Утешение (гет)

Мужчина, закинув ногу на ногу, сидел за обеденным столом и манерно держал чашечку чая. Его собеседница, расположившаяся подле и даже не притронувшаяся к своему напитку, отличалась от прочих гостей уединённого дома.

Все они вечно болтали без умолку, расслабленно шутили и вообще — доказывали хозяину, что затворничество, коим он промышлял в последние годы, устав от хлопот, гиблое дело. У каждого было уникальное решение всех проблем и депрессий, к которому Леви непременно должен был прислушаться.

Но юная особа, тихим голосом передающая новости разведкорпуса за пределами Парадиза, была не похожа на остальных. Она ни в один из дней, в которые наведывалась к капитану с визитом, не открыла рот зря — и это было тем, что он всегда выделял и ценил в людях, но по неизвестной причине намеревался изменить исключительно во встречах с Микасой.

Противоречивая и кипящая кровь — как и у него, как и у всех рода Аккерман. Со временем, бегущим с ужасающей быстротой, она превратилась в холодную ледышку, став более замкнутой, редко подпуская к своей персоне кого-либо, будь то незнакомец или бывший сослуживец.

Но к нему приходила с неподдельным… Интересом?

Леви не был глупцом, отлично понимая, чем изменение в поведении вызвано — она всё ещё переживала кончину дражайшего брата и не находила себе места на треклятом острове.

А может быть в мире живых?

Иногда мужчину охватывала тоска, появлялось желание взять небольшой чемодан, схватить Микасу и отправиться исследовать мир. Но капитан тут же вспоминал: смотреть там не на что, судя по донесениям разведчиков. На территориях городов были лишь пустоши, вытоптанные ордами колоссальных, и моря, окроплённые тем, что осталось от ни в чём неповинных людей — мнимая свобода, подаренная всему элдийскому народу.

Аккерман не знал, стоило ли оно того, да и не хотел размышлять об этом, увлечённый рассказом девы.

И почему именно её компанию он считал приятной?

Очередная загадка, не нашедшая ответа, как и бесчисленное множество других. Только вот те сгинули вместе с титанами, а девушка была рядом — рассматривала свою кружку, пряча подбородок и нижнюю губу за изношенным бордовым шарфом, отчего-то раздражавшим спокойные нервы Леви, вынуждая его изучать и ненароком запоминать изящный образ Микасы.

С ней он желал высказываться о пустяках, о личном, о том, что постороннему человеку не доверишь. Но темы трагедий ими ни при каких обстоятельствах не затрагивались, ибо они ощутили на собственной шкуре боль от утраты близких, и обсуждение того, что сломало их, не имело смысла. Или казалось слишком болезненной процедурой.

— Как Жан? — с лёгкостью спросил Леви о товарище, поправив свитер, в котором было невыносимо жарко. — Слышал, он пытается ухаживать за тобой.

И кто его за язык тянул?

Девушка стушевалась и скрыла личико за короткими прядями чёлки, но мужчина заметил внезапную перемену и горько усмехнулся.

Неужели его догадки верны?

И она спустя несколько лет готова открыться давнему воздыхателю, позабыв о минувшей привязанности?

— Ничего такого, Леви, — наконец приучилась просто называть по имени, без служебного добавления «капитан». Что-то в нём упрямилось, уберегая от поспешных выводов.

— Понимаю, — сухо ответил он и без зазрения совести, что заблаговременно покинула мужчину, перестав мучить и терзать бессонницей, продолжил: — Всё ещё не можешь оправиться от смерти Эрена, — как всегда, прямолинейно и откровенно. Он отродясь не был скуп на правдивые слова, тщательно подбирая колкости под каждого в зависимости от его травм.

Но ведь он не думал её обижать…

Заветное имя, слетевшее с уст Леви, послужило катализатором для реакции Аккерман: оно, как по щелчку, заставило её дёрнуться. Она резко встала, приняв невозмутимое выражение лица, но тут же опустилась обратно на стул, и молочная кожа её побледнела.

Ей нечего было сказать. Змея, многие лета обвивавшаяся девичью шею, говорила сама за себя, ехидно уставившись на капитана.

Конечно.

Микаса даже в могиле не забудет любимого мальчишку, устроившего настоящий ад на бренной земле. И если бы он не погиб, Леви уверен, она бы защищала своего безнравственного глупца и дальше.

И это волновало его так же сильно, как и всхлипнувшая Аккерман, что стремглав смахнула влагу с ресниц и на этот раз решительно поднялась, чтоб наверняка уйти.

«Старый дурак» — пронеслось в его мыслях.

— Прости, — отрывисто бросил он, но со стороны это не походило на раскаяние. Странная привычка быть чуждым к практически любым эмоциям, кроме надменного отвращения и хладнокровия.

«Чёрт!»

— Всё нормально, — надтреснутый тон, сдерживавший рыдания, приказал Леви последовать за его обладательницей.

Он деликатно обогнул её на балконе, ведущему к спуску с винтовой лестницы, и настойчиво преградил путь к выходу, вперив цепкий взор тусклых синих радужек в раскрасневшиеся щёки, что она упорно заслоняла тёмными локонами.

Специально.

— Микаса… — едва слышно позвал он.

Что она таила в себе?

Больше всего на свете Аккерман мечтал быть посвящённым в девичьи секреты, быть утешением для её настрадавшейся души или обычной подушкой, которую она бы использовала, чтобы выплакаться.

— Пора его снять, — Леви осмелел всерьёз, сделав шаг к непоколебимой особе. Он резво сорвал с тонкой шеи выцветшую ткань, и та безмятежно и смиренно пала в уличную грязь, созданную проливным дождём.

Микаса внимательно проследила за движением потрёпанной материи, но не шелохнулась, чтобы ловко извернуться и поймать её. Хотя могла.

Вместо печали, что капитан предполагал увидеть в глазах напротив из-за ущерба дорогой и памятной вещи, он узрел яростное пламя. Так, словно вчера, полыхала их беснующаяся родина, охваченная войной, а теперь дева глядела пылающе и исступлённо, но не грозно или злостно, и в её выразительных зеницах замелькало прошлое.

Времена, когда она улыбалась, веселясь с друзьями, промчались перед Леви явью.

Помрачение рассудка?

Серые очи вонзили в него неосязаемый меч, которым оба воина искусно владели: лезвие вошло в грудь, протаранив рёбра, старательно защищавшие сердце, и с неприятным свистом прокололо его.

Мужчина обомлел и с толикой удивления вытаращился на Микасу, что взирала на него так же, как и на фигурку Йегера.

Нет.

Лучше.

Пронзительнее.

И девичий взгляд, уже поубавивший запал, пришёлся Леви по нраву. В отражении зрачка, чёрного, как выкрашенное в ночь полотно, окутывающее в этот миг небосвод, он отчётливо наблюдал себя.

Вот что грянуло на его седеющую голову как гром средь ясного неба.

Никогда прежде ни к одной женщине он не испытывал романтических чувств и сейчас был изумлён открывшейся истиной. Леви косился на Микасу с вызовом, точно она была чистым титаном, пытающимся сожрать его, а он — рядовым солдатом, пролетающим в миллиметре от её клацающих зубов.

В нескольких метрах от ворот, отделявших участок капитана от дороги, зашумела возвращавшаяся в уютные гнёздышки детвора, выбрасывая двоих в осточертевшую реальность. Они молчали, ошеломлённые и робкие. Речи для них были лишними.

Микаса отнюдь не девчонка, слепо следующая за объектом вожделения, а Леви — съедаемый одиночеством мужчина, жаждущий женской ласки. Её ласки. Что ему было терять? Фруктово-цветочный аромат, исходящий от неё, забрался в нос и всколыхнул сознание. По телу пробежали щекотливые мурашки, и капитан с трудом набрал воздух в напряжённые лёгкие, но не помнил, выдохнул ли?

Аккерман подался навстречу девице, зажмурился, ожидая немедленную кару в виде пощёчины, и коснулся в поцелуе мягких податливых губ. Она не сопротивлялась. Наоборот, осторожно обвила крепкую мужскую спину ладонями и неумело отвечала на нежности.

Леви сгорал изнутри: возбуждение нарастало, а знание, что девушка была с ним заодно в эксцентричной игре, затеянной обеими, приводила к неукротимой дрожи.

Сближая уста в медленном наслаждении, он признавал, что было рано овладевать Микасой, ещё не оправившейся от былых ран. Но мужчина был благодарен за испытанный трепетный восторг с шансом, что он уловил в сплетенье утончённых девичьих пальцев с его грубыми и мозолистыми, заботливо поглаживаемых ею.

За надежду и спасение, которые Леви обрёл в тесных объятиях, просящих утешения.