Привычка привычке рознь (джен)

Сегодняшнее утро ничем не отличалось от предыдущего — в Лондоне шел дождь, и я позволил себе чуть больше времени, чем обычно, провести в постели. Поэтому у меня не вызвало удивления, что к тому моменту, когда я спустился к завтраку, Холмса уже не было. Впрочем, я перестал удивляться этому обстоятельству много лет назад. Профессия моего друга часто заставляла его вести непривычный для обывателя образ жизни, жить по странному графику, который для любого жителя нашей столицы, да и страны в целом, показался бы не только неправильным, но и опасным для здоровья и целостности нервной системы. Однако Шерлоком Холмсом, который сам по себе являлся исключением из многих существующих правил, подобные заявления даже не рассматривались и лишь изредка вызывали скептическую усмешку на тонких губах. Иногда, но очень редко, он прислушивался к словам миссис Хадсон, которая, обладая ангельским терпением, иногда все же поднималась наверх и просила моего друга прекратить пугать соседей выстрелами, что опять вошли у Холмса в привычку. А поскольку инициалы королевы Виктории уже не единожды украшали каждую из стен нашей гостиной и даже спален — эту просьбу Холмс выполнял с меньшей неохотой, нежели другие пожелания нашей домовладелицы. И он по-прежнему любил исчезать с Бейкер-Стрит на несколько часов. К его неожиданным исчезновениям я тоже очень давно привык, хотя когда-то мне понадобилось время, чтобы перестать волноваться каждый раз, когда я не видел моего друга по нескольку дней. Но это следовало бы отнести к моим недостаткам, которых, впрочем, у меня намного больше, чем привыкли считать окружающие меня люди.

В начале нашего знакомства я позволял себе вещи, которые никогда бы не допустил сейчас. Однако я по-прежнему остаюсь одним из самых ленивых людей в нашем королевстве. Холмса это обстоятельство скорее забавляло, чем огорчало. Мою лень он всегда связывал не с расстроенными нервами, а со скукой, настоятельно рекомендуя не тратить попусту время, которое можно было бы посвятить более интересным занятиям. Возможно одной из причин, по которым я начал сопровождать Холмса, когда он расследовал очередное дело, и заключалось в моей борьбе с ленью. Или со скукой, как считал мой друг.

Даже если это и было причиной, то занимала она одно из самых последних мест среди остальных причин и поводов. И тот факт, что мне было рядом с Холмсом невероятно интересно, никто никогда не сможет подвергнуть сомнению. Наблюдать, как мой друг расследует очередное дело, видеть, как начинают блестеть его глаза, когда он находится на шаг ближе к разрешению очередной загадки, ощущать себя причастным к раскрытию или предотвращению преступления — я никогда не смогу с достаточной точностью сформулировать, что я чувствую в эти моменты моей жизни. А понимать, что иногда даже моя скромная помощь, пусть даже заключающаяся в обычной фразе, которой я сам не придавал никакого глубинного смысла, не просто нужна, но и необходима Холмсу, наполняла смыслом и мою жизнь. Это можно было считать чудом, ведь после Афганистана я думал, что мне больше не грозят даже обыкновенные житейские радости, не говоря уже о столь насыщенном событиями существовании. А еще я был спокоен, когда находился рядом с моим другом, поскольку я был тем, кто мог оградить Холмса от неприятностей, в которые он попадал благодаря своей профессии. Я никогда не думал, что Холмс не может себя защитить, ведь я прекрасно понимаю, что он находится в гораздо лучшей физической форме, нежели бы кто ни было, и в первую очередь я. Но я все же считал, что и на такого подготовленного к любым обстоятельствам человека, может найтись опасность, от которой может избавить только друг, вовремя прикрывший спину. Жизнь иногда преподносит сюрпризы, и они могут перевернуть все с ног на голову, не заботясь о планах человека, который вовсе и не хочет никаких изменений.

Но что-то подобное сейчас происходило в моей жизни. И мне совсем не нравилось, что я видел. И совершенно не устраивало, что я начал чувствовать. Это постоянное ощущение собственной бесполезности преследовало меня ежедневно. Ежечасно. Ежеминутно. Бесполезность. Или ненужность. Я никак не мог выбрать одно из этих двух понятий. Никак не мог решить, что более подходит под сложившуюся ситуацию. Но то, что моя жизнь переменилась против моей воли, уже не вызывало у меня сомнений.

Я точно могу сказать, когда все началось. Я слишком много думал об этом, чтобы не понять, в какой момент все изменилось настолько, что еще совсем немного — и нам с Холмсом будет совершенно не о чем разговаривать за завтраком, не говоря уже об остальном времени. Хотя и количество времени, что мы проводили вместе, уменьшилось до такой степени, что о нем уже можно и не вспоминать. Холмса постоянно нет рядом. И я даже не могу представить, где он находится. К тому же он перестал даже разговаривать со мной о своих расследованиях, а клиенты в нашем доме стали появляться гораздо реже, нежели я привык.

А начались эти события несколько недель назад, когда Холмс закончил расследовать очередное дело, которое я записал в свои заметки, но придавать гласности подробности пока не хочу. Потому что оно хотя и было занимательным, но все же более походило на фарс, чем на дело знаменитого сыщика. Только более фарс трагический, чем веселый. К тому же я никак не могу обойти тот факт, что в самом конце расследования я позволил в себя выстрелить.

Как не могу пройти мимо того обстоятельства, что кроме меня пострадал еще один человек. Его судьба как раз и послужила основой для трагедии, которой все и закончилось. До сих пор мою жалость вызывает этот исследователь, который вместо исполнения величайшего желания в своей жизни, получил лишь палату в психиатрической клинике. И диагноз, благодаря которому он никогда не покинет стен лечебницы. Может быть, меня не тронула бы судьба этого ученого, если бы не полное равнодушие к нему Холмса.

Я всегда знал, что разум моего друга не способен воспринимать многие вещи, на которые без сомнения обратил бы внимание кто-то другой. Менее умный и более обычный человек. Такой, каким был и остаюсь я. Не скрою — однажды вечером я пытался узнать, что о произошедшем думает Холмс, но добился только удивленного взгляда и просьбы забыть о подобной безделице, поскольку никакого отношения к сумасшествию этого неудачного исследователя насекомых мы не имеем. Мы никого не обманывали, не обнадеживали и не заставляли верить первому встречному проходимцу.

Я не склонен обвинять кого-то в чем-то без оснований, но забыть, что мы все же приняли участие в этом фарсе и в какой-то степени ответственны за то, что случилось потом, у меня некоторое время не получалось. Цепь роковых случайностей и все, что мы имеем в итоге — раскрытое дело и сумасшедшего джентельмена, который больше никогда не увидит своих бабочек.

Шерлок Холмс был склонен приписать мою сентиментальность тому обстоятельству, что я был нездоров и расстроен. Как мне казалось, он с трудом выносил мои рассуждения по совершенно не интересующему его вопросу. И с явным нетерпением ожидал, когда же я поправлюсь настолько, чтобы заставить меня забыть о моей собственной глупости не просто на словах. По крайней мере, так мне казалось сначала. Но то, что происходило сейчас, заставляло меня пересмотреть все происходящие вокруг меня события.

Как я уже сказал выше, я позволил себя ранить уже тогда, когда расследование практически завершилось. Разумеется, я упомянул этот факт в своих заметках, однако я не намерен указывать в них, что мое ранение вовсе не было легким кровопусканием, а, напротив, на несколько недель выбило из привычного образа жизни. Даже сейчас я продолжаю испытывать последствия того выстрела, который присоединил еще одну рану к тем, что были получены на моей военной службе и которые время от времени тревожат меня в самый неподходящий момент.

Единственным светлым воспоминанием в сложившейся ситуации продолжала оставаться реакция Холмса на мое ранение в доме несчастного ученого. Несмотря на то, что я не очень хорошо воспринимал в то мгновение окружающую действительность, я никогда не сумею забыть, как мой друг сумел, пусть даже на миг, позабыть о своей маске и показать то, что он чувствует по отношению ко мне. Думаю, что слова Холмса помогли мне тогда гораздо больше, чем позже все усилия нескольких докторов, которых мой друг привел для моего лечения.

Я всегда знал, что я Холмсу небезразличен. Небольшими штрихами, как художник, создающий картину, я собирал в моей памяти моменты, которые подтверждали этот факт, и, несмотря на присущую от природы холодность и заинтересованность Холмса никогда не выдать, что лежит у него на сердце, моя картина была почти завершена. Наши отношения всегда составляли самое интересное из всех расследований моего друга, но он редко пытался довести его до логического завершения. И я совершенно не виню его. Он всегда предпочитал быть один и отвечать только за себя. Однако и ему иногда недоставало общения, пусть даже просто для еще более великолепной шлифовки своего невероятного дара. Однажды очень удачно сошлись звезды, и мы познакомились, хотя Холмс наверняка бы поднял меня на смех за романтическую окраску этой мысли. Но при всей этой кажущейся романтичности факт, что мы вообще встретились, можно рассматривать, как некое пожелание благоволящей к нам судьбы, которое было исполнено. Мы заняли в жизни друг друга соответствующее место. Я не склонен к преувеличениям и могу точно сказать, что мой друг не особо выделяет меня среди остальных своих пристрастий, но я был доволен и этим. По крайней мере, так мне казалось несколько лет назад, когда Холмс вместо отдыха решил расследовать дело о ядовитом растении из Западной Африки со странным названием «Корень дьяволовой ноги». После неудачного эксперимента с веществом, которое чуть было не заставило нас последовать за жертвами того братоубийственного преступления, многое в наших отношениях изменилось и краски на моей картине вдруг стали настолько яркими, что я не поверил своим глазам.

Я многое пережил рядом с Холмсом. И из-за Холмса, который иногда стремился перейти грань намного дальше, чем позволительно даже ему. Некоторые вещи я хотел бы забыть и никогда не вспоминать, потому что до сих пор я не могу простить Холмсу его эскападу с исчезновением на долгих три года, за которые моя жизнь стала серой и унылой, несмотря на присутствие рядом Мэри. Я погрузился в жизнь доктора, поступки которого одинаковы и постоянны каждый день. И ничего не менялось. С одной стороны я понимал, что веду жизнь, о которой многие лондонцы лишь мечтали: я преуспевал, обзавелся друзьями и знакомыми, практика расширялась, и, казалось, что мне уже ничего никому не надо было доказывать. Но часто, сидя вечером у камина с бокалом глинтвейна, приготовленного женой, мне казалось, что я погружаюсь в трясину однообразия, из которой мне уже никогда не выбраться. Потому что моего друга больше нет, и судьба никогда не вернет мне то, что я потерял после его гибели. Вскоре умерла Мэри. И я совсем потерялся.

А потом вернулся Шерлок Холмс. Все вокруг вновь переменилось. Я опять окунулся в привычную, яркую и необычную жизнь рядом с моим непредсказуемым и гениальным другом. Постепенно все вернулось на свои места. Так были привычны загадки и ребусы, которые Холмс решал как прежде, забывая обо всем на свете, полностью растворяясь в своих расследованиях. Я даже был рад видеть его ненавистный мне несессер со шприцем, который, как и прежде, занимал место в верхнем ящике стола, но извлекался оттуда уже не так часто. Преступный мир Лондона еще никак не мог поверить в возвращение Холмса, доставляя моему другу ни с чем не сравнимую радость раскрывать дела, которые сам сыщик считал не такими уж нелепыми, хотя изредка и сожалел о кончине своего лучшего на все времена врага. Что касается меня, то я видел слишком много кошмарных снов на фоне великолепной природы Швейцарии, чтобы лишний раз вспоминать о Мориарти.

Сейчас я точно знаю, что Шерлок Холмс вряд ли сам понял, насколько помогло мне его появление в Лондоне после нескольких лет унылого существования под личиной обычного столичного доктора. Лондон иногда может уничтожить гораздо быстрее, чем пуля, выпущенная из пистолета преступника. К сожалению, мне пришлось это очень быстро понять, когда Холмса не было рядом. Однообразие и рутина часто оказываются еще более страшными убийцами. Но постепенно я забыл о том, что было без Холмса, и наши отношения вернулись в привычное русло.

Так было до появления американского преступника, который своим выстрелом перевернул мою жизнь. Эванс подарил Холмсу несколько увлекательных для размышления минут, когда впервые появился на пороге нашего дома. И свел наше с Холмсом общение к почти полнейшей бессмыслице, ведь даже пожелать доброго утра моему другу я мог уже далеко не каждый день. А если взглянуть правде в глаза — уже несколько дней мы вообще не перекинулись даже словом.

Холмс был занят расследованием очередного дела. Даже миссис Хадсон была в этом уверена, потому что вчера некоторое время она жаловалась мне на неугомонных мальчишек, являвшихся к Шерлоку Холмсу по несколько раз на дню. Однако ее не могло не радовать, что уличное воинство знаменитого сыщика не переступало больше порог дома. Наша домовладелица была крайне довольна, а мне этот факт пришлось поставить в один ряд с другими, которые так мешали почувствовать себя на Бейкер-Стрит желанным гостем. Атмосфера безысходности только усилилась. Складывалось ощущение, что Шерлоку Холмсу больше не нужна моя компания. После всего того, что мы пережили вместе, эта мысль возмущала и причиняла почти физическую боль, с которой я просто не знал, что делать. К тому же, после событий в доме Натана Гарридеба, все, что происходило сейчас, казалось не просто неправильным, а лишенным логики. И совсем было непохоже на последовательный ум моего друга. Впрочем, я никогда не желал быть для Холмса помехой, а если подумать и внимательно оглядеться по сторонам, именно ею я становлюсь.

Если собраться, откинуть в сторону все, что я успел себе нафантазировать за столько лет, то у меня оставался единственный выход. Я никогда не думал, что мне придется расставаться с Холмсом, но дальше продолжаться так не могло. Несмотря на все обвинения в сентиментальности, я никогда не был тем, кто не понимает, когда следует уйти. Я больше не собирался ломать привычный мир практичного сыщика-консультанта, любящего загадки, театральные эффекты и розыгрыши, но в мире которого чувствам нет места. Я уверен, что слова и действия, на которые подтолкнул моего друга тот злополучный выстрел, являлись спонтанными и неуместными. И ненужными для Шерлока Холмса, который ничего не понимал в чувствах, хотя в теории досконально знал, на какие поступки они могут толкнуть. Но знать теорию — это вовсе не значит, что нужна практика. Я — просто привычка Шерлока Холмса, а привычка не может претендовать на большее, чем она является. Она никогда не займет больше места, чем ей предназначил ее владелец. Еще недавно меня это устраивало, но всего за несколько недель все изменилось. И никакого иного выхода, чем немедленный уход из дома на Бейкер-Стрит и из жизни Шерлока Холмса, не осталось. Думаю, мне будет не так сложно вспомнить, к чему я сам привык, пока жил один среди повседневности лондонской жизни. Без Шерлока Холмса.

— Мистер Холмс сегодня не придет обедать, вы не знаете, доктор Уотсон? — за своими размышлениями и я не заметил, как наша домовладелица появилась в гостиной. — Он совершенно перестал нормально питаться, — миссис Хадсон недоуменно повела плечами. — Мне кажется, мистер Холмс чем-то невероятно увлечен. Какое дело он расследует сейчас?

— Я не знаю, — теперь пришла и моя очередь пожимать плечами, — в последнее время мой друг не очень жалует меня своим доверием.

— Скорее всего потому, доктор Уотсон, что расследование мистера Холмса связано с чем-то очень секретным. Сегодня утром на мой вопрос о завтраке он заявил, что завтракает со своим братом. Но я рада, что у вас появился аппетит после вашего ранения. Для выздоровления питание играет не последнюю роль.

— Вам будет меня не хватать, миссис Хадсон? — почему-то мне вдруг захотелось узнать ее мнение. Ведь она всегда неплохо относилась ко мне, несмотря на то, что с моим характером этой женщине поначалу пришлось нелегко. Когда я появился в ее доме, я был слишком расстроен и невыносим, а мои расшатанные нервы доставили ей массу неудобств. Но за столько лет, проведенных под одной крышей, мы привыкли друг к другу и этот дом не мыслился без ее присутствия. Иногда мне казалось, что она совсем не переменилась с того момента, как я впервые оказался на Бейкер-Стрит. Возможно, мы с Холмсом стали ее привычками, такими же, как приготовление утреннего кофе или препирательства с необычными осведомителями моего друга, которых благополучная домовладелица не желала пускать на порог. А еще она привыкла каждый день приходить к нам и осведомляться о нашем здоровье, если, конечно, кто-то из нас был дома и был способен ответить на все ее вопросы. Все чаще компанию ей составлял я. А после дела Гарридебов мы встречались с ней каждое утро.

— Мистер Холмс все же убедил вас отправиться отдохнуть? — миссис Хадсон довольно улыбнулась. — Я всегда говорила, что нужно отдыхать от повседневной жизни. И тем более от ваших бесконечных расследований. Мистеру Холмсу тоже не помешало бы составить вам компанию. Мне кажется, что за своей увлеченностью он забывает о многих вещах, которые делают нашу жизнь веселее. Он снова похудел, я заметила это неделю назад. Разве можно так пренебрегать собственным здоровьем? Вам следует напомнить ему об этом. В конце концов, вы единственный доктор, на чьи советы он обращает внимание. И вы как врач, знающий про его неправильный образ жизни, слишком долго игнорировали этот факт.

— Хорошо, миссис Хадсон, я обязательно скажу ему, что вы беспокоитесь о его здоровье не меньше, чем я. Возможно, общими усилиями мы заставим его хотя бы подумать над сложившейся ситуацией.

— Мне всегда было интересно с вами разговаривать, доктор. Хотя вы иногда очень непоследовательны. Завтракать так поздно не самое хорошее занятие, — миссис Хадсон подошла к окну и выглянула за портьеру. — Не желаете ли прогуляться? На улице погода сейчас гораздо лучше, чем была с утра. Дождь перестал. Сидеть все время в четырех стенах, забывая о прогулках, не делает вам чести. К тому же — прогулка после завтрака помогает пищеварению. И вы это сами мне говорили.

— Вы совершенно правы, — я не мог удержаться от улыбки. Не знаю, стал ли я привычкой для миссис Хадсон, но что мне ее будет очень не хватать, это не вызывало сомнений. Но теперь все по-другому. И я не смогу время от времени приходить в этот дом, как тогда, когда мой друг исчез на три года. Что ж, привычки должны меняться. Как бы больно ни было. — Я обязательно последую вашему и своему совету.

Миссис Хадсон довольно улыбнулась и ушла из нашей гостиной. Ее утренний ритуал был выполнен. И его мне тоже будет не хватать.

Я открыл газету, от чтения которой оторвал меня приход миссис Хадсон, если бессмысленное разглядывание одной и той же строчки можно назвать чтением. Но нужно встряхнуться и просмотреть наконец-то колонку, в которой предлагались для сдачи дома. Сейчас я уже мог себе позволить жить в одиночестве, не привыкая вновь к новому человеку, что делать, если честно, мне очень не хотелось. А объявлений было довольно много и на некоторые следовало обратить больше внимания, чем на остальные.

— Вы никуда не поедете, Уотсон, — от моих размышлений меня опять оторвали. На этот раз от голоса Шерлока Холмса я вздрогнул и отложил газету, внимательно взглянув на своего друга. Миссис Хадсон была права — он снова похудел. Под глазами залегли темные тени, будто он не спал несколько суток подряд. Впрочем, такой внешний вид Холмса мне был хорошо знаком.

— А почему вы думаете, что я куда-то собираюсь? — я понимал, что ничего не смогу скрыть от него. Но как всегда он начал разговор гораздо раньше, чем я сумел к нему подготовиться.

— Прекратите, Уотсон, — поморщился Холмс и налил себе кофе. — Миссис Хадсон сказала мне, что вы собираетесь в путешествие и настоятельно рекомендовала присоединиться к вам. Но я не настолько легковерен, чтобы поверить в ваше внезапное желание посетить деревню или курорт. К тому же я не слеп. Напротив, в последнее время многие вещи вижу гораздо яснее и четче, чем прежде. А вот вы выглядите как человек, который окончательно запутался. И я хочу разобраться, почему вдруг вы решили покинуть этот дом, причем явно не на две недели, а на гораздо больший срок. И даже не спросили у меня, хочу ли я лишаться вашей компании.

— А разве это не так? — если Холмс решил быть откровенным до конца, то ничто не могло помешать мне и ответить на его откровенность своей. — В последнее время моя компания стала гораздо менее приятной для вас.

— С чего вы взяли? — таким голос моего друга я слышал впервые. — Если вы так решили, то ваши дедуктивные способности по-прежнему не желают применяться по назначению, а наблюдение оставляет желать лучшего, несмотря на общение со мной.

— Уже несколько недель вы совершенно вычеркнули меня из своей жизни, Холмс, — этот спор вдруг показался мне таким глупым и утомительным, а все мои воспоминания об одиноких днях вдруг навалились на меня, мешая нормально мыслить. — Вы изменились. Вы игнорируете мое присутствие. Я уже даже не вхожу в число ваших привычек, а, следовательно, мне больше нечего здесь делать.

— Дорогой мой, я всегда знал, что у вас богатая фантазия, но на этот раз вы превзошли сами себя.

— Прекратите шутить, Холмс. Если вы не хотите меня видеть после того, как на миг показали мне, что действительно можете чувствовать, на мгновение скинули маску безразличия, надо было сразу сказать, а не разыгрывать этот нелепый спектакль, в котором мне была отведена роль самого одинокого человека, что только пришла вам в голову, — я встал и направился в сторону лестницы, но отойти далеко мне не дали.

— Уотсон, немедленно сядьте! — Холмс усадил меня обратно в кресло. Потом взял трубку, лежащую на каминной полке, но так и не зажег ее. Несколько минут он просто стоял, пристально глядя на меня. — Вы все поняли совсем не так. Я действительно избегал вас, Уотсон. Но я вовсе не стыжусь того, как повел тогда себя. И совершенно не собираюсь забирать свои слова обратно.

— Отчего же тогда вы так вели себя эти несколько недель?

— Уотсон, я действительно показал, что чувствую. Но я не ожидал, что подобное произойдет. Все случилось, как случилось. Те краткие мгновения изменили что-то во мне. И я не знаю пока, что мне делать с этими изменениями. И надо ли что-то вообще делать. Но одно я знаю точно — лишаться вас в мои намерения не входило, и я не думал, что мои попытки оставить вас в покое после ранения и нервного потрясения вы воспримете настолько болезненно. К тому же я не мог заставлять вас вновь рисковать, пока вы окончательно не поправитесь. Тем более Майкрофт позаботился о моей безопасности, пока я расследовал конфиденциальное дело, связанное с его знакомыми по «Диогену».

— Холмс, иногда вы ведете себя на редкость непоследовательно для самого себя. И этим заставляете и меня волноваться, — все мои размышления вдруг показались настолько нелепыми, что я почувствовал себя полным глупцом.

— Я не хочу ничего менять ни в наших отношениях, ни в нашей жизни. Запомните это, дорогой мой. И прекратите фантазировать на темы, которые столь нерациональны, что могут вызвать только смех, — Холмс, наконец, зажег трубку и с удовольствием затянулся. — А если вы уже здоровы настолько, чтобы присоединиться ко мне, то сегодня вечером я приглашаю вас в оперу. Сегодня дают «Аиду» Верди. Согласитесь, иногда необходимо взглянуть на нерациональные вещи, чтобы потом понять такого человека как вы, мой друг. И если вы не откажетесь и более поздний вечер провести по моему плану, обещаю, все мысли, которые только сегодня казались вам такими ужасными, забудутся навсегда.