя поездка в жизни, а я просто слушала музыку в наушниках и подергивала рукой в такт песне. Как всегда, дорога заняла около двадцати минут, даже меньше. Если считать расстояние в песнях, как это делаю я, то это около пяти треков. Автобус плавно останавливается в городской суете, водитель открывает двери, и я выхожу. Случайно я задумываюсь о том, что я последний раз в жизни касаюсь этих дверей, смотрю на название последней прослушанной песни, делаю последние шаги, вдыхаю последний воздух. Последний раз я ощущаю, как мое сердце бьется. Но мне все равно: совсем скоро это полностью потеряет смысл и перестанет существовать для меня. Но я знаю, что это не зря, знаю, на что я иду и куда я иду. Это знание искренне радует и успокаивает меня. Я всматриваюсь в здания вокруг, как будто пытаюсь получше запомнить их, не понимаю, зачем я это делаю. В быстром темпе и глубокой задумчивости о себе я прохожу несколько улиц и в нужном месте заворачиваю в знакомую подворотню. Невольно в голове возникает вопрос: "Интересно, сколько раз я здесь была?". Сразу за углом, немного левее, вижу до боли знакомые двери, а за ними тех, кто всегда меня ждет, тех, кто всегда мне рад, и тех, кто важен мне больше всего в этом мире. Тех, ради кого я готова пожертвовать больше, чем всем, и знаю, что это взаимно. Счастливая, я подхожу к двери. Мое сердце немного колотится и выпрыгивает из груди от предвкушения. Я стучу определенный код. Меньше чем через минуту дверь открывает один из наших соратников. Я слабо его знаю, но не раз слышала, что он уже сумел заслужить некое доверие нашей верхушки и, вроде бы, даже лично беседовал с нашим основателем. Хотя на вид он гораздо младше меня, примерно лет на пять. Он смотрит на мое лицо, улыбается и пропускает меня внутрь.

Я вхожу, меня тут же окружает теплая и искренняя энергетика. Уже с порога мое сердце обогревается этим чувством, наливается удовольствием, я проникаюсь родной атмосферой до глубины души. Вот здесь действительно тепло. Я прохожу в зал. Здесь, как обычно, царит приятная отрада. Любимые люди окружают меня. Я прохожусь, здороваясь с каждым, но не успеваю поздороваться со всеми, как в зал входит основатель нашего культа. Он подходит ко мне, на его лице довольная улыбка, его шаги плавные и уверенные. Он раскрывает руки, как будто хочет обнять, и говорит:

— Лия, спасибо, что пришла.

Его голос звучит искренне. Все смотрят на меня сияющими глазами, выражая свое глубокое почтение. Уже каждый присутствующий знает, что сегодня произойдет. Поэтому, без лишних объяснений, основатель продолжает:

— Ты пришла. Ты не скрылась, не отвернулась от своего обещания, не обманула, и это восхищает.

Он улыбается, обнажая свой полупустой рот. Его зубы, как и у всех в культе, вырваны в шахматном порядке. Основатель выжидающе смотрит на меня, я скромно киваю, смотря в пол, смущенно выдыхаю носом и слушаю основателя дальше:

— Мы проанализировали, что ты делала за годы в нашем культе, и подготовили некий список, — он прокашливается, разворачивает лист и начинает читать: — "Лия. Итоги за девять лет и ценность её самопожертвования".

Я замечаю, как все вокруг затаили дыхание, сосредоточившись на словах основателя. Он начинает перечислять:

— Первый год... — он бросает на меня короткий взгляд, — Ты одна из первых, кто присоединился к нам. Ты предложила символ шахматных клеток как основу нашей философии — олицетворение бесконечности, которая не имеет начала и конца, но при этом стабильно существует.

Соратники одобрительно кивают. Мои глаза сверкают от упоминания моих подвигов и идей, в голове возникают картинки этих воспоминаний. Я вижу каждый момент, как будто это было вчера.

— Второй и третий год, — продолжает он, — Ты наш организатор и менеджер событий, почти моя правая рука. Ты скромна, но у тебя есть огромный контроль.

Он перечисляет дальше:

— Четвёртый год — привлечение новых последователей. Тогда ты привела тысячу человек, это прорыв, величайшее пополнение за нашу историю.

Его слова все выше возносят меня в глазах присутствующих, но это не конец.

— Пятый год — ты внесла изменения в наши правила. До сих пор мы следуем им и даже не сомневаемся в их правильности.

— Шестой год — ты нашла наших истинных единомышленников, тех, кто сейчас стоит со мной во главе культа. Помним, что они пришли сюда благодаря тебе, хотя и до этого действительно жили по нашим законам. Они нашли свое место именно из-за тебя.

Он перечисляет дальше:

— Седьмой и восьмой год — сплочение коллектива, воплощение наших лучших идей. Ты предложила жертвоприношения как часть нашей философии.

Он делает паузу, смотрит на меня и завершает:

— Девятый год — величайшая жертва. Ты отдаёшь нам свою жизнь. Конец.

Он сворачивает лист и бережно кладет его в книгу. Его слова висят в воздухе. Каждый обдумывает услышанное, вспоминает или представляет. Кто бы кем ни был, все смотрят на меня с восхищением. Я смущённо не поднимаю глаз. Всё, что он сказал, правда. Правда про меня.

Основатель выходит из зала и уходит в комнату для старших. Через незапертую дверь я слышу, как он кладёт книгу на стол или полку, как всегда — педантично и аккуратно. После он о чём-то начинает тихо говорить с нашей второй главой, но отсюда я не могу разобрать слов.

Я стою всё так же, не поднимая глаз после своей минуты славы, но я быстро справляюсь с собой и прихожу в себя. Как раз в тот момент, как я поднимаю голову, я вижу, как ко мне стремительно подходит моя подруга Виктория с уже раскрытыми для объятий руками. Тихо, но с тёплым энтузиазмом в голосе, она говорит:

— Привет, ты как? — она завершает свой вопрос милой улыбкой.

Она обнимает меня. Не колеблясь, я тоже кольцом заключаю её в объятия. Несколько секунд мы молча стоим. Никто не мешает нам, хотя всё внимание и все взгляды сегодня будут на мне. Все понимающие оставляют нас, давая возможность побыть подругам наедине. Виктория поднимает голову и отходит на маленький шажок. Она бережно берёт мои руки и с сиянием на лице смотрит в мои глаза.

Как же близко мне её лицо. Посмотрев на неё ещё несколько мгновений, я отвечаю:

— Я лучше, чем всегда... — лёгкая улыбка снова появляется на моем лице, теперь более глубокая и задумчивая, почти мечтательная, — ты даже не представляешь моего предвкушения.

— Я понимаю, его мне не понять, ха-ха-ха, — говорит она. — Знаешь, я должна грустить, но не могу. Моя радость за тебя сильнее моей тоски.

Я смеюсь ей. Она продолжает, улыбаясь, молча смотреть на меня, не отводя глаз. Кажется, что она пытается запомнить меня получше. Я продолжаю говорить:

— Не знаю даже, как это описать. Моё состояние не подлежит словам.

— О, я понимаю, — она хихикает. — Если я чувствую эту эйфорию, то что чувствуешь ты... — она выдыхает. — Ох, может, мне тоже принести себя в жертву, чтобы ощутить это сполна?

Я смеюсь с её риторического вопроса. Я не знаю, насколько серьёзно она это сказала.

— Хм... но только ради того, чтобы наши души соединились в том месте, куда мы поднимемся!

— Ради нас... — тихо после паузы она добавляет: — И ради культа!

Я поддерживающе говорю спокойным тоном:

— Ради культа!

На нас уже никто не смотрит, все заняты своими делами. Я продолжаю говорить с Викторией о своих чувствах и глубине нашей дружбы. Мы не плачем и не драматизируем. Мы обе понимаем, что нет смысла горячо прощаться, ведь всё равно однажды, или даже скоро, встретимся. Когда наш разговор заходит в тупик, словно выждав, наш основатель выходит из своей комнаты.

Спокойно и искренне он говорит:

— Лия, как будешь готова, дай знать.

Не дав ему даже развернуться, я резко говорю, даже выпаливаю:

— Я готова.

Виктория смотрит на меня. Её улыбка становится ещё шире. Её руки скользят вдоль моих, и она нежно обхватывает мои ладони. Она нежно целует меня в щёку. Я понимаю, что ей это важно. Всё-таки она человек, и, несмотря на нашу философию, она будет скорбить, и ей не будет легко отпустить меня. Она опускает глаза, произносит:

— Не могла бы ты поцеловать меня?

Я смотрю ей в глаза, слегка наклоняюсь и целую её в щёку, немного задерживая губы на её лице. Я отстраняюсь, и она отпускает мои ладони. Мы разъединяемся, и она уверенно, даже дерзко говорит:

— Слышали? Она готова.

Слегка растерянный основатель, секунду смотрит на меня и Викторию, он моргает, качает головой, избавляясь этой паузы, и с кроткой ясностью произносит:

— Э, тогда прошу, пройдем в ритуальный зал.

Он приглашающим жестом, указывает на дверь в ритуальный зал. Я иду первой в очереди, дергаю дверную ручку, она поддатливо открывает дверь, когда я давлю на нее. Прохладный ветерок из комнаты дует в мое лицо, развивая несколько прядей на моем лице. Свет из основного зала проникает в комнату, теперь я вижу высокий камин, сложенный из массивного камня, стены с каменной лепниной, тяжелый шкаф и ритуальную плиту, в центре комнаты.

Я слышу как в углу что то шевелиться, и сразу же раздается лязг цепи. Я тут же доагдываюсь что это может быть. Точнее кто.

— Это невольный? — рукой я указываю на мужчину, который привязан ногой к железному шесту. Невольными, мы назваем жертв, которые являются второй жертвой ритуала, полной противоположность Вольным жертвам, таким как я, кто решился на самопожертвование. Не спеша, основатель, заходит в зал последним. Он быстро нащупывает на стене выключатель, и опускает рычаг, свет загорается.

— Да, — отвечает основатель. — Мы нашли его два дня назад. Попался в клубе. Рассказать тебе немного о нем?

Я киваю.

— Это Денис. Двадцать восемь лет. Работал в клубе диджеем. За особую плату снабжал посетителей запрещеными веществами. Использовал сублиминальные сообщения в своих треках. Был женат, но жена развелась с ним со скандалом, у них были плохие отношения, ребенка сдал в детский дом. В общем, не лучший человек для жизни здесь, но мы видим в нем шанс на очищение в следующем перерождении.

Выслушав, я молча киваю. Запуганный Денис не выдерживает и кричит:

— Да за что, сектанты!, -срывая голос, кричит он, — Кто вам позволяет?! Я выберусь отсюда и подам на вас в суд! Нелюди! О вас вся страна заговорит!

Агрессии и ярости в его голосе, было чуть меньше, чем бессилия. Он отчаянно дергает цепь, пытаясь освободиться. Неизвестно сколько раз он пытасля высвободиться, но он уже достаточно сильно успел травмировать ногу: на его щиколотке виден большой синяк, кожа глубоко раздерта, старая кровь запеклась, и темными пятнами осталась на его лодыжке.

Наша вторая старшая, не желая терпеть эти выходки и не желая тратить время в пустую, подходит в Денису поближе и опускается что бы осмотреть его ногу. Она быстро осматривает рану, встает за аптечкой лежавшей в одном из шкафов. Она берет вредство для обработки, и не снимая кандал с ноги Дениса, нечинает обрабатывать повреждения. Своим монотонным, гипнотическим голосом, она спрашивает Дениса:

— Зачем же ты так разодрал ногу? Теперь у твоего тела останется шрам. В следующей жизни этот след останется некрасивым следом.

Она аккуратно обрабатывает рану, её действия кажутся заботливыми, но все мы здесь знаем, что она это делает только ради ритуального принципа, можно сказать, что она заботлива лишь тогда, когда это имеет отношение к культу.

Закончив обрабатывать рану, она убирает антисептик в аптечку и кладет её на место, паралельно говоря основателю:

— Он готов, можешь приступать.

Её голос снова становится твердым, не таким сладким и дурманящим как с Денисом. Основатель кивает, поворачивается ко мне и пришлашает лечь на ритуальную плиту. Я подхожу к плите, согласно правил, касаюсь её лбом дважды. В этот момент, основатель отворачивается, намекая остальным тоже отвернуться, чтобы я могла раздеться. Все разворачиваются, Виктория бросает послдений взгляд и тоже становиться спиной ко мне. Я встаю, снимаю одежду, и небрежно бросаю её прямо на пол: после обряда ее сожгут.

— Можно, — говорю я.

Основатель медленно поворачивается ко мне, я стою обнаженная, рядом с ритуальной плитой. Не разглядывая меня, основатель походит ко мне, к его руках уже лежит не большой нож-резак. Он не всматривается в мое тело, он сосредоточен только на деревянной вставке в центре моей груди. Он осторожно подносит нож к вставке и делает аккуратный, бережный надрез. Режущая боль шокирует меня, заставляет слёзы подступить к глазам, щеки горят, но я держусь. Из моей зацикленности на боли вырвает чей то тихий стон, полный ужаса. Я вспоминаю про Дениса, напуганного до чертиков. Он единственный кто должен видеть все с начала. Он тихо стонет от ужаса и вжимается в стенку, надеясь чудом проскользнуть сквозь неё. Я кротко улыбаюсь ему, но быстро отвожу взгляд, За это время основатель уже почти полностью успел извлечь деревянную вставку. Я чувствую последние надрезы и непривычную легкость и пустоту, не ощущая вставки. Основатель кладет нож на плиту и бросает мою деревянную вставку в кучу моей одежды на полу, она так же будет сожжена. Основатель говорит:

-Есть...

Освободив руки, он поворачивается к Денису, приглашающим жестом заставляя его подойти. По непонятной, для Дениса, причине, он не сопротивляясь встает. Его шаги сначала слабые и шаткие. Он с трудом преодолевает короткое расстояние, которое ему позволяет цепь. Наконец, он подходит максимально близко. Пустыми, но почти слезящимися глазами, он смотрит то на меня, то на основателя. Невольный истерично выдыхает и закрывает глаза. Основатель полностью игнорирует эту драму, опускается, что бы побыстрее снять кандалы с ног Дениса. Денис не двигается, только пытается выровнять дыхание. Я молча смотрю на это, болтая руками взад-вперед. Спутя, примерно, пол минуты, слышно металический звон, железный кандал падает на пол, громко звякая о каменный пол, эхом разлетаясь по ритуальному залу. Основатель выпрямляется, встает, и четко спрашивает Дениса:

— Ты понимаешь, что делать?

Денис отрицательно качает головой.

— Разденешься и встанешь на противоположное место Лии. Понял?

С нотками испуга, он говорит:

— М... Д-да…

Медленными шагами, он подходит к камину, нехотя, вяло снимает одежду, и бросает её на пол, так же безцеремонно, как я. Его взгляд всё больше пустеет, гаснет последний огонёк надежды. Под внимательным взглядом Основателя, полностью расстроенный, он бессильно плетётся маленькими шагами к противоположной стороне каменной ритуальной плиты, шаркая по полу. Под невидимым давлением он доходит до плиты, опустив голову, кладёт ладони на поверхность. Своим слабым, надломленным голосом Денис говорит:

— Довольны...? Что дальше?

В его безжизненном голосе нет ни капли заинтересованности и даже капли сопротивления. Осознание неизбежного безжалостно вытеснило любую надежду из него. Основателю всё равно. Шевельнув рукой, он жестом приказывает ему помолчать. Невольный слушается и стоит в вязком, неприятном ожидании.

Основатель переводит взгляд на меня. Его спокойный голос нарушает почти гробовую тишину в комнате. Все звуки вокруг кажутся приглушёнными, как будто этот зал оторван от реальности, стоит где-то в центре большого купола. Только твёрдый голос Основателя чётко разносится по комнате. Без эмоций он произносит:

— Лия, Денис — твоя вторая половина ритуала. Довольна ли ты этим выбором?

Не глядя на мужчину, я коротко киваю с тихим:

— Угу.

Основатель смягчается:

— Отлично... Теперь ты должна его усовершенствовать.

Он знает, что мне не нужно объяснять, что делать. Я беру в руки нож-резак, которым только что из меня достали деревянную вставку. Холодный металл приятно ощущается между моих пальцев. Размеренными шагами я приближаюсь к Денису почти вплотную. Мужчина отворачивает голову, избегая моего взгляда и рук, которые тянутся к его груди. К моему удивлению, он не пытается оттолкнуть меня или сбежать с истеричным криком. Он лишь горько стонет, словно старается проснуться от ночного кошмара. Денис выдыхает в последней надежде на спасение. Он осмеливается посмотреть мне в глаза. Шёпотом, осторожно, почти умоляюще, он говорит:

— Лия... Ты же нормальная девушка... Я вижу это по твоим глазам. Я могу отличить хорошего человека от плохого, я-то разбираюсь... Ты не можешь заниматься подобными вещами. Скажи, тебя же тоже насильно сюда притащили? Заставили это делать? Да ведь? Да...

Его голос дрожит, отчаяние слышно всё больше с каждым словом. Безнадёжность растёт, и слова даются ему всё тяжелее. Он сглатывает ком в горле и продолжает ещё более обречённо:

— Скажи, как давно ты тут? За что ты здесь? Давай подружимся... Давай поможем друг другу сбежать... Ты слышишь меня? Ты хорошая девушка, с тобой не должно происходить подобного... — он пытается контролировать свои эмоции. — Лия, пожалуйста...

Ха, его слова для меня — просто белый шум. Я задорно улыбаюсь ему, но в его глазах эта улыбка — безумие. Мои губы растягиваются шире, он видит обнажённый ряд моих полупустых зубов. В этот момент он понимает: я не та, за кого он меня принял. Я тоже часть культа.

— Нет, — говорю я, глядя прямо ему в глаза.

Когда он слышит воодушевление в моём голосе, внутри его сердца что-то окончательно ломается. Его лицо на мгновение застывает. Спустя секунду в его глазах больше нет той прежней слабой искры надежды. Он обречённо откидывает голову назад, сдаётся перед несправедливостью, из-за которой он здесь. Плечи безвольно опускаются, Денис перестаёт сопротивляться, стоит в смиренной позе. Я в приятном предвкушении, медленно подношу лезвие ножа к его груди.

Зрительно сравнив размер моей дыры на груди с его грудной клеткой, я целюсь к первой точке для надреза. Его кожа тяжело поддается острому лезвию, оказывается слишком плотной и неподатливой, поэтому первый надрез получается неаккуратным, рваным. Немного грозно я поднимаю глаза на лицо Дениса. Оно искажено от боли и страха, слезы текут по щекам, ноги едва держат его. Несчастный шатается, но он настолько сломлен и беспомощен, что теперь не пытается сопротивляться. Я задерживаю свой взгляд на его лице на секунду, но тут же переключаюсь и фокусируюсь на продолжении вырезания дыры на его груди. Я заметила, что под таким нежным и слабым давлением процесс не идет, поэтому я покрепче беру рукоять обеими руками: так мне будет легче и быстрее резать Дениса. Сменив технику, лезвие глубже и легче погружается в плоть, с влажным, глухим треском вспарывает его кожу и мышцы. Тонкие струйки крови стремительно бегут по груди мужчины, стекая на живот и ниже. Мои уверенные, напористые движения позволяют мне быстрее и четче сделать первые очертания шахматных клеток — необходимого символа нашего культа. Основатель с одобрением наблюдает за моими аккуратными, несколько азартными движениями. Он видит, как методично я работаю, как не поддаюсь жестокости, хотя в каждом разрезе я чувствую, как всё сильнее от боли напрягается Денис, как его внутренности кричат от ужаса.

Нечаянно я делаю слишком глубокий разрез, нож с хрустом упирается во что-то твёрдое, возможно, в кость. Денис не выдерживает: душераздирающе кричит и хватает мои руки, пытаясь отодвинуть лезвие в моих руках от своей груди. Он силен, но, несмотря на разницу в наших силах, я непоколебимо удерживаю нож в своих руках, не позволяя обезумевшему Невольному убрать его. Я хмурю брови, и, будто под давлением моей ауры, он слушается, освобождая мои руки. Денис опять начинает жалобно стонать, слезы всё больше текут из его глаз. Я не обращаю на это внимание и быстро забываю это короткое, отчаянное сопротивление. Мои руки продолжают свою работу, уверенно разрезая его. Я справно заканчиваю чертеж клеток. Линии аккуратным рисунком сходятся ровно, как задумано. Осталось изъять из его тела два куска кожи, чтобы завершить символ.

Кожа скрипит под давлением ножа. Денис извивается от режущей боли, пронизывающей его изнутри, достигающей до самых основ. Я стараюсь оставаться сосредоточенной: с хирургической точностью я удаляю куски кожи от живой плоти. Горячие струи его крови стекают по моим пальцам, и, наконец, с влажным звуком два куска кожи падают мне в руку. Они теплые и влажные, испачканные кровью и потом. Я завороженно перебираю их, пробуя липкость крови и мягкость человеческой кожи. Я сделала это быстро, четко — я горжусь проделанной работой. Не отрывая взгляд от кусков плоти, я подхожу к Основателю. С безмолвной хвалой он говорит:

— Бросай их в ту же кучу, Лия, где и твоя одежда.

Я послушно подхожу к куче одежды и безразлично кидаю кожу Дениса туда, куда мне было сказано, словно это мусор. Денис уже полностью разбит, его тело содрогается от болевых спазмов. На его груди — грязная смесь крови, слез и пота. Он молча пытается совладать с пульсирующей болью.

Драматичную тишину прерывает спокойный голос Основателя:

— Лия... умница. Теперь я бы хотел объяснить вам обоим, что нужно делать дальше...

Основатель методично излагает детали, описывая каждый этап с точностью. Следуя его указаниям, я начинаю выполнять инструкции. Денис, словно сломанная кукла, печально слушает и ждет.

Я должна действовать первой. По инструкции ритуала я ложусь на каменную плиту. Её шероховатая, холодная поверхность обжигает кожу. Я легонько вздрагиваю, но быстро расслабляюсь, чувствуя, как камень постепенно нагревается под моей спиной. Я удобно размещаюсь, растянувшись на плите, распахиваю руки по обеим сторонам, принимая позу распятия. Основатель тихо приближается к углу ритуальной плиты. Наклоняясь, он бережно берёт моё правое запястье и прочно привязывает его к каменному штыку. Он делает крепкие узлы, надёжно фиксируя верёвку. Я не сопротивляюсь, даже легко улыбаюсь. Что для меня значит умереть? Ничего плохого. Это честь, величайший подарок судьбы. Основатель переходит к левой руке, повторяя те же самые действия. Затем он приступает к ногам. Грубая верёвка немного режет мои конечности, но мне всё равно. Он быстро заканчивает и сразу переключается на Дениса. Тот стоит неподалёку. Основатель кивает ему, приказывая выполнить свою часть ритуала. Сначала Денис отворачивается, но, окончательно приняв неизбежное, с трудом подчиняется. Медленно он поднимается на плиту. Он нависает надо мной, я смотрю на него снизу вверх, и мои глаза искрятся. Всё как нужно: две противоположности — одна счастливая, готовая к смерти жертва, другая — сломленная, невольная. Всё именно так, как велено ритуалом. Денис сдавленно вздыхает и безразлично поднимает правую руку к углу ритуальной плиты, находящейся над нами. Основатель привязывает Дениса за те же места, что и меня, начиная с рук и заканчивая ногами. Капли крови вытекают из дыры на груди Дениса, падают прямо на меня и с влажным шлепком разбиваются о мою кожу. Мы оба привязаны в правильных позициях, что значит — последние приготовления завершены. Основатель оглядывает толпу. Наконец, он позволяет присутствующим взглянуть на нас.

— Поворачивайтесь, — сдержанно произносит Основатель.

Толпа членов культа медленно оборачивается. С благоговением на лицах каждый быстро занимает свою позицию, ковром распластываясь вокруг нас.

— Сегодня, — громко произносит он, — во имя культа мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями величайшего ритуала. Поблагодарим вольную душу Лии и невольную душу Дениса, наших жертв.

Его голос усиливается, заполняя зал:

— Две противоположные души: одна полна желания и восторга, другая — сломлена и разбита. Одна готова отдать себя, другая — вынуждена. Обе несут наш символ. Скоро их дыры сольются, создадут окно, через которое они войдут в высший мир!

Он воодушевлённо разводит руки. Толпа начинает петь ритуальный хор своими высокими голосами, заставляя вибрировать воздух в зале. Основатель поворачивается ко мне. Над моей головой установлен рычаг. Сейчас он опустит его, и ритуал будет завершён. Рычаг запустит механизм, и верхняя плита, на которую подвешен Денис, раздавит нас своим весом. Наши дыры в груди соединятся, это будет слияние вселенных и наш переход в высший мир. Основатель решительно давит на рычаг. Раздаётся щелчок. Механизм с грохотом начинает двигаться. Верхняя плита, к которой привязан Денис, резко приходит в движение. Она несётся вниз, её тяжёлый вес и инерция создают мощный поток воздуха. Я смотрю вверх. Вижу, как тело Дениса под давлением стремительно приближается ко мне. Ещё секунда...

Резкий толчок — нас сдавило. Я не могу вдохнуть под безжалостно тяжёлым грузом. Дыхание блокируется. Давление начинает пробивать грудную клетку, сжимая лёгкие до предела. С каждым миллиметром я ощущаю, как воздух уходит, сжимая наши тела всё сильнее. Я слышу громкий хруст костей Дениса, а через мгновение — его оглушающий, рвущий душу крик. Ещё через мгновение я ощущаю, как ломаются мои собственные ребра, как рвётся моя плоть под этим убийственным весом. Жгучая, невыносимая боль охватывает всё моё тело, проникая в само сознание. Я в агонии и шоке, в туманном, почти дереализированном состоянии. Слышать свой собственный треск заставляет сойти с ума. Где-то вдали я слышу ритуальную песню, слышу, как постепенно затихает крик Дениса. Его последние моменты жизни. Он умирает. Наши почти полностью плоские тела сдавливаются всё ближе. Наши дыры на груди соединяются. Окно открыто. Крики Дениса полностью прекращаются, я тоже всё дальше погружаюсь в пустоту. Я уже не могу различать, что происходит. Моё тело полностью теряет всякую форму, кости скручиваются, полностью ломаются, будто стерлись в порошок. Органы всецело раздавлены, сердце перестало биться. В последний момент мой мозг ощущает остатки сознания. Доля секунды — конец. Моё и тело Дениса разорваны, мы сплющены, лишённые формы. Мгновение — и мы мертвы.

...

Тишина. Непонятно, сколько времени прошло, непонятно, где нахожусь и что происходит. Мне кажется, что впервые я чувствую… ничего. Вокруг нет ни ветра, ни холода, ни тепла, нет звуков, нет текстур или чего-то ощутимо реального. Как будто я плыву в неосязаемой реке, но при этом в абсолютной пустоте. Совершенно ничего… отсутствие каких-либо ощущений и чувств. Проходит ещё несколько минут — или, может быть, часов? Не знаю. Как мне кажется, я опять ненадолго отключаюсь, а очнувшись, начинаю смутно осознавать своё тело, будто оно возвращается ко мне. Это происходит быстро. Я понимаю, что лежу на чём-то мягком, приятно обволакивающем. Может быть, я сплю? Лежу так ещё какое-то время и даже не пытаюсь проснуться. Какое-то далёкое чувство в глубине подсознания говорит мне: «Останься. Насладись покоем. Тебе некуда спешить», — как если бы я отлеживалась до последнего в выходной день, когда знаю, что мне никуда не нужно торопиться. В голове нет никаких мыслей, тело не ощущает боли, только приятную материю. Вскоре это бездействие начинает утомлять меня. Я начинаю думать. Как резкая пуля, ко мне приходит осознание: я умерла. Это осознание накатывает волной. В голове возникают мысли: как же я могу думать? Как могу ощущать себя? Если могу, то значит, у меня получилось? Я попала в высший мир? Переродилась? Перешла на следующую ступень существования? Неудержимый рой мыслей резко заставляет меня распахнуть глаза и приподнять корпус. Густой белый туман кажется мне слишком ярким, но сильнее меня шокирует факт того, что я цела. Всё в недоумении, я понимаю, что сижу в какой-то белой густой туманной массе. Она мягкая и вязкая, невероятно нежная и приятная. Около минуты я неподвижно гляжу в одну точку. Мой разум лихорадочно пытается обработать информацию. Почему-то я расслабляюсь, откидываюсь назад, позволяя своему телу развалиться на этой странной белой поверхности. Лёжа на спине, я смеюсь — тихо и почти беззвучно, я смеюсь изнутри. Это восторг. Это успех! Собравшись с мыслями, я привстаю на локтях. Свет больше не кажется таким резким, глаза привыкают гораздо легче и быстрее. Я смотрю на свои руки: они целы, на них нет и следа от того, что произошло, будто меня не сплющивало насмерть. Я чувствую, будто между моих зубов больше нет пробелов. Это вгоняет меня в лёгкое смятение, стремительно нарастающее. Насторожённо я провожу языком по зубам. Все на месте, все явно мои… В лёгкой панике я кладу руку на грудь, проверяю вырезанный символ шахматных клеток. Гладко. Нет даже шрама от моей дыры. Сердце начинает биться чаще. Шокированная, я оглядываю место, где нахожусь. Белая густая пелена, похожая на аномальный туман, окружает меня со всех сторон. Дымка настолько плотная, что дальше трёх-пяти метров ничего не разглядеть. Моё лицо застывает в недоумении, глаза возбуждённо исследуют обстановку. Кажется, что рядом ничего нет. Я опускаю взгляд вниз. Подо мной густая материя, напоминающая снег, но более вязкая. Она удерживает меня, словно густое, но гладкое облако. Я провожу рукой по этой поверхности. На ощупь она как смесь снега и сценического дыма. Я беру эту материю в руку. Она нитями просачивается сквозь мои пальцы, медленно стекая на пол, и выглядит, как текущий вниз туман или пар. Я смотрю по сторонам — никого, но меня не оставляет чувство, что на меня смотрят миллионы глаз. Я прищуриваюсь, вглядываясь в белую пелену, но ничего не вижу. Отрешённо встаю. Сначала ноги кажутся слабыми, они еле держат меня, но боли нет. Я осознаю, что на самом деле твёрдо стою, и выпрямляюсь. Немного пошатываюсь от ощущения невероятной лёгкости. Свободное чувство поражает меня. Такого я ещё точно никогда не испытывала, и сомневаюсь, что человек вообще может почувствовать подобное. Уже решительнее я делаю первый шаг. Белая материя под ногами мягко выпускает меня, поддаётся и так же податливо принимает мою ногу обратно. Я изумлённо рассматриваю это взаимодействие моей ноги и материи: они словно сливаются, принимая друг друга. Приятное зрелище, приятное на ощупь. В голос, в надежде на то, что меня кто-то услышит, я говорю:

— Я на небесах? Это рай?

Ответа не следует. Некоторое время я стою в полной тишине, но вдруг за моей спиной, где-то справа, раздаётся механический звук, напоминающий скрежет или передвижение какого-то робота. Я резко поворачиваюсь в ту сторону и сосредоточено всматриваюсь в пелену, но из-за густоты не вижу источника звука. Я немного нагибаю голову, по звуку чувствуя, что существо немного ниже меня. Заинтересованно я повторяю:

— Что это за место? Рай? — в груди вихрем нарастает волнение.

Вот, существо подходит ближе, вырисовывается его фигура, обретая очертания. Оно ниже меня и движется машинально, всё с тем же механическим звуком. Я замираю, неподвижно разглядывая его. Это не человек.