С Рождеством, или бойтесь рыжих, дары приносящих (гет)

Мы все потеряли что-то на этой безумной войне. Кстати, где твои крылья, которые нравились мне?

Вячеслав Бутусов

— Джим, милый, — закричала она, — не смотри на меня так! Я остригла волосы и продала их, потому что я не пережила бы, если б мне нечего было подарить тебе к Рождеству. Они опять отрастут. Ты ведь не сердишься, правда? Я не могла иначе. У меня очень быстро растут волосы. Ну, поздравь меня с Рождеством, Джим, и давай радоваться празднику. Если б ты знал, какой я тебе подарок приготовила, какой замечательный, чудесный подарок! — Ты остригла волосы? — спросил Джим с напряжением, как будто, несмотря на усиленную работу мозга, он все еще не мог осознать этот факт. — Да, остригла и продала, — сказала Делла. — Но ведь ты меня все равно будешь любить? Я ведь все та же, хоть и с короткими волосами.

О. Генри

Зима в тот год выдалась снежной. Поэтому добираться до дома по окончании рождественской трапезы оказалось не такой легкой задачей, как думал Рарог Лунь Ар-Морран Ап-Керриг, старший крайн из серых крайнов Пригорья. Выпитая в весьма умеренных количествах (он ведь не Ивар какой-нибудь) сивуха давала о себе знать, а искрящийся под лунным светом белый снежок забивался в сапоги.

"Отвратительно, — мысленно бурчал Рарог, пробираясь сквозь сугробы, — я ведь просил этого несносного обормота почистить дорожку. Но нет — мы только о себе и думаем, мы ведь домой на крыльях доберемся, а старый хрыч пусть сам себе в снегах путь протаптывает, не переломится". Прислушавшись к своим невеселым мыслям, крайн пришел к выводу, что он окончательно постарел. Вон, его уже от пары чарочек развозит, и красивый свежий снежок ужасно раздражает. Да и перспектива провести остаток рождественской ночи в одиночестве в пустующем замке радости не добавляла. Главное не накинуться со своим ворчанием на Жданку, когда та вернется с колядок. Вернется наверняка под утро. Один Бог знает, что они с братцем могут учудить. Их и на пять минут одних оставить нельзя, а тут целая ночь. Пусть только попробует вернуться подшофе...

Рарог одернул себя: не хватало еще своим ворчанием Рождество жене портить. Ивару с Лексой-то он парочку затрещин отвесит обязательно, хотя бы за эту нечищенную дорожку, но Жданну можно и пожалеть. И так с ним, стариком, жизнь не сахар, а рыжей как будто и не в тягость. Странных девочек растят трущобы: и княгинь, и сиделок. Что ж, однозначно не худшие варианты...

Крайн набрал в горсть снега, растер его по лицу и побрел к замку, приняв твердое решение на Жданку не ругаться. Насчет остальных великовозрастных детей он подумает утром, когда его подкидыши-оболтусы вернутся.

* * *

Рарог, чертыхаясь на треклятый снег, тяжело ввалился в свои покои. Откуда-то из угла раздался совершенно неожиданный радостный писк.

‒ Ой, здравствуй! Ты очень быстро. Мне только вот тут гирлянду закрепить и веночек повесить осталось.

Рыжая соскочила с табуретки, юркнула к крайну и живенько стащила с него плащ.

‒ Я думал, что ты только к утру явишься, — устало пробормотал Рарог, ещё не успев прийти в благое расположение духа.

Жданка мотнула кудрявой головой и повесила плащ сушиться у огня. Крайн рухнул в свое любимое кресло, тихонько буркнув: "не подпали". Сил и желания нагибаться и развязывать насквозь промокшие сапоги после долгой литургии, разговения и покорения снежных гор не было. Как и любезничать. Бедная рыжая.

‒ Насколько мне известно, благовоспитанные барышни не заходят в чужие комнаты без разрешения и не наводят там свои порядки.

Нельзя сказать, что эти порядки Рарогу не понравились. Против разожженного камина он точно ничего не имел, да и ветки подмороженного можжевельника в вазе вид не портили. Но нужно же поворчать для порядка, верно? Хотя бы немножечко.

‒ Я зашла только окно прикрыть, а тут... Такой кошмар! Ни еловой лапки, ни веточки омелы. Да и холод такой, что по углам иней расцвел. Нельзя ведь так, тем более в Рождество, а то от тоски повесишься, ‒ заявила Жданка и принялась развязывать заледеневшие шнурки на ботинках крайна. Тот от такой заботы смутился и покраснел, словно мальчишка. Закончив со шнурками, она стянула с Рарога сапоги и сунула ему под ноги таз с теплой водой.

‒ Продрог совсем, ‒ с жалостью вздохнула Жданка.

‒ Да что со мной станется-то, ‒ начал было крайн, но от блаженной теплоты, в которую погрузились его замерзшие стопы, разомлел и растекся по креслу. Рыжая укрыла его колени пледом, на который тут же взобрался Жруня ‒ одноухий, но очень толстый кот, которого Жданка умудрилась подобрать где-то в Бренне. Животинка мгновенно стала любимцем девочек, да и мужская половина крайнов не брезговала почесать котика за единственным ухом. На всеобщей любви и колбаске дядьки Антона Жруня толстел не по дням, а по часам, за что и получил свою кличку.

Жданка, обнаружив, что колени мужа заняты, уселась на ковер у камина разбирать подарки. Рарог умиротворенно прикрыл глаза ‒ его подарок жена уже получила. Крайн отдал одну из самых дорогих его сердцу вещей, оставшихся от далёкого светлого прошлого ‒ матушкино платье. Теплое, шитое на заказ каким-то именитым мастером из тяжелого алого бархата, оно пришлось рыжей точно по фигуре, даже ничего подшивать не пришлось. Надев его вечером, Жданка не сняла его до сих пор. И теперь пачкала об пыльный ковер... Ладно, пусть сидит. Главное, что подарок пришелся по душе.

Крайн, убаюканный теплом и уютом, уже собирался благополучно погрузиться в объятия сна, но из темноты послышался голос жены.

‒ Ты совсем спишь? Я ведь свой подарок тебе отдать не успела.

Рарог открыл глаза и по-вороньи встрепенулся:

‒ А? Подарок? ‒ как он ни старался, довольную драконью улыбку сдержать не получилось, ‒ я весь внимание, солнышко. Дари.

Жданка поднялась с ковра и отряхнула платье.

‒ Он... очень большой. Идем в главный зал.

Меньше всего на свете Рарогу Луню Ар-Моррану Ап-Керригу, старшему крайну из серых крайнов Пригорья, хотелось покидать теплое гнездышко из любимого кресла, покрывала и Жруни.

‒ Тогда, может, утром? — обреченно спросил он.

‒ Нет! Утром я не решусь. Нужно сейчас идти.

Драконья улыбка тут же завяла от плохого предчувствия. Что рыжая могла притащить в замок, что могло быть "очень большим" и не могло подождать до утра? Слона? Это еще самый безопасный вариант... А если краденого слона? Лекса умеет со всяким зверьем общаться, небось помогал... Крайн вздохнул так громко и скорбно, что не понадобилось ни единого слова, чтобы Жданна поняла, какое великое одолжение делает ей Рарог, вылезая из гнезда.

* * *

В главном зале было холодно и пусто до тоскливой боли в животе. На месте потолка синело темное небо, вышитое крапинками звезд, среди которых, должно быть, затерялась Вифлеемская. Рарог огляделся и вздохнул с облегчением, не обнаружив слонов ‒ ни краденых, ни приобретенных законным путем.

‒ Итак, что же..., ‒ договорить крайну не дали. Жданна резко прижала его к стене и закрыла рот ладошкой. За ее спиной золотым рассветом вспыхнули крылья. Неожиданной силе тоненьких рук Рарог удивиться не успел, потому что рыжая забормотала быстро, задыхаясь от страха, больше всего боясь, что ей не дадут договорить заветные слова.

‒ Прости меня. Я тебя очень люблю, поэтому...

Лунь понял, что собирается сделать его возлюбленная жена, но не смог пошевелиться. Блестящие зеленые глаза в крапинку приковали старшего крайна к месту, обезволили тело и оставили свободными лишь душу и разум. Душу, которая отчаянно, до темноты в глазах жаждала того, что ей намеревались дать. Разум, который умолял ослабевшее тело сделать хоть что-нибудь и остановить это бессмысленное жертвоприношение.

‒ Рарог Лунь Ар-Морран Ап-Керриг, возьми мои крылья!

Крылья были огромны. Крылья отбросили крохотные фигурки от стены, потому что та мешала им развернуться. Крылья задели крохотные зимние звезды и чудом не смахнули их с небесного свода.

Крыльям было неловко на земле. Мощные маховые перья яростно бились об пол, царапая камень.

Серые крылья касались золотистых, не стесняя их. Крылья жили своей, отдельной жизнью. Каждое перо снова дрожало, дышало, переливалось, становясь то темно-серым, почти черным, то вспыхивая стальным синеватым блеском.

Маленький человек, осененный крыльями, казался жалким, ненужным, лишним. Но именно он вновь был сердцем этого урагана.

‒ Рарог!

Лунь, осененный долгожданным даром, начал медленно оседать на пол. Жданна подхватила его под мышки и обняла так крепко, как позволяли внезапно ослабевшие руки. Вот смешно будет, если они оба тут завалятся...

Вздрогнув всем телом, крайн открыл глаза. Глянул вверх на две пары огромных крыльев. И вниз — на рыжую кучерявость, в которую он зарылся лицом. Попытался обнять шатающуюся Жданку, но вышло неловко и слабо.

‒ Как? ‒ вот и все, что он сумел прошептать, оседая вместе с женой на мрамор.

‒ Н-н-не знаю. Я просто... очень хотела. Я просто подумала, что раз у тетушки Мариллы получилось отказаться от крыльев, то у меня получится... подарить.

Она подняла крапчатые глаза, взглянула на дело рук своих и вдруг разрыдалась мужу в рубашку. Радость была слишком сильной, чтобы воплощаться в улыбки и смех.

— Ты же... своих бы лишилась, ‒ все еще не веря в происходящее, тихо и серьезно произнес Рарог.

‒ Ну и пусть... Жила же я без них как-то. А тебе на земле тяжко.

Что-то капнуло Жданне на лоб. А потом еще раз. И еще. Сил сдерживаться больше не было. Рарог плакал, как не плакал со смерти Мари.

Крайн без крыльев ‒ мертвый крайн. Лунь понимал, что отдавать за него крылья ‒ жизнь ‒ никому смысла нет. Никогда такого не было, чтобы крылья просто дарили. Крылья раскрывали. От крыльев отказывались. Но крыльями не жертвовали. Однако то, что произошло, никак не желало вписываться в рамки здравого смысла. Как и его золотое солнышко. Как и ее любовь.

‒ Красивые получились. Я по ним скучала, ‒ всхлипнула Жданна, утирая слезы. Она протянула руку и осторожно погладила гладкие перья. Те отозвались на ласковое прикосновение и затрепетали. Заплаканное лицо рыжей озарила улыбка. Рарог, прекрасно осознавая, что никогда не сможет отблагодарить Жданну в полной мере, заключил это чудесное веснушчатое лицо в ладони и поцеловал. Жена покраснела до корней волос.

Они не запомнили, сколько просидели рядом, ничего не говоря и ни о чем не думая. Рарог помнил только, что, поднявшись, на ногах он простоял не более секунды ‒ а затем крылья и руки Жданны увлекли его вверх. В долгожданное небо.