Безумцы (джен)

Сегодня в архиепископском дворце было необычайно тихо. Сам Коллоредо с утра отправился в один из монастырей, дабы проверить на месте правдивы ли те слухи, что некоторое время назад дошли до его преосвященства, о нерадивом поведении настоятеля монастыря. Обычно князь-архиепископ редко обращал внимание на сплетни, пусть даже в виде писем, приходящих на его имя, но когда сразу несколько человек из ближайшего окружения зальцбургского прелата пытаются обратить его внимание на творящееся в отдельно взятом месте, следует проверить, что там происходит лично. Именно поэтому, никого заранее не предупреждая, еще затемно Коллоредо отправился в монастырь, не взяв с собой даже графа Карла Арко, оставив его за главного в резиденции архиепископа.

Впрочем, это было в порядке вещей. Коллоредо больше никому не доверял, кроме графа, который знал обо всем, что происходило в архиепископстве, да и в жизни самого Иеронима Коллоредо. Арко, служивший Коллоредо с незапамятных времен и давно ставший незаменимым, был посвящен практически во все дела и являлся превосходным советчиком в некоторых весьма сложных ситуациях, и ни разу не ошибался, предлагая тот или иной вариант событий.

Хотя с некоторых пор граф Арко просто терялся от того, что происходило вокруг. И в частности, от того, что творилось с архиепископом. Карл всегда считал, что знает Коллоредо лучше других. И это было правдой. Граф мог заметить любую мелочь, для него не составляло труда увидеть, в каком настроении проснулся прелат, обеспокоен он или, напротив, находится в чрезвычайно благодушном расположении духа, хотя со стороны он всегда выглядел одинаково. О спокойном, хотя и чрезвычайно строгом, характере зальцбургского архиепископа ходили легенды. Однако это не значило, что он всегда был таковым. Стоило больших усилий вывести Коллоредо из себя, но это было возможно, и обычно такое происходило, когда существовала угроза опорочить репутацию архиепископства или когда под угрозу ставилась что-то не менее важное для прелата. Тогда решения Коллоредо, которые он принимал для виновных, не обращая внимания на покровительство, казалось бы, всемогущих аристократов, поражали своей жесткостью и непримиримостью. Тот, кто однажды терял благоволение архиепископа, мог даже и не мечтать о возвращении оного, как бы благочестиво и старательно жил потом. Во всех остальных случаях, что происходили в княжестве, и были связаны не только с церковными делами, но и политическими баталиями, в которых Иероним Коллоредо также слыл непревзойденным игроком, все решения принимались спокойно, рассудительно и с полным знанием дела.

Но несколько месяцев назад все переменилось. Арко физически чувствовал, что архиепископ становился иным. Нет, это не проявлялось в повседневной и открытой чужому взору жизни Коллредо. Он по-прежнему твердой рукой правил в своих землях, следил за порядком в церковных делах, устраивал праздники при своем дворе, за честь посетить которые многие продали душу если не дьяволу, то графу Арко точно, вел обширную переписку и ничем не показывал, что хоть что-то в его жизни переменилось.

Но стоило только уйти от посторонних взглядов, как все тут же преображалось. Коллоредо становился похож более на безумца, чем на хладнокровного и удачливого светского политика и всесильного церковного иерарха, а Арко вновь и вновь проклинал свое нелепое и, как оказалось, роковое решение допустить к Коллоредо несносного и бесшабашного сына Леопольда Моцарта. Ведь в тот момент, когда концертмейстер двора зальцбургского архиепископа обратился к приехавшему на несколько дней раньше нового архиепископа графу Арко с просьбой устроить Вольфганга на любую должность при дворе, секретарю архиепископа, с его обширными связями и невероятным количеством людей самых различных званий, что были ему обязаны, ничего не стоило отправить Вольфганга Моцарта подальше от Зальцбурга на должность с хорошим жалованием и кто-то другой тогда мучился бы с характером и бесконтрольностью младшего Моцарта. Но именно тогда граф совершил свою единственную ошибку, а теперь расплачивался за нее своей в одно мгновение перевернувшейся с ног на голову жизнью и безумием Иеронима Коллоредо. Именно безумием, иначе состояние архиепископа назвать было невозможно.

И с каждым днем все становилось еще хуже. И Арко единственный, кто в этом был виновен. Жить с этой мыслью иногда было просто невыносимо. И тогда Карл запирался у себя и часами разглядывал перстень, который очень давно подарил ему архиепископ.

А ведь ничего стоило послушать свою интуицию! Но, как и всегда, Карл Арко думал только об архиепископе и о том, что музыка когда-то совсем еще юного Моцарта уже давно нравилась Коллоредо, а значит, почему бы не дать шанс и повзрослевшему Вольфгангу написать что-то не менее красивое для слуха и размышлений для ума. Мало кто знал, но Арко, которого все считали бессердечным бюрократом, чрезмерным гордецом и подхалимом Коллоредо, понимал и чувствовал музыку ничуть не хуже, чем восторженные почитатели семейства Моцартов и иных заслуживающих уважения композиторов. И когда архиепископ сразу по приезде в Зальцбург, спросил, кто из местных композиторов может написать музыку на его инаугурацию, у Арко уже был готов ответ. Однако, если бы он знал, к чему приведет этот ответ, то с радостью посоветовал бы любого итальянского композитора, а Вольфганга Моцарта убрал бы с глаз Коллоредо как можно быстрее.

Однако Арко был слишком умен, чтобы не понимать, что изменить прошлое невозможно и единственное, что оставалось — пытаться выжить и не сойти с ума самому, хотя поведение архиепископа как никогда способствовало этому. Эмоциональные вспышки происходили все чаще и иногда даже архиепископ забывался в присутствии посторонних, хотя никто не посмел бы что-либо рассказать за пределами дворца, слишком страшились гнева Коллоредо, но еще больше опасались его незаметного на первый взгляд секретаря.

И проклятые нотные зарисовки, что теперь можно было встретить в любом месте дворца. И которые Карл Арко ненавидел всей душой, как и человека, нанесшего на разлинованную бумагу ноты, что в руках и инструментах придворных музыкантов, превращались в прекрасную музыку, лишавшую Иеронима Коллоредо рассудительности и самообладания. А Вольфганг Моцарт, словно смеялся над архиепископом и создавал все новые и новые шедевры, полные внутренней гармонии и свободы. Той самой свободы, которой никогда не мог себе позволить граф Коллоредо, сын всесильного канцлера императорского двора, и которая с детства считалась не нужной и присущей лишь бездельникам и вольнодумцам. И вот теперь один из таких вольнодумцев несколько раз в неделю являлся на приемы к архиепископу, выбивая из привычного и единственного верного состояния служения. Свободный, упрямый, неподконтрольный никому и ничему, даже собственным чувствам, гениальный Вольфганг Моцарт пытался жить как хотел, а не как должно. И пытался заразить своей проклятой свободой и Иеронима Коллоредо, перекраивая его восприятие, не думая о том, что уничтожает архиепископа. Уничтожает собой, своим талантом, своей музыкой, одним своим существованием. И с этим ничего невозможно сделать. Или, что вернее, пока еще почти возможно.

Граф Арко закончил письмо, которое начал писать сразу после отъезда Коллоредо из дворца. Да, Вольфганга Моцарта и его музыку уже невозможно вытравить из души и сердца зальцбургского архиепископа, но хотя бы ненадолго убрать его прочь из княжества Карл еще был в силах. Арко запечатал письмо, которое незамедлительно будет отправлено в Милан. Не так сложно заставить честолюбивого Леопольда убедить сына отправиться в Италию в надежде на лучшее место для него, ведь сам Вольфганг мечтал выбраться из Зальцбурга. Если повезет, то Моцарты задержатся в Италии подольше. А Иероним Коллоредо станет прежним, хотя бы на некоторое время. А безумие, пусть и ненадолго, оставит их обоих.