Костяные крылья (джен)

Его шаги эхом отдавались от стен. Липкие от крови пальцы сжимали скользкую рукоять меча. Тяжёлые алые капли срывались с клинка, звонко разбиваясь о каменный пол, но кровь покрывала не только лишь лезвие и руки того, кто шаг за шагом пробирался к выходу — нет, алым была запачкана его старая выцветшая броня, тёмными пятнами пропитался изодранный плащ.

И кровь эта принадлежала не только врагам, но и ему. Отзываясь на его боль и злобу, испивший гнилой крови клинок питал его тёмной, почти потусторонней силой, что не давала ему упасть. С каждой каплей крови израненное тело покидали остатки сил, тускнело пламя в янтарно-огненных глазах, но упасть — значит навсегда остаться в проклятой гробнице. Никогда больше не увидеть холодного солнца, что, будь его воля, наверняка отвернулось бы от забытых, но не брошенных городов и их осквернённых проклятием обитателей.

Солнца, у которого он никогда не просил помощи. Не тем, кто рождён тьмой и злом, смотреть в небо. Их пристанище — тени, их судьба — служить сумраку… И навсегда стать страшной легендой, что не останется и на пожелтевших пыльных страницах книг.

Меч в руке дрогнул, но воин сильнее сжал в когтистых пальцах эфес. Слабость одолевала его, а до выхода было ещё так далеко… Не сдаваться. Только не сейчас. Шаг. Ещё один. Чем дальше, тем труднее становилось идти: он терял всё больше крови и сил, и даже непокорный огонь отказывался повиноваться ему и осветить дорогу. Но если он погибнет здесь от когтей мёртвых тварей, то хотя бы не напрасно — жертвоприношение сорвано.

Мрак клубился перед ним, некогда родной и подвластный, ныне — холодный и враждебный. Жаровни, что выстроились вдоль стен, отказывались загораться. Сейчас сил не хватало даже на искры, не говоря уж о способном развеять могильную тьму огне. Закованная в перчатку рука скользила по склизкой от мха и капель стекающей с потолка воды стене, что была не то ориентиром, не то опорой. Стена плавно изгибалась, шершавый камень сменился ребристой резьбой. Арка.

На следующем шаге нога не нашла опоры. Раньше, чем успел бы вернуть себе равновесие, воин кубарем покатился по ступеням, чьи сбитые края с грохотом ударяли по кирасе и впивались в тело там, где не было сплошной брони. Очередной удар пришёлся на голову. Перед глазами вспыхнули искры.

Боль. Чувство, что давно позабыли его собратья, но помнил он. Он не был таким, как они. Не полностью. Лестница осталась позади, и он согнулся на каменном полу, но тишина наступила не сразу: ещё пару секунд от стен и сводов отражался звон кольчуги и отлетевшего куда-то в темноту меча.

А когда эхо стихло, где-то там, где не было ничего, кроме всепоглощающей черноты, что-то зашевелилось. Нечто соскользнуло со своего пьедестала — бесшумно, как сама темнота, и столь же молниеносно. А затем оно демонстративно, желая вселить ужас в сердце жертвы, издало низкий клокочущий рык.

Всё внутри похолодело. Это будет неравный бой. А может, и не бой вовсе — расправа. Чем сражаться, если меч не достать? Раньше создание, лежащее теперь на полу не в силах подняться, выручала магия, но теперь отвернулась и она. На колдовство нужны силы, а их нет. Чем питать огонь, когда едва держишься, чтобы не лишиться сознания?

Чудовище, рождённое из камня и злобы, цокало когтями по полу, и цокот этот неумолимо приближался. Сквозняк донёс запах сырости и влаги — так пахнет от камня в сыром подвале. Но здесь, в этих отравленных древним, как сам мир, колдовством подземельях камень ожил и стал воплощением ужаса и жажды крови.

Люди звали подобных существ горгульями.

Тварь обошла его вокруг, заглянула в глаза. Это он понял по гнилостному смраду, что обдал его лицо вместе с её дыханием. Над ним склонилась живая статуя, чья непробиваемая шкура была чернее окружающей мглы.

Он заставил себя упереться руками в пол, приподнялся, насколько смог. Если не встать сейчас, горгулья разорвёт его на куски. «Ну же… Давай!» — мысленно твердил он себе, чувствуя, как от страха леденеет сердце. Куда ему, раненому и обессиленному, сражаться с горгульей?

Но чудовище не спешило нападать. Склонившись ещё ниже, неестественным, напоминающим больше скрежет камня голосом оно прохрипело его имя:

— Моркант… Один из первых, но единственный. Жрец, но предатель. Бегущий, но добежавший до конца.

Горгульи никогда не говорят прямо. Впрочем, эта не оставила недомолвок.

— Хочешь убить меня — давай! — с неожиданной силой прорычал Моркант.

Горгулья зашлась каркающим смехом. Нет, так просто она его не убьёт: эти твари любят поиграть с жертвой. Они не едят — только убивают, и делают это с садистским наслаждением.

Тварь бросилась на него. Со всей силы, на какую был сейчас способен, Моркант оттолкнулся и перекатился в сторону. Горгулья разбила когтями пол там, где он только что лежал. Моркант приподнялся на руках, встретившись взглядом с чудовищем. В глазах твари он прочёл животную жажду крови.

«Поднимайся, поднимайся сейчас же!» — твердил себе он, отползая от горгульи. Это последний шанс. Либо встать сейчас, либо жить ему останется несколько минут. После всего, что уже позади, глупо будет погибнуть в когтях твари, подобных которой он некогда убивал с холодным презрением.

Моркант сжал в ладони костяной амулет. Горгулья припала к полу. Её видимая неподвижность обманчива — сейчас она прыгнет, и уклониться будет не под силу даже существу, чьи рефлексы в разы быстрее человеческих. Одних рефлексов недостаточно, чтобы выстоять в этом бою.

С губ сорвались нужные слова. Не заклятие — просьба. Мольба о помощи, обращённая к тому, что сделало его таким. Амулет дрогнул в руке. Волна магической энергии с дрожью разбежалась по телу. Горгулья сорвалась с места, выставив перед собой смертоносные когти. Её встретил удар костяного крыла. Своим весом тварь сбила Морканта с ног, но её визг дал понять, что удар она ощутила.

Тёплое и липкое окропило крыло. Моркант откатился в сторону, схватил меч и поднялся, несмотря на уже кровоточащие раны. Горгулья зарычала из темноты, и рык этот был полон злобы и ненависти. Но в ответ со щелчком поднялись по краям крыльев костяного жреца острые наросты, что вместе складывались в смертоносное зазубренное лезвие.

— Теперь сыграем по моим правилам, — глухо, с хрипотцой, но уверенно произнёс он.

Словно спровоцированная дерзкими словами, горгулья кинулась. Щелчок пальцев — и расставленные по залу жаровни вспыхнули. Тьма рассеялась, и на миг Морканту почудилось, будто само время замерло, не успев за клочьями сумрака. Но ужасающее чудовище, прыжком вырвавшееся из обрывков мрака, так не думало.

Отступать некогда. Назад — бессмысленно, вбок — горгулья повернётся быстрее. Оставалось только одно, и Моркант метнулся навстречу твари, уходя в кувырок. Над ним промчалась неуловимо быстрая тень, от чьих крыльев разнёсся сырой, пахнущий плесенью сквозняк, и чудовище приземлилось позади с грохотом камня о камень. Под его когтями треснул пол.

А Моркант уже снова поднялся на ноги и легко, словно тень, метнулся к монстру. Оттолкнулись от воздуха костяные крылья, наделив его удар силой. Горгулья подняла руку, готовая отмахнуться от него, но костяной клинок прошёлся по жёсткой шкуре. На лезвии не осталось ни капли крови. Тварь взревела — не от боли, но в слепой ярости.

И, подобно воплощению этой ярости, ринулась на тлеющего. Огненная вспышка объяла его за миг до того, как достигли бы цели когти монстра, и Моркант вышел из огня уже в противоположном конце зала. Послушный, как пёс, огонь лизнул края изодранной мантии, без вреда опалил прозрачную перепонку крыльев.

А горгулья, не встретив препятствия, врезалась в стену. Растерянно помотав головой, с рёвом, от которого, казалось, содрогнулись стены, она вновь бросилась к тому, кто не так давно отдавал таким, как она, приказы. С каждым её скачком расстояние стремительно сокращалось, но Моркант не сдвинулся с места. Взгляд его пылающих огнём глаз был прикован к разъярённому монстру.

Дыхание отсчитывало мгновения. Моркант сконцентрировался на этом, и мир вокруг перестал существовать. Остались только горгулья и шелест дыхания. А затем ткань материи зазвенела, как струна, на грани восприятия, пропуская в этот мир потустороннюю магию, и костяной жрец щёлкнул пальцами. В коротком затишье перед следующим, последним, прыжком горгульи щелчок прозвучал, как выстрел.

Покрылся трещинами каменный пол. Навстречу горгулье взметнулись пучки костяных кольев. С мерзким хрустом тварь напоролась на них, и окровавленное остриё вышло из её спины. Горгулья безвольно уронила уродливую голову. Из приоткрытой пасти потянулась ниточка кровавой слюны.

Моркант вложил меч в ножны. Те силы, что придало ему костяное измерение, готовы были иссякнуть. Смертный сказал бы о тяжёлом дыхании, о сердце, норовящем выпрыгнуть из груди… Но тлеющий чувствовал только слабость, от которой хотелось сползти по стене и безвольно раскинуть крылья. Коснувшись бока там, откуда расползалась боль, он поднял руку к глазам. Перчатку покрывала густая липкая кровь, в полумраке почти чёрная и поблёскивающая, как смола.

Вдруг горгулья рванулась, взмахнула лапами, норовя достать его когтями. Моркант отпрянул. Глядя на него с первобытной злобой в горящих глазах, монстр ухватился за костяные шипы. Несмотря на пробитую грудную клетку, он ещё находил в себе силы сражаться.

Щёлкнули наросты на крыле. Взмах — и злобный рык горгульи оборвался, а голова покатилась по полу. Моркант медленно сложил крылья, постоял мгновение и направился к арке — туда, откуда долетал сырой сквозняк.

…Он поднимался долго, прежде чем винтовая лестница, наконец, оборвалась перед ощерившимся остатками старой решётки стрельчатым проходом. Снаружи застыли во времени руины древнего города, столь же величественного, сколь и зловещего. Безжизненного на первый взгляд, но полного тех, кто ждал своего часа в темноте заброшенных зданий, следя за выходцем из катакомб огоньками глаз.

Не берясь за оружие, лишь выпрямившись и расслабив до того прижатые к спине костяные крылья, Моркант шагнул под открытое небо. Он шёл через город, провожаемый взглядами затаившихся теней, и никто из них не рисковал напасть, какой бы сильной ни была их жажда крови.

Потому что все они смотрели вслед лорду костей.