И это снилось мне, и это снится мне (гет)

Выстрел подвел черту. Сердце остановилось, ей было не о чем горевать. История обернулась в утробу, началась вновь. Лишь голоса по-прежнему с ней, они были здесь изначально, со дня трагедии, сколько она себя помнила.

Ты оставила его одного, чтобы заглушить свои страхи.

Она жива! Тело вздымается. Дышит!

Оглянувшись, может увидеть их растерзанные тела. Ошметки гниют под асбестовыми завалами. Мертвым не лежится спокойно, они идут за ней по пятам.

Тебе страшно?

Пора бы привыкнуть за столько лет. Груз вины опускает плечи и давит на горло.

О чем она думает?

Джинкс смотрит на старый пейзаж, оставшийся позади. Неоновая вывеска тускло мерцает сквозь кропающие капли дождя, наполняя легкие петрикором.

Она хочет остаться!

Хочет вернуться назад!

Что ты ищешь? Здесь ходят мертвые.

Она потерялась?

Это не в первый раз. В тот летний день, когда пламя ласкало ее детские ступни, случилась трагедия, изменившая ее жизнь. Забытые дети в трущобах — не редкость.

Силко укрыл ее от ночного страха, руками сплел пелену из грез, расстелив по ее косам тончайшее кружево.

Ложь сшила ее по новой, затянув проплешину в грудной клетке. Отобрать имя — все равно что стереть историю, личность.

Мерцающий импульс. Когда рушиться представление о себе — все равно что выйти из комы.

Она до сих пор чувствует нас. Тошнотворный запах обугленных тел.

В Силко она нашла понимание. Смотря в искусственное бельмо, в отражении видела самозванца; жажда жизни окропила лезвие кровью. Человек изнутри хрупкий настолько, насколько хрупок снаружи. Можно не сомневаться.

В баре она видит его — силуэт — тонкая высокая башня, раскинутые, как для распятья, руки.

Это не он. Иди к нему!

Обман! Его тело на глубине. Не прикасайся!

Быстрее!

— Джинкс!

Он снова здесь?

Рядом с ней. Невозможно.

Волосы еще не тронула седина. Джинкс думает, так вот как выглядело его лицо, до момента, когда хтонь не коснулась глазного яблока, скул, а боль утраты не искорёжила гнилью сердце.

Прежде, чем встретить Силко, у нее была другая семья — хрупкое равновесие двух сестер на игле винилового проигрывателя. Она была слабой и бесполезной, под опекой приемного отца. На лице Вандера казенная гримаса безупречной полуулыбки.

Кости сломаны. Не трогай его!

Сожми крепче, до самого хруста!

Это напомнило Джинкс их первое в жизни объятье, крепкое, до натяжения мышц, как острые копья железной девы. Слезы расчертили ее лицо, тонкие руки впились в жилет незнакомца хрупкой надеждой. Ее юным глазам казалось, что он рассеял кошмар. Был личным оплотом, хранителем долгие годы.

Ты хочешь верить в обман!

Его руки, как раньше, теплые.

Силко прял мир с мелодичной легкостью, под себя, как тутовый шелкопряд, изящными стежками и эфемерными нитями. Если бы у нее получилось так же… Спокойствием обладать. Наполнить мысли невесомостью шелка.

Привычный уклад рухнул, когда смерть увела его за собой. Впилась в грудь свинцом, прочертила налет от пороха ветхим пальцем. Запах, такой осязаемый, почти ощущает на языке. Вязнет в нем, как в собственном прошлом, опускаясь на глубину.

Там, внизу, куда не доходит свет, смердит и гноится тело. Прорастает язва потери.

Она убила его.

Что бывает, когда терпишь неудачу? Ты ломаешься изнутри. Минута слабости еще не делает из нас хтонических ч у д и щ.

Она умоляла не уходить.

От прошлого не убежать. Лучшее, что можно с ним сделать — посыпать на свербящие раны, расковырянные, не затянувшиеся.

Шрамы делают нас теми, кто мы есть.

Она не позволит себе вновь его потерять.

Так чаще всего и бывает. У нее не получается. Но она пытается.

В этой истории, у Силко с Вандером еще не запятнана связь. В истории, где Джинкс — элемент чужой, одиозный. Еще не рожденный.

— Все хорошо? — ладонь скользнула вдоль ряби синих волос, Джинкс прижалась к долговязому телу.

— Чудесно. Хочу смотреть на тебя, — невысказанное висит комом в горле, — Мне кажется, я постоянно должна тебя видеть.

Губы Силко исказились в улыбке. Улыбаясь, он выглядел по-другому. Перестав, стал похож на прежнего себя. Не считая того, что был моложе на несколько лет, сотни часов и минут, в обратную сторону шагнула секундная стрелка.

Может, так выглядит блаженная смерть? Помрачнение разума. Приторная иллюзия. Наваждение.

Нужно вернуться.

Она не хочет назад.

В пустом доме ее ждет тишина. Одиночество проело в теле дыру, оставило плешь.

В этих объятьях теплится ощущение.

Утраченная забота, невесомая, откровенная, словно родного отца. Желанная, первозданная. Словно любимого человека.

Даже если это не он, а кто-то, так на него похожий.