На любой стороне Земли (джен)

…Тот, кто верит и тот, кто ждёт

Не останется без любви.

Пусть минуты ведут отсчёт.⁽¹⁾

Перед Новым годом гудит, как водится, весь дворец.

Конечно, праздники же — целая неделя! И все-все самое лучшее должно, само собой, быть!

Саша себе ничего другого и представить не может.

Он, если честно, даже никогда и не видел, чтобы по-другому было — папенька еще до его рождения новые правила установил, так ему говорят. Где б ему ещё-то что увидеть было?

Михаил Юрьевич вообще много чего тогда говорил — и даже того, что ему, Саше, слышать не стоило — на него потом долго ругались за это.

Но и про праздник рассказал. В целях ознакомления с историей. Что и праздновали раньше в сентябре, на сбор урожая, огнем в небе не плевались и костров по улицам не жгли — совершенно не стоящее того решение, — по его же словам.

А Саше нравится. И шумные гулянья, и яркие огни в небе.

И праздничная, украшенная пестро — каждый год обязательно по-новому! — ель больше всех.

Они с Лизой к ней с самого утра и бегут: сестра хоть и успела выше него вырасти на добрых полторы головы и сделаться какой-то уж чересчур важной и несносной — как и все девочки, — но яркие блестящие игрушки и гирлянды ей уж слишком нравятся.

Надо же посмотреть, как украсят ёлку в пока еще этом году!

А то, что рванули к ней бегом и чуть кого-то по дороге не сшибли, так это сущие мелочи. Ёлка-то в самом деле красивая.

И без разницы уже, чьи там это традиции, вон как ярко светятся зажжённые свечи в ветвях!

— Александр, Елизавета, — окликают их сзади. — Ваш отец просил вам передать, чтобы вы прекратили пугать слуг и пошли готовиться к вечернему празднику.

Саша с Лизой разворачиваются как по команде — одновременно. И на строгий взгляд натыкаются, тушуются тут же.

— Вас заждалась ваша гувернантка, Елизавета Петровна, — Лиза, правда, на это заявление только нос вздёргивает, но и спорить не пытается — поди попробуй тут поспорь.

Михаил Юрьевич явно не в духе сегодня, переубеждать его бесполезно.

— Иду, — нехотя отвечает сестра и, к Саше повернувшись, в реверансе склоняется. — До свидания.

И убегает куда-то в коридор, только стук каблучков и слышен остаётся.

— А вы со мной, Александр, — зовёт его Михаил. И ворчит тихо, себе под нос, чтоб не слышно. Саша слышит все равно: — Как будто во всем дворце больше некому…

И уходит, на каблуках развернувшись, Александра за собой поманив.

— Не будь таким строгим, жаным, — Камалия Мухаммадовна с ними рядом словно из воздуха появляется, приобнимает за плечи. — Они же дети! У них праздник на носу!

Саша чуть не подскакивает от неожиданности. Он ее знает, конечно, плохо — они виделись всего-то пару раз — но подружиться успели. По-другому и никак нельзя, даром что никто и не пробует.

— Дети-то дети, — хмыкает. — Только вот свалились на мою голову.

Камалия на его ворчание смеется только — с ее-то стороны они и вправду занятно выглядят — и Саше, в пол уставившемуся, кудряшки треплет. Мол, не грусти, хорошо все будет.

— Пойдем-ка лучше ко мне! — и улыбается заговорщически. — Чак-чак же будете?

Его они, конечно, будут.

Камалия Мухаммадовна рассказывает много чего интересного — и про свой город, и как снегом поля замело, и как народ по замерзшей речке на коньках катается и снежками кидается.

И даже про новогодние чудеса. Самые-самые настоящие.

Саша, честно сказать, не верит в них — давно уже — знает, что все чудеса люди делают. Что не бывает так, чтобы, как в сказках, захочешь — и вдруг сбудется.

Так и отвечает.

— Не соглашусь с вами, Александр Петрович, — тоном совершенно серьезным. — Сегодня особенная ночь. На нее даже гадают — и все-все сбывается.

— Правда?

— Конечно! — и чуть не фыркнувшего Михаила локтем в бок тыкает — не мешай! — Говорят, кого на самый Новый год встретишь, тот и любимым вам человеком окажется, и вас полюбит тоже.

И как тут не верить, когда с такой уверенностью твердят?

— А что делать надо? — а вдруг правда получится?

— Очень-очень захотеть, — отвечает, как само собой разумеющееся.

А Саше этого очень-очень хочется. И еще любопытно. Самую чуточку.

Он потом едва ли не весь оставшийся день от волнения на месте усидеть не может. Даже позволяет уложить непослушные, во все стороны торчащие кудри — только вылезают обратно, как назло. И камзол парадный любимый куда-то теряется.

А ведь надо же хорошее впечатление произвести! Вдруг он этому кому-то не понравится? Или о нем подумают не так? Или что еще?

Как специально из рук все валится!

На праздничном ужине и того хуже, то вилка со стола упадет, то рукав в чем-то измарается, то гости норовят с ног сбить или самим с них свалиться, от количества выпитого, а вином не облили и вовсе чудом — едва увернуться успел.

Так оттуда и уходит — полночь близится, а в такой толпе как угадать, кого встретишь? А еще ведь будет салют…

Его они с Камалией вместе смотреть и идут — Михаил Юрьевич остается, что-то там обговорить с папенькой — только теплые накидки из своих комнат прихватывают.

На улице-то мороз. Да такой, что Саша едва выйдя, сразу носом в мех зарывается, кутаясь плотнее, и на небо смотрит, минуты считает.

До исполнения желания. И самую малость — Нового года.

Только с первым выстрелом — полночь ровно — не кто-то незнакомый, нет, к ним Михаил Юрьевич подходит, рядом становится.

— Еле вырвался от них, — сетует раздосадовано. — Хоть пришел вовремя…

А Саша разве что не под землю провалиться хочет, чувствуя, как от смущения горят даже кончики ушей.

Конечно! Это ж надо, так по-глупому желание потерять!

И так все знают, что любит — всех ведь расспросами замучил, пока не встретились. Не новость это совсем…

А Миша только с Камалией переглядывается — чего это ребенок приуныл? И только утренний разговор вспомнив, в чем соль-то, понимают.

Михаил Юрьевич, кажется, за день впервые весело улыбается — и окончательно растрепывает Саше прическу, пальцами в кудряшки зарывшись.

— Не расстраивайтесь, Александр Петрович, — уверяет. — Еще найдёте себе кого-нибудь получше.

* * *

— Ну и где мое «получше», спрашивается?

Камалия даже свой фужер отставляет подальше, хохотом заходясь.

Приехала, называется, со Святославом на Рождество к ним, на Мишину квартиру, вместе отмечать-праздновать, а тут очень к месту история вспомнилась. Случайно. Даром что трехсотлетней давности.

Мишино лицо на всего повествования протяжении — произведение искусства. Вот и сейчас так в удивлении вытягивается, что они, едва взглянув, до слез смеются.

— Нет, ну а что мне надо было сказать? — отбиваться пытается. — Да и вообще, что-то против имеешь?

Саша на него поверх очков смотрит, мол, серьезно, что ли, спрашиваешь, и с места своего встает, к Мише подходя. Руками обвивает со спины, голову на плече устраивая поудобнее, и урчит довольный.

— Я лично ничего против не имею, — для верности губами к виску прижимается, целуя коротко. — Я очень даже за. И тебя люблю. Всегда любил, так, если что.

И устраивает их обоих все более чем. И обновление в украшениях, кольца обручальные — тоже.

— Нет, ну кто бы мог подумать, а! — веселится Камалия, со своего места поднимается, фужер подхватывая, поднимает для тоста. — Предсказания-то, оказывается, и правда сбываются!

За ней следом Свят встает, не без удовольствия за происходящим наблюдая. И они вдвоем.

— За вас, дорогие мои! Чтоб у вас побольше таких сбывшихся желаний было!

И скрепляют — как надо — звоном бокалов над столом.

1) Секрет — «На любой стороне земли»

Вернуться к тексту