Одержимый (джен)

— Господин архиепископ! Ваше преосвященство! — граф Арко уже несколько минут пытался привлечь внимание Иеронима Коллоредо, но, как и в другие дни, эта попытка успехом не увенчалась.

И как может архиепископ Зальцбургский быть настолько увлечен какими-то нелепыми знаками на расчерченной странным образом бумаге, совершенно забывая обо всем, что его окружало: о своих обязанностях, о молитвах, обо всем на свете? Понять эту странность Арко давно не старался. Если архиепископу было угодно настолько заблудиться в своих фантазиях, то не графу стремиться вызволять его оттуда. Разумеется, раньше он пытался, и даже чуть не потерял расположение архиепископа, но уже тогда понимал, что единственный человек на свете способен на подобное, хотя почему именно ему дана такая власть над Коллоредо было еще более непостижимо. Но как бы ни тяжело было признавать некоторые вещи, только Вольфганг Моцарт уже одним своим появлением без труда мог вывести Коллоредо из того непонятного состояния, что становилось для архиепископа нормой существования. А если раньше у Арко и были сомнения относительно характера сына Леопольда Моцарта, и отдельные его выходки он мог относить на юношескую беспечность и детскую избалованность, то некоторые события, свидетелем которых приближенный архиепископа невольно оказался, навсегда изменили его мнение об этом мальчишке, чью музыку с некоторого времени столь высоко ценил прелат.

— Невероятно! — Коллоредо отвел взгляд от нот и невидяще посмотрел перед собой, по-прежнему не замечая, что находится в комнате не один. — Это невероятно! Такая музыка не может рождаться в голове простого смертного. И тем более эта музыка не может принадлежать Моцарту. Ложь. Я не могу в это поверить. Целостная мелодия, доведенная до совершенства, без единого изъяна, которая достойна звучать у престола Божьего. И ее написал этот глупый мальчишка? Я не могу понять, почему Бог настолько одарил его, не замечая, что он недостоин подобного дара. Но ведь эта музыка может лишить разума любого.

— Господин архиепископ! — Арко не мог более смотреть как Коллоредо, судорожно сжимая нотные листы в руках, разговаривает с бесплотными духами собственной фантазии. Взгляд архиепископа не был похож на взгляд обычного человека, в глазах царило сумасшествие, и весь вид прелата говорил о том, что его рассудок не был в порядке. И это пугало настолько сильно, что секретарь предпочел больше не пытаться дозваться Коллоредо и опять замолчал.

— Он свободен. Он настолько свободен, что я теперь знаю, что такое зависть, — архиепископ прижал к себе ноты. — Его музыка совершенна. Его музыка неповторима. А он... Он свободен и не желает подчиняться. Я хочу раствориться в его музыке, а он слишком свободен, чтобы дать мне то, чего я желаю больше всего в этом мире. Он смеет противоречить мне во всем. Он не желает меня слушать и думает только о себе. Сын Леопольда Моцарта — гений и строптивец. Он подчиняется своим демонам, но не мне. Он готов делать все, что угодно, лишь бы не дать мне власть над собой, — Иероним Коллоредо положил листы на стол и тщательно их расправил, не отрывая от нот взгляда. — На последней встрече ты, Вольфганг, заявил, что моего приказа недостаточно, чтобы взяться за перо. Музыка не может твориться даже по моему требованию, ты именно так и сказал, и ведь ты уверен, что прав, — черные глаза Коллоредо сверкнули гневом, который тут же сменился уже привычной одержимостью. — Каждый раз, когда ты появляешься у меня, твои руки держат обычные нотные листы, в которых заключено совершенство. И каждый раз я понимаю, что мне мало того, что ты мне даешь. Я хочу обладать большим. Я хочу покорить твой свободолюбивый дух, которым никогда не владел сам. И поэтому я еще сильнее хочу подчинить тебя. Чтобы ты только мне дарил те чувства, что с такой легкостью заключаешь в ноты, сам того не замечая. И ты единственный, кто может мне противостоять. Ты достоин моего внимания.

Коллоредо подошел к окну и распахнул его. Ветер тут же разметал все, что было на столе. Но архиепископ не обратил внимания даже на то, что нотные листы, которые он недавно прижимал к себе, оказались на полу, и продолжал стоять у окна, вдыхая свежий воздух.

Через несколько минут он обернулся, в глазах уже не было прежнего безумия, хотя руки все равно слегка дрожали.

— Арко! — Коллоредо пристально взглянул на бледного секретаря. — Скоро начнется утренний прием. Сегодня Вольфганг Моцарт должен представить свой новый квартет, прикажи музыкантам собраться к полудню.

— Слушаюсь, — граф поклонился.

— И зови слуг, — Коллоредо вновь подошел к столу и взглянул на нотные листы. — Мне пора одеваться. И я надеюсь, что по своему обыкновению Моцарт вновь написал музыку, которая поразит самый взыскательный вкус.