Circulus vitiosus (джен)

— Вы выразили мне соболезнования в связи со смертью Париса и запоздалое сожаление о гибели Меркуцио, граф Капулетти, вы исполнили свой долг. А теперь вы можете оставить меня. У вас существуют и более важные дела. Вашему семейству тоже есть по кому скорбеть. Пусть и во второй раз. Мне лишь интересно, насколько это больно — оплакивать самое дорогое вам существо дважды. И понимать, что именно вы допустили и всеми силами способствовали произошедшему. Хотя, — герцог на мгновение замолчал, — что в этом случае можно чувствовать я теперь знаю не хуже вас.

— Мой синьор! Вы слишком жестоки. Даже сейчас, когда наконец-то пришло время прощать.

— Прощать? — герцог внезапно рассмеялся так зло, что Алессандро Капулетти отшатнулся. Только сейчас он понял, что никогда не видел Эскала настолько бледным, словно тело веронского правителя внезапно покинула вся кровь. И даже черные глаза на практически белом лице казались мертвыми. — Вы считаете, что я способен на прощение? Я не могу простить себя. Неужели вы думаете, что я смогу простить тех, кто меня окружает? И я считаю, что горе, которое постигло ваше семейство, вами заслужено сполна. Может быть, его даже слишком мало.

— Мой принц, вы не можете действительно думать так. Даже вы никогда не были настолько жестокосердны.

— Но я так думаю. Все вы, и Капулетти, и Монтекки, стремились к трагической развязке уже давно. Только я не мог себе и представить, что ваша вражда затронет мой род и унесет жизнь Меркуцио. Я виноват в его смерти, потому что не смог ее предотвратить, но вы виновны в том, что вырастили его убийцу. И этого я никогда не смогу забыть.

— Меркуцио был отомщен. Мой несчастный племянник был убит сразу вслед за ним, — граф нервно взмахнул рукой. — Только тогда никто и не думал, что их смерти только пролог к последующим несчастьям, что поразят Верону.

— Мне недостаточно знать, что кто-то из Монтекки отомстил за Меркуцио и принес гибель Тибальту. Меркуцио убила ваша семья, но я допустил это. Я хотел бы вас поздравить — вам наконец-то удалось отомстить за мое безразличие много лет назад. И я тоже приношу вам соболезнования — вы потеряли вашу дочь, которую боготворили. Но перед этим вы успели отобрать у меня единственного человека, которого любил я.

— Синьор! О чем вы говорите?

— Когда Меркуцио появился в моем доме, — герцог встал из-за стола, подошел к окну и всмотрелся в вечерние огни своего города, — я увидел только насмешливого и гордого мальчика, лишившегося своей семьи, забота о котором была возложена на меня. Я сделал лишь то, что должен был тогда — принял его в мою семью. Но время шло. Он вырос, превратившись в юношу, что понимал меня без слов, который меня никогда не боялся. А я позволил себе отдаться чувствам, о которых раньше даже помыслить не смел. Но я допустил ошибку с самого начала. Я разрешил ему чувствовать. Я позволил, чтобы он сам выбирал себе друзей. Чтобы он решал сам, кто станет его врагами. Я разрешил ему быть свободным, зная, что могу лишиться всего, но он был слишком умен, чтобы покинуть меня. Но теперь я потерял Меркуцио навсегда, и мне вновь придется понять, как жить без него, — принц обернулся и взглянул на Капулетти, который невольно сделал шаг назад, увидев выражение лица Эскала. — И если вы сейчас вспомнили о прощении, о котором не только я тщетно молил вас и ваших теперь уже бывших врагов долгие годы, то я имею полное право вспомнить о мести. Прощать намного труднее, а я больше не стремлюсь усложнять свою жизнь. Ваше безумное желание ненавидеть тех, кто принадлежит роду, чьи предки всегда враждовали с вашими, теперь мне не кажется настолько достойным порицания, как совсем еще недавно. Потому что сейчас я его понимаю. И Монтекки, и Капулетти научились прощать, а я научился ненавидеть эти две семьи. И свою ненависть я тоже завещаю. У меня нет детей, но у Меркуцио остался брат. И с ним я уже не совершу такой же ошибки. Валентин вырастит совсем другим, и он навсегда запомнит, кто повинен в смерти его любимого брата. И никто из его потомков уже не забудет, почему мой род так ненавидит ваши семьи. Вы наслаждались своим неведением прошлого, свято веря в рок, тяготеющий над вашим домом. И ваши враги ничем не отличались от вас. Теперь в этот рок верю я, — герцог снова отвернулся от Алессандро. — И я больше не скорблю о вашей утрате. Вы и Монтекки заслужили каждый миг своих горестей. Никто из вас более не имеет права на мое сострадание. Теперь вы имеете право только на мою ненависть. И вам отныне не стоит об этом забывать.