За закрытой дверью (джен)

Горе естественно, вину мы навлекаем на себя сами. Горе излечивается временем, но только смерть может смыть вину.

Колин Маккалоу

— Папочка, пойдем играть! На улице так хорошо! — раздается из-за двери звонкий голосок. Ручка поворачивается несколько раз, но бесполезно — дверь заперта.

— Сынок, папе нужно работать, — мягко произносит Кэрол и, судя по звукам, не без труда уводит разочарованного мальчика от дверей кабинета.

Джек устало потирает глаза и бросает взгляд за окно. Погода и правда стоит чудесная. Солнце теплое, не жгучее, и весна набирает силу. Но Джеку сейчас не до того, его ждет гора дел.

Он открывает ящик стола, достает початую бутылку виски и стакан. Наливает. Совсем немного, только лишь чтобы собраться с мыслями. Делая глоток, Джек думает, что сын все поймет. Когда подрастет. Ведь он старается ради него.

— Папочка, пойдем играть, — голос сына звучит тихо и тускло. Умоляюще, но почти обреченно. Маленький мальчик уже и не верит, что в этот раз ответ будет другим.

— Малыш, твоему папе не очень хорошо, — говорит няня, миссис Дарен. Сейчас она остается его единственной поддержкой. — Не будем ему мешать.

Мальчик на автомате дергает дверную ручку, чтобы в очередной раз убедиться — заперто, как и всегда.

Джек слышит звуки удаляющихся шагов и, пошатываясь, встает из-за стола, одним неловким движением опрокидывая пустую бутылку. За окном светит ненавистное солнце. Он резко задергивает шторы, едва не отрывая гардину. Откупоривает еще одну бутыль. Ему нужно заглушить боль, снедающую изнутри. Подходит к двери, прислоняется к ней спиной и сползает на пол, заходясь в беззвучном рыдании.

Кэрол, его Кэрол больше нет. Она угасла так быстро, что Джек даже не успел ничего предпринять, не смог спасти. И это бремя оказалось для него непосильным. Он не знал, как быть дальше, как совмещать работу и воспитание сына, ведь раньше его растила она… Джек лишь не оставлял надежды на то, что мальчик все поймет. Когда станет старше.

— Пойдем играть? — в который раз канючит малыш. Его голос льется сквозь замочную скважину и холодком пробирается под кожу Джека, сидящего на полу у двери. Его окружают опустошенные бутылки и полутьма.

Ручка ходит ходуном. Вверх-вниз, вверх-вниз. Однако дверь не поддается, как ни старайся. Маленькие кулачки настойчиво барабанят по деревянной поверхности, призывая впустить.

Джек шарит по полу и отыскивает бутылку, на дне которой еще плещется жидкость. Сейчас он хочет заглушить не боль, а голос сына, который все не смолкает.

— Папочка, пойдем играть! На улице так хорошо! — как заведенный повторяет мальчик.

Будто в опровержение этим словам кабинет озаряет вспышка молнии. Капли дождя бьют по стеклу, вторя стуку в дверь. Ливень не прекращается уже вторые сутки.

— Пойдем играть, папочка, — Джек не может скрыться от детского голоса, который ядом расползается по комнате, заполоняя все пространство. В какой-то миг начинает казаться, что он звучит не за дверью, а только у него в голове.

Джек подбирается к столу, находит нож для писем. Он видит для себя один единственный выход. Малыш будто бы понимает, что задумал отец, и начинает дергать ручку с удвоенным рвением.

— Папочка! — мальчик срывается на крик.

Дверь жалостно скрипит под яростным напором. Причитания становятся невыносимыми, раздирающими барабанные перепонки. Но вдруг — все смолкает. Исчезают все звуки, стихает даже шум за окном.

Нож застывает в паре дюймов от тонкой кожи запястья. Джек удивленно вскидывает голову и смотрит на дверной проем. Не слышно больше ни стука, ни призывных выкриков, но от этого незримое присутствие сына, там, всего в нескольких шагах, за дверью, ощущается лишь острее. Мужчина с трудом поднимается на ноги и откидывает нож в сторону. Щелчок открываемого замка и скрип несмазанных дверных петель в воцарившейся жуткой тишине звучат, как очередной раскат грома.

На пороге стоит мальчик и смотрит на отца. Взгляд почти черных глаз внимательный, проникающий в самую душу. Недобрый взгляд. Джек силится вспомнить, разве такой был у его сына? Он проводил с ним слишком мало времени, чтобы сказать наверняка.

Мальчик перед ним, такой родной и настоящий, но в то же время незнакомый и пугающий. Хотя бы потому, что Джек отчетливо помнит, как болезнь, вслед за женой, забрала у него и сына.

— Пойдем на улицу играть? — голос малыша становится сухим и ломким, как у механической куклы. Он протягивает мужчине ладонь, и тот окончательно уверяется в том, что это не его сын, а кто-то другой в знакомом обличье. Глазами сына на него смотрит тьма.

— Пойдем, — вздыхая, отвечает мужчина.

Джек оборачивается напоследок. За окном ярко светит солнце — весна в самом разгаре. Он берет ручку мальчика в свою и идет к выходу. Он не знает, что его ждет, но знает, что заслужил это.

Тишина, разлившаяся по дому, прерывается грубым и безжалостным треском ломающейся двери. В кабинет входят полицейские, следом влетает няня, когда-то работавшая здесь. Увиденное повергает ее в шок, и она прикрывает рот ладонью, едва сдерживая вскрик.

Пол устлан ковром из бутылок, а стены изувечены выцарапанными повторяющимися словами: «Пойдем играть?» Пустой безжизненный взгляд Джека устремлен в потолок. Нож для писем валяется рядом с ним в луже крови, а из сжатого кулака торчит клочок бумаги. Полицейский достает записку. И вновь та же фраза, в этот раз неоконченная: «Пойдем…» Или, быть может, это ответ?

Раскат грома заставляет миссис Дарен вздрогнуть. Ливень не прекращается уже вторые сутки.