На корабельном строении (джен)

— Яким! Пошто уже столько времени без толку подле строения крутишься? — Апраксин со всего маху вогнал топор в бревно. — Сказано тебе — сиди в избе, коли умудрился руку под пилу подсунуть. Хорошо хоть не сильно порезал. Но пока лекарь не скажет, что тебе можно снова к инструменту какому подступиться, не броди тут тенью. Пользы от этого никакой сейчас, поэтому сиди да здоровья набирайся. И головой учись думать, чтобы в другой раз и ее отпилить себе не изловчился.

— Да скучно мне, Федор! — с унынием посмотрел на стольника Воронин, взмахнув перевязанной рукой. — До тоски иной раз пробирает. Сижу сиднем на печи, словно дитя малое да на стенку только и гляжу.

— Свитки читай. Неужто зря некоторые из них Сильвестр от Москвы сюда вез. Или опять хочешь песню об вотчине завести?

— Да полно уже, Федор Матвеевич, меня в мою же собственную дурость носом совать. Чай не полный дурень, разобрался что к чему давно. Читаю я. Да вот больно трудно иной раз к буквам подступиться. Как по чаще леса брожу, ей-Богу. Тяжко мне дается. Это только Сильвестр горазд у нас с ходу все ухватывать, а я над каждой строчкой корплю так, что глаза на лоб лезут. Вот и вышел на воздух. И ты еще тут как тут. — Яким оглянулся. — А Сильвестр-то где?

— С Тимофеем об чем-то заспорил, вон на опушке до сих пор чего-то вычерчивают. А вообще — с утра поделить что-то никак не могут, — развеселился вдруг Апраксин. — Васька Ржевский да Лукин от их разговора аж на распил бревна сбежали, только б под горячую руку не попасть. Заикнулся Ржевский было об какой-то глупости, так они оба на него чуть не накинулись.

— Сильвестр и с мастером решился спорить? — от удивления Яким и слова то не сразу подобрал. — Это что ж творится-то? Знал я, что Иевлев поумнее многих будет, да чтобы так вот запросто с Кочневым в спор вступить...

— Вот и пошел бы к ним. Все лучше, чем от скуки бездельем маяться, да и мне смотреть, как ты тут тоской изводишь всех, надоело. Глядишь бы чего нового узнал, раз в избе усидеть не можешь. Ступай и не мешайся под ногами боле. Пока лекарь не позволит, все равно к кораблю не подпущу.

— Ладно, — вздохнул Яким, — пойду и я своей скудостью Кочнева да Иевлева посмешу.

— Глупости, Яким, ты говорить горазд стал. Иди. Да не забудь сегодня к лекарю наведаться, пусть на рану поглядит да перевяжет заново.

Воронин кивнул и с невольной завистью посмотрел на Апраксина, который снова взял в руки топор и продолжил работать. Да уж, неловко на днях получилось. И как вышло, что чуть руку сам себе не отпилил, Яким никак не мог понять. Но коль сам дурнем оказался, кого ж теперь винить.

Задумавшись, Воронин медленно направился в сторону рощи, прищуривая глаза от яркого полуденного солнца, что вдруг решило нещадно палить. Но после последних пасмурных дней такая погода была за радость, пусть даже и жарко было в кафтане.

— Ты смотри, куда идешь, господин! — из раздумий вытащил Воронина насмешливый голос Кочнева. Яким в недоумении огляделся по сторонам и никого не увидел. Потом провел рукой по лицу и еще раз осмотрелся. Услышав смех, наконец-то опустил глаза и увидел Тимофея Кочнева, лежавшего на траве, закинув руки за голову.

— Иевлев где? — от неожиданности Воронин сделал несколько шагов назад.

— Ты Сильвестра Петровича что ли ищешь? Так он ушел почитай только что. К Апраксину пошел со свитком своим. Зело интересно с ним говорить. Все ему знать надобно. Любопытен он. Многого не понимает, но страха в своем неведении не видит. Словно знает, что по-иному скоро будет. И глядит всегда открыто. Впрочем, как и ты с некоторых пор, господин.

— Ты об чем это? — Яким присел рядом с мастером и насупился. — Коли об том вечере, так позабудь о нем. В себе сил держать горе мое не было, вот и открылся тебе. Но сейчас забудь.

— Не смогу, господин Воронин. Вот хоть убейте меня сейчас на этом самом месте. Слишком ты тогда открылся. Не выйдет позабыть, даже коли я этого захочу.

— А ты не желаешь?

— Нет, — Тимофей поднялся и сел подле Воронина. — Не позабуду я такого. Ведь ты заставил меня понять, что никогда не гоже видеть только то, что заранее себе навыдумывал. В Архангельске то ты по-иному себя вел, господин. Да и по приезде сюда словно и не ты был. Понимаю это я сейчас. И так ведь и было?

— Я сын боярский, — глухо проговорил Яким. — Как хочу, так и веду себя. Только вот иногда хочется об том позабыть, да не выходит. Многое узнать хотелось, да боязно всегда было. Ведь испокон веков жили без нового, и далее могли бы прожить. Но здесь я теперь, а не в хоромах боярских. И уже неважно, с радостью я сюда ехал али с горечью. Здесь я при деле. И тебе не испугался открыться, хотя ты никогда бы не мог подобные слова от меня услышать, если бы тоже здесь не оказался.

— Все равно чудной ты, господин. — Тимофей снова улегся на траву и вгляделся в небо. — Словно сам себя открываешь, как наши рыбари острова новые в Студеном море. Только вот не потеряйся от находок стольких.

— Пора мне.

— Ой ли, господин! — Тимофей неожиданно схватил стольника за здоровую руку и повалили на землю подле себя.

— Ты чего творишь? — Яким хотел было вскочить обратно, да Кочнев не дал.

— Неужто тебе куда-то спешить надобно?

— Нет, — Воронин пристально взглянул в ответ и вдруг расслабился и улыбнулся. — Федор Матвеевич меня вон выгнал от строения. Дел у меня нет никаких. А у тебя разве нет дел подле корабля?

— До вечернего часа нет. Сейчас я там и не нужен больно. Сильвестр Петрович да Федор Матвеевич могут и без меня немного обойтись. Так что, господин, сейчас самое время просто отдохнуть. Другого-то времени может и не быть потом.

— И не надоело тебе, Тимофей, все время господином меня звать?

— Ты об чем это? — Кочнев нахмурился, а Яким усмехнулся и поудобнее улегся на траву.

— Слишком много ты обо мне теперь знаешь, мастер. Вот и решай сам, об чем это я говорю. Только не долго решай, я ведь ждать подолгу совсем не умею.