"Je n’attendais que vous" (гет)

Примечания:

вид на Дон

https://pbs.twimg.com/media/DKH0nclXcAAW9GL.jpg

строки из песни Гару "Я ждал только Вас"

https://fr.lyrsense.com/garou/je_nattendais_que_vous

On garde un soleil

Au fond de nous

Un feu qu’on réveille

Malgré tout

Malgré les douleurs d’hier

Tout à coup on espère

Вечерние лучи солнца пытались отдать последнее тепло грешной земле. Они ласкали гладь тихой реки, просачиваясь сквозь крону пожелтевших листьев, неумолимо отдалялись, чтобы найти пристанище там, за горизонтом.

Анна стояла на холме, любуясь открывшимся ей видом. Сколько раз этот пейзаж успокаивал её истерзанные нервы, сколько раз она доверяла этому лоскуту неба свою боль и тайные мысли. А теперь она впервые могла вздохнуть полной грудью, ощутив лёгкость снятого с плеч, непосильного груза скорбей. Анна была готова кричать во весь голос: «Я жена Якова». Но счастье любит тишину, а она слишком долго искала его, чтобы вот так просто разбазарить.

Слабо качнув головой, женщина чуть прикрыла глаза, и ворох воспоминаний тут же всколыхнулся в её сознании. Подумать только! Ещё каких-нибудь три дня назад она и мечтать не могла о подобном. Вот уже шесть месяцев она и мать нашли пристанище в женском монастыре в тихом городке на берегу Дона. Они и не думали останавливаться здесь, но от матушки-настоятельницы веяло такой заботой и неподдельной искренностью, что исстрадавшиеся сердца не смогли не откликнуться.

Анна все силы пустила на лечение больных, а Мария Тимофеевна с воодушевлением принялась за написание очерков о жизни в монастыре и о нелёгких женских судьбах со свойственной ей патетикой и претенциозностью. Матери как будто бы вдохнули вторую жизнь, а вот дочь, напротив, угасала на глазах. Днём Анна отдавалась работе, а ночью плакала в подушку: она не смогла забыть Штольмана. Порой ей в голову приходили отнюдь не целомудренные мысли, столь чуждые душной намоленной келье, о том, как хорошо бы было прижать Якова к себе, осыпать поцелуями его морщинистое лицо, почувствовать его горячее дыхание на своей коже… Анна умирала без любви… Свои чувства она поверяла только старому намоленному образу Богоматери «Неувядаемый цвет», висящему на стене трапезной.

Цвет её души давно увял, а пламя чувственности погашено толстым слоем нестерпимой боли, которую она и выплакать никому не могла, кроме Божьей Матери… Но глаза Небесной Царицы смотрели строго и неумолимо печально…

Духи перестали посещать Анну, перестала она видеть и вещие сны, только однажды августовской ночью ей пришло виденье. Яков… Он стоял на огромном пустыре, держа в руке своё окровавленное сердце, из его глаз сочились слёзы… «Где же Вы, Анна? Вы так далеки от меня! Я жду только Вас! Дорога тяжела и длинна, Анна! Я не вижу Вас! Моё сердце не хочет больше биться…»

Этот голос был исполнен неимоверной боли, он выворачивал всё наизнанку, заставлял лопаться стёкла, а вековые стены дрожать, как листву на ветру… Анна вскрикнула и проснулась.

— Яков, Яков!

Но тишина была ей ответом… Женщина внезапно почувствовала, что эта кромешная тьма стала душить её, не тьма кельи, а гораздо более страшное — тьма её души… Ей стало страшно. В спешке она надела своё чёрное платье и выбежала вон на балюстраду.

Стояла прекрасная, тихая ночь. Августовские звёзды сияли так низко над землёй, что казалось, до них можно дотянуться рукой. Анна горько усмехнулась.

А ведь когда-то и она хотела дотянуться до звезды… «Звезды пленительного счастья»… Только это счастье не захотело брать её в плен.

Где-то рядом послышались шаги. Кому же ещё не спиться в эту ночь?..

— Дочь моя…

Ответом настоятельнице стало бледное лицо, искажённое гримасой боли. Анна съёжилась перед ней, как жертва перед палачом, готовящимся нанести роковой удар. Луна освятила карие вишни, исполненные мудрости и ласки, и синие холодные озёра, потерявшие надежду на рассвет.

— Аннушка, — ласково позвала её настоятельница, протянув свою морщинистую руку.

Ласковое обращение окончательно подкосило Анну, и она медленно опустилась на каменные плиты, заливаясь слезами.

— Матушка, позвольте больному открыть свои раны. Я прошу только выслушать меня, пусть после этого Вы никогда не назовёте меня дочерью, но я Вам открою правду. Я не могу больше носить в себе этот ад, я хочу покоя, я хочу тишины… Там, у себя в душе, в сердце, в крови, в мозгу… Я устала, я прошу о смерти, но она не приходит, а пора бы… Перед Вами ходячий мертвец!..

— Не надо, Аннушка… — кротко возразила настоятельница, помогая ей подняться. — Пойдём ко мне, я всё поняла, не первый месяц за тобой наблюдала, думаешь я не умею читать в человеческих сердцах?..

В келье у настоятельницы был полумрак, лампады освещали образа, а из-под ставни спускался на скамью девичий виноград. Анна села в укромный уголок, освещённый луной, и тут её словно прорвало. Она говорила без остановки, ничего не стесняясь, ничего не утаивая. Её речь прерывалась иногда тяжёлыми вздохами и громкими всхлипами. К концу рассказа она совсем обессилила, словно из неё высосали все соки…

— Аннушка, — тихо сказала настоятельница, — после того, что ты рассказала, ты не стала для меня меньше дочерью, а, может, и больше. Наш Господь ищет не здоровых, а людей, искалеченных жизнью, обжегшихся о свои ошибки… Ты и Яков много наломали дров… Помнишь детскую сказку про лягушачью кожу? Каждый из вас сжёг её слишком рано, а за непройденные пути жизни приходится расплачиваться… А твой… дар, как ты его называешь, это своего рода проказа. Мир жесток, Аннушка, он не терпит людей, которые выделяются из серой массы, и либо уничтожает их, либо использует в своих грязных целях. Одними человеческими силами против него не устоять, поэтому у тебя ничего не получилось…

— Но что мне делать? Как дальше быть? У кого искать помощи?

Настоятельница удивлённо посмотрела на Анну, а потом встала со скамьи. Жестом она пригласила её следовать за ней. Они спустились в маленькую часовенку.

— Вот, Анна, — ответила настоятельница, крестясь на лик Спасителя, — вот Тот, Который поможет тебе обрести покой и силы, как когда-то Он помог Марии Магдалине. Расскажи Ему всё, как мне сейчас, просто поверь, что Он слышит и понимает тебя больше, чем все живущие на земле, а уж выбор предстоит делать тебе самой. Расстаться со своим адом или погрязнуть в нём навсегда, это за тебя я решать не в праве.

Глаза Спасителя были полны сострадания и тихой, светлой грусти, у Анны полились слёзы… Через три дня был праздник Успения. Анна причастилась Святых Тайн, готовая к обновлению. Выйдя из церкви и подняв взгляд на синее небо, расстелившееся голубым омофором, она почувствовала освобождение от прошлых страхов, от нестерпимой боли. Губы, которые раньше призывали души мертвецов, теперь молились за живых, раньше она могла видеть духов, а теперь — читать в человеческих сердцах… Теперь она ждала… Она знала, что вскоре появится он… Штольман…

Au hasard d’un jour

Pareil aux autres

On se sent moins lourd

La vie nous porte

Pour un regard de lumière

Un seul aveu à faire

Через несколько дней Анна отправилась навестить больного, который жил далеко от монастыря. Возвращаясь обратно, Анна отпустила телегу и пошла сама пешком вдоль берега Дона. Внезапно она почувствовала чей-то взгляд… Она повернулась… В тени ветвей отчётливо виднелась знакомая фигура. «Скрябин», — промелькнуло у неё в голове.

Фигура начала медленно приближаться, как пантера перед прыжком. Анна не торопилась затевать разговор, она не спрашивала, откуда он и что он здесь делает. Она знала ответ: он пришёл за ней. Перед Анной раскрылась во всей полноте его чёрная душа, жаждущая поглотить, подчинить, уничтожить… Внезапно её осенила догадка: «Скрябин — это и есть Крутин». Самодовольный, хищный оскал стал тому подтверждением…

— Моя Раймонда, долго же я шёл к тебе! Стены монастыря являлись непреодолимой преградой, как и монашеские молитвы, против служителей их Бога мои чары бессильны. Но теперь справедливость восторжествовала, я — твой Гийом, а ты — моя Раймонда, мы встретились наконец-то! Теперь ты моя навеки, ты будешь любить меня!

Анна молча слушала его, не чувствуя в душе никакого страха. Синева её глаз охлаждала горящие угли… Скрябин в замешательстве отвёл взгляд… Теперь перед ним не та Анна, которая, умея общаться с душами умерших, не могла постигнуть души живых… Фразы Анны обухом ударили его воспалённое сознание:

— Не забывай, что теперь я тоже служительница Бога Всевышнего. Мне не страшен ни твой гипноз, ни твои угрозы… Твои чары бессильны против меня. Ты можешь подчинять тех, кто тебя боится, можешь обманывать, гипнотизировать, устрашать, но человеческому сердцу ты не можешь приказать полюбить.

Скрябин напряжённо смотрел на Анну, тщетно пытаясь вовлечь её в омут своих глаз. Женщина сделала шаг вперёд:

— Ты можешь удивлять людей чудесами, превращать в песок камни, обращать реки вспять, быть кем угодно, где угодно и когда угодно, но моему сердцу не прикажешь полюбить. Я люблю, всегда любила и буду любить только Штольмана.

Злодей заскрежетал зубами, из его груди вырвалось рычание.

— Не называй его имени при мне! Тебе никогда не бывать с ним!

— Это решать не тебе, а только Господу Иисусу, но даже если ему неугоден наш союз, я всё равно буду любить его!

Скрябин в ужасе отшатнулся. Анна наступала на него, её мягкий голос сотрясал темницу его души, наносил удар в его ядовитое жало.

— Раньше я была лёгкой мишенью для шаманов и обманщиков, падка в душе на ереси и волхования, но теперь они для меня не опасны, потому что я не верю в их силу! Я избрала себе веру и поклонилась одному Богу, который залечил мои раны и облегчил муки. В моей душе нет ада, который мог бы стать твоей обителью. Что корчишься? Где твоё жало? Где твоя победа? — спокойно и торжественно говорила Анна, сжимая в своих руках крестик.

— Анна, — внезапно донёсся со стороны до боли знакомый голос. Скрябин весь сжимался и чернел прямо на глазах, пока не скорчился бездыханной шагреневой кожей на жухлой траве.

В глазах у Анны потемнело, а ноги подкосились, осеняя себя крестным знамением, она почувствовала, как знакомые, крепкие руки подхватили её… «Слава Богу, это победа!» — пронеслось в голове у Анны перед тем, как она упала в столь желанные объятия.

Солнце освещало небольшую комнату. На больничной койке лежала молодая женщина, её пышные локоны рассыпались по белоснежной подушке. Солнечный луч коснулся бледного лица… Голубые глаза открылись…

— Аннушка, — послышался плачущий голос матери. «Неужели приснилось?» — мелькнула в голове горестная мысль. Анна подняла взгляд…

— Мама… Папа! Откуда ты? Это не сон!

— Не сон, не сон, Аннушка! Я рядом, — ответил Виктор Иванович, ласково коснувшись щеки дочери своими пальцами.

— Когда ты приехал? Как долго я болела?

— Ты со вчерашнего дня без сознания, — затараторила Мария Тимофеевна, — ты слишком загоняла себя, Аннушка, нельзя же так!

— Что произошло? Мама, кто меня принёс в монастырь? Папа, как ты узнал?

— Ох, и потрепали вы нам нервы, мои драгоценные, — горячо прошептал Виктор Иванович, целуя руки то дочери, то жене, — уехать, оставить ложную весть о вашем местоположении… Мы с Петром Ивановичем с ног сбились, пытаясь найти вас! Родные мои, только потеряв вас, я понял, кого я люблю на самом деле! Это был гипноз, как будто всё не по моей воле случилось! Бесовщина, прости, Господи!

— Бесовщина, — медленно промолвила Анна, — но теперь я знаю, как с ней бороться… Мама, ты же простила папу?

— Конечно, простила, хоть это было нелегко! Признаюсь, я сама тосковала по нему, топила свою боль в работе… — Мария Тимофеевна склонила голову на плечо мужу. Нависла напряжённая тишина. Анна оглядела комнату. Молодая женщина сердцем чувствовала, что он где-то поблизости.

— Где Штольман? — спросила она тихо-тихо, словно боялась, что сейчас нанесут роковой удар. Родители переглянулись…

— Аннушка, — снова затараторила мать, — ты уверена, что в силах сейчас?

— Где Яков? — с мольбой в голосе прошептала Анна.

— Сейчас, — вздохнул Виктор Иванович. Мария Тимофеевна только пожала плечами и легонько подтолкнула мужа к выходу. Из-за плохо затворённой двери послышался строгий голос одной из самых старых монахинь монастыря.

— Как же так, матушка, одной с мужчиной? Это неприлично! Это монастырь!..

— Пусти его, Пелагея, не бойся, им давно пора объясниться.

Дверь открылась, на пороге стоял он… Из глаз у Анны потекли слёзы…

— Аня… Анна Викторовна, выслушайте меня, пожалуйста, а после презирайте или ненавидьте, но только выслушайте…

Кто бы мог подумать, ведь три месяца назад и она была в такой же ситуации… Ей так нужен был кто-то, кто выслушает, кто даст утешение, и сейчас в нём нуждается Яков, которого она всё ещё не осмеливается назвать своим…

Услышанное повергло её в неимоверное сострадание к любимому человеку! Оказывается, Штольман вынужден был пожениться с Ниной Аркадьевной, которая шантажировала его. Бывшая фрейлина императрицы прекрасно понимала, что Штольмана оправдают, а ей грозит казнь, и тогда её сын останется без гроша. Она пригрозила Якову, что если он не женится на ней и тем самым не обеспечит достойное будущее её сыну, то она будет лжесвидетельницей и донесёт на Анну, и тогда на виселице они будут болтаться обе…

В последний момент казнь Нины была замещена на пожизненные каторжные работы, однако женщина потеряла рассудок… Позже случайно открылось, что она лишь симулировала безумие, чтобы не попасть на каторгу. Её сослали, а Штольману дали развод, среди родственников мальчика нашёлся один, который взял его на воспитание.

— Теперь, когда Вы всё знаете, Анна, я прошу у Вас одного: согласие или отказа принять моё предложение руки и сердца. Вы слишком благородны, чтобы играть моими чувствами, если всё то, что Вы чувствовали ко мне, умерло…

Пальцы Анны накрыли его губы. Серо-зелёные воды отразились в просторах небесной лазури…

— Ничего не умерло, Яков, я буду Вашей женой! И мне бы хотелось, чтобы это случилось как можно скорее. Мне не нужно праздника, не нужна белая фата, не надо пустых тостов и богатого застолья! Мне нужны только мои самые близкие люди: ты, родители, дядя, и чтоб глаза в глаза, рука в руке, и чтобы Бог благословил на новый этап жизни! Пойми, мне нужен брак не как реверанс обществу, не как условность, а как благословение Творца на нашу совместную жизнь, без которого нельзя построить что-то светлое, уходящее корнями в вечность…

И вот сегодня клонился к концу знаменательный день, день их венчания. Пока священник не объявил их мужем и женой, Анна молила Бога, чтобы злой рок не стал им помехой на этот раз. Но Господь был милосерден, Богоматерь с иконы «Неувядаемый цвет» смотрела ласково и тепло, душа Анны расцвела.

За спиной послышалось шуршание осенней листвы. Анна улыбнулась, она узнала бы эти шаги среди сотни других.

— Анна, куда ты пропала? Я уж испугался…

— Не бойся, Яков, теперь никто не в силах отнять меня у тебя…

Анна повернулась на его голос, лица обоих озарила счастливая улыбка.

— Я так долго шёл к тебе, дорога была длинной, столько времени потрачено впустую…

— Ничего, впереди у нас ещё много лет жизни, ещё много испытаний и бед, но мы будем вместе, и вместе познаем, что такое жизнь… Я знаю, этот мир ждут новые потрясения, а нас — новые трудности. Как люди раньше не принимали духов, так они не примут и свет, который поселился в моей душе… Но мы справимся! Иначе быть не может, потому что я люблю тебя!

— И я тебя люблю, Анна, — прошептал Штольман, приближаясь к ней.

Его пальцы медленно коснулись её щеки, чувственно очерчивая линии родного лица… Сияющие изумруды канули в глубину голубого озера… Эти взгляды и прикосновения были откровеннее и интимнее любого поцелуя… Последние лучи налились алым цветом, окутывая всё вокруг розовой дымкой. Вся природа вокруг краснела в смущении, став свидетельницей немого признания, которое било из горнила прошедших испытаний чистым родником. Перед Яковом и Анной расстилался новый путь, не омрачённый тенью очередной разлуки.

Au fond de nous

Malgré tout

Malgré les douleurs

Je n’attendais que vous