Любовь и Разум (гет)

Как не думать о тебе?

Думать о тебе больше не могу.

Что мне делать без тебя?

Без тебя тоска совсем.

(с)

* * *

— Эй, старичок, догоняй! — он когда-нибудь пристрелит этого соколёнка.

Ну если не пристрелит, то точно надаёт тумаков. Не ошибка природы, быстрее чем его стрелы, Пьетро достаточно быстро вливается в команду. Не даром, его прозвище Ртуть, он меняется в зависимости от окружения.

Бартон плюёт на гордость, шагая по дороге из кирпича. Какой-то умник из ЩИТа велел испортить лесной массив, проложить здесь дорогу. Жёлтые (похоже, строитель тоже был большим шутником) кирпичи убегали вдаль. Если он поднажмёт, доберётся до точки назначения в срок. Вдох. Выдох. Вдох. И снова — выдох.

— Клинт, Пьетро опять заигрался?

Этот голос. Она давно перестала называть его "мистер Бартон", после года знакомства, это как минимум смешно. Лучник приосанившись, делает строгое лицо:

— Зато, держит форму. Я в его годы не такое творил.

Ванда присоединятся к Бартону. Обычная тренировка с близнецами, после которой мужчина ходит с мечтательным видом, отнекивается, избегая вопросов Наташи. Если верить словам Романовой, с ним явно творится что-то странное.

* * *

Не усталость (Бартон пытался свалить всё на неё), скорее странное чувство. Однажды, Наташа выносит вердикт — влечение. Он чуть не подавившись, проливает чашку с кофе себе на колени. Ругая на чём свет стоит любопытную русскую, борется с желанием извиниться. Завёлся, нечего сказать. Отборный мат на родном языке Наташи, заморозил бы даже Роджерса. На вопрос Романофф: "Неужели всё так плохо?", он морщится, прячет взгляд и признаётся во всех грехах.

— Она знает?

— Стоит мне заикнуться об этом, я перестану быть для неё другом, — он достаёт из кармана мокрые листы бумаги. — Дожил, пишу стихи.

Забыв, с кем имеет дело, Клинт пытается отобрать у подруги свои творения.

— Эй, прекрати! — он гоняется за ней по комнате как ребёнок, клянётся, что если догонит, то ей несдобровать.

— Зачем ты их прячешь? — она вновь пробегается по строчкам, жалея, что в друге пропадает поэт.

"Когда дыханье грудь стесняет,

Когда касанье рук пронзает,

Как меч — нет, слаще и больней, -

Сердца и нервы двух людей;

Когда встречаться с тем, кто рядом,

И жаждешь, и страшишься взглядом,

А встретишь, сразу не поймешь,

Что предвещает эта дрожь, -

Кто растолкует сон чудесный?

Что это — песнь любви небесной?

Иль пошлый, но вполне земной

Мотив, знакомый и родной

Нам всем, живущим под луной?"

— Мне ты никогда стихов не посвящал, — Нат не обижается, просто шутит.

— Посвящал, — признаётся Бартон. — Время было другое. — Их встреча в Будапеште, бурный роман, стремительность и страсть. Как здесь не потерять голову?

— И что будешь с этим делать?

— Ничего.

— Клинт, ты Видишь Ванду каждый день, работаешь с ней бок о бок почти по пятнадцать часов в сутки. Уверен, что сможешь сдержать себя?

— Надеюсь, — с Наташей они сходились долго, а остались друзьями.

— Я не могу, понимаешь? — он прячет лицо в ладони. Бесстрашный герой сражён обычным чувством. К слову, чувства не самые обычные. Его не просто влечёт к Максимофф, он сходит по ней с ума. — Помоги, Наташа...

— Бедный ты мой пострелёнок, — она обнимает Бартона, шепчет слова утешения. Привести лучника в себя, она это умеет. Случай на хеликэрриере не в счёт. — Всё будет хорошо, вот увидишь...

* * *

Когда все советы исчерпаны, Бартон использует здравый смысл. Она младше его, они несовместимы, они не могут быть вместе. бесполезно. Сейчас, он идёт позади Ванды, прячет свои мысли (она умеет читать их, он точно знает), горестно вздыхая, считая себя полным дураком, если не сможет справиться.

— Что-то не так, Клинт? — она останавливается, Клинт идущий в арьергарде, оказывается впереди. — Ты расстроен?

— Мне... я... — кричать, что свихнулся от обуявших его чувств к ней, не стоит. — Мы давно работаем вместе и знаем друг друга... — он переминается с ноги на ногу. Нервничает. — Ты мне... — он молчит, происходит словно короткое замыкание в системе.

— Нравлюсь? — Ванда немного смущена. Безусловно, Бартон был первым, кто принял и понял её, но чтобы настолько серьёзно. Девушка хотела бы знать, как далеко всё зашло. Ванда никогда не любила, исключая детские привязанности, а здесь вполне взрослый мужчина заявляет о своей заинтересованности. — Подожди, Клинт, наверное ты ошибся? — она бы хотела, чтобы сказанное было правдой.

— Нет-нет, Ванда, это не шутка, — он сбрасывает амуниция на землю. — Прочитай меня! — Максимофф не успевает его остановить. — Пожалуйста...

Ванду наполняют образы, звуки, краски. Музыка чувств. Кто-то верит, что влюблённые умеют её слышать. Она неспеша идёт за ними. Эмоции, сомнения, горести, восторг. Всё здесь, в одном человеке. Она перебирает "струны", боясь лишний раз вздохнуть, настолько сильно её захлёстывает этот глубокий океан. Наконец, девушка находит нужное. Маленький росток, тянется к свету. Он растёт, впитывая тепло от "солнца". Яркий сгусток пульсирует, в нём слышится единственное имя — Ванда.

Девушка убирает ладони. Клинт честен с ней. Неужели это любовь?

— Твои чувства прекрасны... — выдыхает Максимофф. — Клинт, я не подозревала...

— Верно, потому что они взаимны... — пока Ванда изучала его, Бартон впитал часть её собственных эмоций. — Ванда, понимаю, это слишком быстро, — он касается её губ, целуя не спеша, давая ей шанс остановить его. — Но я не могу без тебя... — на время отстраняется.

— Клинт, не надо слов... — в этот раз, Ванда целует его первой, углубляя поцелуй, она думает сердцем, оставив разум за порогом.