Рапсодия (джен)

В доме на Бейкер-стрит 221B горит тусклый свет. Темноволосый мужчина играет на скрипке.

В голове его существует целая Вселенная, состоящая только из первостепенно нужных ему вещей. В гетерохромных глазах читается надежда, полная печали, хотя внутри этот человек, возможно, бодр и весел. Из полуоткрытого окна доносится морозный воздух, что мягко касается вьющихся волос, а в камине потрескивает огонь, разливая тепло по комнате.

Глядя на этого стройного мужчину, в строгом чёрном костюме и белой рубашке с расстёгнутым воротом, сразу не скажешь, насколько сильно этот человек любит играть со своей жизнью. Громко ненавидит её в состоянии покоя, где она «пылится» без дела. И какой испытывает восторг, когда в голове бурлит неиссякаемый поток энергии, вызванный работой.

Он пишет музыку сам, прямо так, погружаясь в пучину своих мыслей и воспоминаний. И, если вокруг него царит полный хаос, то там — в голове — всё разложено по папкам, как на жёстком диске. Он играет, медленно водя смычком, и сам является струной. Его взгляд будто бы ищет что-то за окном, где царит ночь, подернутая праздничными огнями, но, на самом деле, он смотрит куда глубже этого мира.

В уютной комнате, кроме него, ещё три человека. На груди лучшего друга дремлет маленькая кроха, ещё не познавшая мир. Её отец сидит в кресле, неотрывно смотрит, как пляшет огонь в камине, и редко улыбается, едва шевеля губами.

Тот, кто играет на скрипке, знает имя этого бесконечно нужного призрака.

На глаза хозяйки квартиры наворачиваются слёзы. Она виновато смахивает их, допивает остывающий чай с мандариновой долькой и не перестаёт восхищаться: в этот праздник самые близкие ей люди находятся рядом, она не одна, по-настоящему нужна и любима.

Сегодня было много гостей, поздравлений и угощений, но самые волшебные минуты праздника заведомо отведены тишине. Когда на цыпочках в дом входит счастье, касается лампочек гирлянд и еловых венков, шуршащей фольги подарков и замирает на груди.

За окном проезжают автомобили, и стелется снег. Свет разноцветных огней заставляет его искриться сильнее, но чем он красивее, тем и печальнее. Здесь снега почти не бывает, поэтому ощущается он, как настоящее чудо.

Мужчина продолжает играть и улыбается с тёплой хитринкой во взгляде. Никто даже представить не может, насколько сильно он счастлив в эту невесомую ночь.

* * *

В четырех серых стенах темно. Черноволосая девушка с большими серо-голубыми глазами колдует над скрипкой смычком.

С недавних пор она предпочитает общаться именно так: течение музыки — есть настроение.

Второе её имя — Восточный ветер. Она может лететь, куда хочет, больше не боясь разбиться, но остаётся здесь, хоть гениальный ум никогда не сделает её пленницей. Девушка плавно водит смычком по струнам, периодически закрывает глаза, скрывающие пелену слезинок. Она ждёт. Ждёт того, кого хочет слушать, и знает, что он точно придёт.

Ей не нужно слышать творения великих классиков. Если берёшься за инструмент — научись играть себя.

В четырех серых стенах нет ничего, кроме постели и скрипки, рыжей лисицей уснувшей на её плече. И лишь там — в голове гения, определяющего наш век, существует мир, который понимает и принимает её. Мир, который готов к ней.

Она жестока, у неё снижен болевой порог, сильна и слишком умна, чтобы кто-нибудь почувствовал то, что перед ним просто дитя, запертое в теле взрослого. Маленькая девочка, которая мечтала иметь настоящего друга, но которую не замечал любимый брат.

Жутко осознавать: ей пришлось убить ради этого, но её предали вновь и не поняли.

Теперь-то брат приходит, встаёт напротив и говорит с ней с помощью игры на скрипке. Он теперь взрослый, но она всегда будет взрослее. Он простил её и успокоил душу, однажды свернувшую не туда. Дал ощутить свои руки, не позволил упасть. Доказал, что никогда не был посторонним человеком. Для неё, для маленькой девочки, у которой при любом раскладе не могло быть такого детства, какое есть у других детей.

Сейчас девушка играет одна, но скоро её скрипка смолкнет, ведь здесь, в мире четырёх стен, слишком одиноко. Через несколько часов она вновь уйдёт за грань понимания и окажется в тихом доме, который больше не сгорит. С родными, которым будет нужна, с любимым братом, который сыграет с ней в догонялки. Там будет солнце, каменистый берег у речки, и там, возможно, простит её мальчик, утонувший в колодце — если она ещё не удалила из памяти эту информацию.

А когда в четырёх стенах заиграет вторая скрипка, девушка вернётся опять, и музыка, льющаяся по пространству, уже не будет такой печальной, как сейчас.

Мокрые мелкие холодные стёклышки летят с неба и падают на круглое закрытое окно над головой. Единственное окно.

Она играет свою жизнь, которую никто никогда не поймёт и вряд ли когда-нибудь узнает.

* * *

На строгом рабочем столе горит не менее строгая лампа. Даже не верится, что мужчина, стоящий у широкого окна, живёт в таком большом доме совсем один.

В льдинках голубых глаз глубоко запрятан огонёк тепла. Так глубоко, что он сам о нём забывает и больно обжигается, наткнувшись. Весь образ холоден и идеален, как мелодия, которую он играет.

Работа занимает всё его пространство и время, требует всегдашней ясности ума. В нём убиты любые эмоции, он сам посодействовал этому, и запер свой огонёк в самом дальнем уголке того, что называется сердцем.

Тот язычок пламени невозможно победить холодным рассудком. Он плавит лёд, будто нож входит в масло, пронзая насквозь броню. Пробуждает воспоминания, пеплом сыплется на плечи, пахнет ароматным чаем, что готовила мать, собирается в гладкий камешек, поднятый у берега быстрой и чистой реки, в ладони. А потом обжигает незаживающий шрам, носящий имя брата.

Человек, что играет на скрипке, никому не покажет этого. Он не любит праздников, но и у него есть маленькая традиция. Такие пишутся на видеоплёнку, прячутся в личный ящик, а оживают именно в такие дни и ночи, как сегодняшняя. Они пахнут детством, звучат беззаботными минутами, детским смехом, ощущаются тёплыми объятиями, которые даже в самом циничном человеке способны вызвать искреннюю улыбку.

Как ведёт смычком по тонким струнам, этот человек ровно так же играет и в жизнь: интригующий, интересный трагико-комический спектакль с элементами драмы с заранее известным и неизменным для любого смертного концом. Он — герой, который наполняет жизнь глобальным смыслом. Струны его инструмента и сам он — это туго натянутый нерв. Он виртуозно умеет казаться сильнее, чем есть на самом деле. Ему это идёт. Только и у него внутри бьётся сердце.

Скоро его скрипка отправится в кожаный футляр. Мужчина выйдет на улицу, зацепив чёрный зонт, накинет дорогое пальто. Закурит сигарету, выпустит в глубокое чёрное небо клуб серого дыма и чуть замешкается у машины. Он знает: там, куда он хочет отправиться, его, как обычно, не ждут, даже если допустить мысль, что хотят увидеть.

Мужчина сделает пару кругов по ночному, пышно украшенному, городу, остановится у знакомого дома и, выйдя из автомобиля, привычно поправит дверной молоток, перед тем, как постучать.

А пока он ещё играет, всматриваясь в ночную тишь. Его музыка кажется одиноким призраком, явившимся из глубины веков, но вместе с тем, она понятная и ощутимая, как его помощь тому, кто ему действительно дорог.

* * *

Их музыка стихла одновременно, ровно так же, как и началась. Сегодня эти люди, не сговариваясь, взяли в руки инструменты.

Выпущенные из самых глубин сердец, мелодии встретились в центре Лондона и сплелись воедино над головами людей в хрупких, но крепких объятиях. Взлетели выше к чёрному, усыпанному мелкими звёздочками, небу и растаяли в нём, словно никогда не существовали.

Вдалеке пронеслась звезда, будто смеясь над людьми, думающими успеть загадать желание за столь короткое время. Но, безусловно, взяла с собой самые сокровенные мечты, а такие в многословии не нуждаются.

Тонкое полотно из мокрого снега медленно опускалось на дороги, приветствуя праздник и заодно прощаясь.

Счастливого Рождества, Лондон…

Примечания:

Музыкальное сопровождение: Sting — Shape Of My Heart.