Silent World (джен)

…Тьмы прохладное крыло

Остужает след от лавы.

Яркий свет — он тоже зло.

Так что светлые — не правы.

Боль, когда рыдает смерть,

Пострашней любого ада.

Ты не должен умереть.

Я прошу тебя. Не надо.

Jamique. Колыбельная смерти. 

Недавнее прошлое.

Прыжок.

Она взлетает вверх, и мир переворачивается перед глазами. А затем — легкое приземление на присогнутые в коленях ноги, и выпад. Клинок встречается с клинком, и алые лезвия гудят, разбрасывая искры.

Кто выдержит?

На нее в упор смотрят ярко-зеленые глаза соперницы.

А затем перекрест клинков разлетается взрывом движений. Выпад, удар, парировать чужой выпад, уйти в сторону от лезвия… Стремительный вихреподобный танец.

Вот сейчас… Обманный финт, взмах меча.

Но рыжая скользнула куда-то вниз…

А затем сильный удар под колени опрокинул ее на спину. Меч откатился в сторону. На груди оказалось колено противницы, у горла — ее меч.

— Ты побеждена, Гиллеспи. Сдавайся.

— Не дождешься, Джейд!

Сконцентрировать Силу, заставить ее потоки собраться на кончиках пальцев.

Молния должна отбросить рыжую прочь, но та успевает скользнуть в сторону, уклоняясь от удара в солнечное сплетение, который наверняка бы отправил ее в отключку.

Сконцентрироваться и броситься на нее из последних сил. И вот второй меч отлетает прочь, и две девушки покатились по полу, пытаясь задушить друг друга…

— Достаточно.

Но они не слышат негромкого голоса, приказывающего им остановиться, и приказ подтверждается действием: молнии Силы отбрасывают обеих девушек в разные стороны. Невысокий старик в черном плаще подходит к ним:

— Я приказал вам остановиться, — еще один удар сопровождает слова. — Вы обе должны научиться слышать мои приказы. И выполнять их. Вовремя. В какой бы ситуации не находились.

Боль от молний пронизывает все тело, выкручивая кости, но она все равно заставляет себя сосредоточиться на словах мастера. Иначе наказание повторится. Снова и снова.

А еще просто потому, что мастер прав.

Бой важен, но есть еще и мир вокруг. Будь то слова мастера или пальба некстати подвернувшегося контрабандиста. В любой схватке они должны уметь переключать при необходимости внимание.

Иначе можно погибнуть. 

Давным-давно, в прошлом.

— Жги ведьму! Жги ведьму! Жги ведьму!

Она не помнила, с каких пор этот призыв вошел в ее жизнь.

Видела надписи «ведьма», выцарапанные перочинным ножиком на крышке парты, изрисованные тетради и учебники…

— Жги ведьму! — кричала толпа десятилетних девчонок, загоняя одну из ровесниц в угол класса.

Когда становилось невтерпеж, убегала прочь. Пряталась по закуткам коридоров и кладовкам.

Поначалу жаловалась маме. Потом поняла: бесполезно. Та лишь вздыхала, да тайком плакала по ночам.

Но хуже всего была тетя Кристабелла. Безмятежно-спокойная с виду, прятала в душе целые клубки гадюк. Ненависть и страх плескались в глазах этой величественной женщины, едва в ее поле зрения оказывалась маленькая девочка — дочь Далии Гиллеспи:

— Скверна, пришедшая в этот мир, должна быть уничтожена. Разве ты не видишь, Далия? Почему не скажешь, кто ее отец? Даже другие дети чувствуют грех, и они правы.  

Настоящее.

Створки серой двери разъезжаются в стороны.

В кабинете — необходимый минимум мебели. Стол, голопроектор, сейф. Большего для работы и не надо.

За столом — женщина, немногим старше ее самой. Директор Имперского Разведуправления. Красный мундир — словно кровавое пятно на сером фоне. Белые пряди в черных волосах. Короткий, резкий жест — отдаешь ей честь:

— Мадам директор.

— Агент Гиллеспи, — холодный голос, словно металл древних клинков. И под стать ему взгляд разноцветных глаз.

— Для вас есть задание. В секторах Тунка и Варада произошло несколько террактов. В большинстве случаев жертвы принадлежали к гражданским, но пострадали и несколько имперских служащих. Наши аналитики считают, что кто-то хочет таким образом замаскировать заказные убийства конкретных лиц. Вот датапад со всей необходимой информацией.

Она быстро пролистывает файлы: даты, имена погибших, протоколы осмотра мест происшествий…

— У вас есть вопросы?

— Да, мадам директор. — И, после паузы, — Это задание для рядового агента из Бюро Операций.

Едва заметная улыбка:

— Не все так просто. Среди участников терракта были замечены личности, использовавшие Силу. Скорее всего, кто-то из бывших падаванов, разбежавшихся во время 66-го. Поэтому я направляю туда вас, агент Гиллеспи. Как Инквизитора.  

Недавнее прошлое.

Они сидели втроем на перилах балкона, свесив ноги в бездну. Разноцветием огней сверкал ночной Корускант-Центр. Три девочки-подростка, три подруги. Мара Джейд, Лея Скайуокер, Алесса Гиллеспи. Три ученицы темных мастеров, три будущие ситхессы. Будущие… Инквизиторы? Руки Императора? Или, кто знает, может, и титул Темной Леди будет носит одна из них?

Ветер развевал девичьи платья, трепал рыжые косы Мары. А у Леи, сидевшей слева, темно-каштановые волосы убраны в высокую прическу: сегодня, на День Империи, почти все женщины при дворе нарядились в национальные набуанские одежды. Родина его величества, как-никак. Вот только почти на всех эти наряды смотрелись чуждо. Аляповато и безвкусно. В отличие от дочери урожденной набуанки.

Они втроем позволили себе сбежать после нескольких торжественных речей. Ничего, все чиновники сейчас заняты обсуждением новой доктрины гранд-моффа Таркина, и отсутствие трех девчонок никто не заметит.

И именно сейчас, когда единственным звуком было завывание ветра, она вдруг заговорила. До сих пор никогда не рассказывала ни о своей родине, ни о своей прошлой жизни. Никто, кроме темных мастеров, не знал, почему Алесса медитирует, глядя на огонь, а ее кожа словно сшита из разных лоскутов, края которых превратились в шрамы, пересекающие лицо девочки в строго геометрическом порядке…

Она рассказывала подругам о своем давнем прошлом. 

Давным-давно, в прошлом.

Черные автомобили под зданием отеля. Толпа: мужчины в торжественных черных фраках и женщины в платьях под вуалями.

И мама, одетая так же, зачем-то ведет ее за руку в эту толпу.

Тогда ей казалось, что все вокруг пропитано мрачной торжественностью.

В коридоре отеля, на стене, картина — женщина, привязанная к шесту, охвачена пламенем костра.

И вдруг, на мгновение, короткое и мимолетное, огонь оживает. Пляшет по стенам, охватывает людей, пожирает обои и деревянные панели стен, оставляя за собой лишь пятна гари. Но в следующий миг видение исчезает, а тетя Кристабелла берет ее за руку, тянет к себе:

— Останься, Далия. Мы боремся с грехом, не с грешниками.

И мама останавливается, а Кристабелла тянет ее дальше — в потайную дверь, которой внезапно оказалась картина. Она оборачивается: где же мама? Но та стоит неподвижно, и вот уже чужие фигуры заслоняют ее…

Ей было страшно. Даже не так. Не так, как боятся другие дети — темноты, или пустой комнаты, или незнакомого переулка — этакая смесь жути и любопытства: а что там? «Там» мерещатся всякие монстры, но если все-таки сделать шаг, понимаешь, что все они — только в твоих мыслях.

А тут не страх, тут знание. Знание, пришедшее непонятно откуда, что с ней вот-вот произойдет что-то очень плохое. Страшное. Вырваться бы и убежать — обратно, обхватить маму обеими руками. Чтобы спрятала, и закрыла, и увела прочь… Но тетя Кристабелла крепко сжала ее одну ее ладонь, а за вторую держит какой-то незнакомый мужчина.

Комната. Посредине — металлическая рама, выполненная в форме круга с крестом внутри, подвешена на цепях к потолку. Этот необычный фигурный крест — символ веры. Так говорила мама. Так говорила тетя Кристабелла.

— Так очистим же наши ряды от скверны, братья!

Очищать, конечно, хорошо…

Вот только почему ее привязали к раме?

— И восстановим невинность…

Она лежит на раме, глядя в потолок. А внизу — сложен хворост.

— И мы снова сходимся в смертной схватке…

Этот факел — ваше оружие, тетя Кристабелла?

— Так воззовем же к Господу о даровании чистоты…

Трещит, разгораясь, хворост…

Страх. Опасность. Предчувствие.

Воспоминания о будущем мешаются с настоящим.

На ней вспыхивают волосы и одежда.

— Мама! За что?!

Запястья и икры — в металлических скобах. Не вырваться.

Она изгибается, выкручивается в бесполезных попытках хоть как-то отстраниться от огня. Тщетно: пламя уже охватывает детское тело.

— Мамочка-а-а!!! Помоги!!

Разрывается мир слепящей болью. Стена огня — вокруг, от нее самой.

А потом она увидела мир. Так, как прежде никогда не видела. Все предметы стали словно осязаемыми, ощущаемыми. Вот оно, а вот я. Осознаваемый мир. Видимый насквозь и сразу весь — не зрением, иначе.

Медленно обгорают прутья в костре.

Люди вокруг взывают к какому-то богу, моля об очищении от скверны.

Стены здания, пристроенного к отелю.

Ее перепуганная мать мечется где-то в вестибюле, то и дело подходя к телефонному аппарату. Время от времени она подносит руку к трубке, точно решаясь на что-то, но в последний момент отдергивает ее…

По улицам мчатся автомобили.

За городом в озере Толука плещут волны.

Морями жизни светятся другие города их планеты.

И невыразимо далеко — там, за искрами звезд, сияют другие искры — живые.

Точки света в океане тьмы.

Точки жизни в мертвом космосе.

И тьма окутывает их.

И в этой тьме есть свои искры. Темные.

Но живые. Сияния во тьме.

Холодный космос. Холодная тьма.

И она — в центре мира. В огне.

— Помогите! — зовет девочка, горящая заживо. Она кричит изо всех сил, но Кристабелле слышен лишь невнятный стон. Мама не слышит вовсе — из-за стен.

Ничего. Пусть ее услышат другие.

Где-то далеко, за звездами, не своим голосом вскрикнула другая девочка. Сорвалась с места, ошалелым взглядом обводя покои; казалось, с трудом узнала учителя.

— Лея, возьми себя в руки. Возмущение в Силе — не повод для обморока.

В иной ситуации она возмутилась — ведь не падала в обморок! — но сейчас сил хватило лишь на судорожный кивок. Хватала воздух, пытаясь прийти в себя.

А лорд Сидиус тем временем активировал терминал дальней связи. На том конце ответили быстро: видимо, ожидали вызов:

— Вейдер, заметил?

— Трудно было не заметить, учитель. Искать будем?

— Да. Подключишь Люка.

— Разумеется.

Вот и весь разговор.

Все трое Скайуокеров были учениками Императора. Он замкнул их на себя; а друг на друге они были замкнуты ввиду кровного родства. Палпатин находил это интересным экспериментом: не обычная связь «учитель-ученик», стандартная для одаренных, а целая сеть. Десятилетние Люк и Лея таких тонкостей, разумеется, не понимали. И всех возможностей не знали. Впрочем, сам Сидиус тоже не поручился бы, что знает: такие сети связей в Силе, основанных в равной мере на родстве и обучении, не практиковали уже тысячелетия. Четверо одаренных, каждый из которых в равной степени связан с остальными.

Тройка Скайуокеров, с их врожденной сверхчувствительностью, служила Палпатину идеальным усилителем. Линзой. Сверхпроводником. И сейчас, несколькими словами убедив Лею вновь сосредоточиться на Силе, одновременно концентрируясь на Вейдере и Люке, находившихся за несколько тысяч световых лет, старший ситх принялся за поиск источника возмущения. Надо было поймать, понять и зафиксировать. В Силе. А через Силу выйти на реальные пространственно-временные координаты.

Возмущение было болью. И отчаянным криком, пришедшим откуда-то из пограничных с Неизведанными Регионами секторов. Чужая боль обжигала, в особенности близнецов, еще не до конца научившихся отделять в сознании свое собственное восприятие и приносимое извне. Почти сразу же вмешался Вейдер, прикрывая и частично изолируя сознание детей от внешнего возмущения. Сидиус не стал противоречить: в данном случае поблажка допустима, иначе сигнал, преломляясь в сознаниях Люка и Леи, будет слишком искажен.

Дальше, дальше… Ситхи направляли темные потоки, просматривая их, быстро и тщательно одновременно. А затем резкая остановка — источник пойман.

Теперь зафиксировать связь, сконцентрировать потоки Силы в один, одновременно всматриваясь в колебания ткани мира, исходящие из одной крошечной точки…