Амбридж уполномочена заявить (джен)

— Войдите! — хмуро бросила Глафира Викторовна Пахомова.

На пороге кабинета появился смуглый брюнет с орлиным носом и сединой на висках.

— Мне нужно поговорить с вами, — произнёс он. Голос его звучал спокойно, но пальцы левой руки так плотно сжимали ручку дипломата, что было ясно: он с трудом сдерживает своё негодование.

— Говорите, — директор школы положила в папку какой-то циркуляр и кивком пригласила вошедшего сесть. — За разговор денег не берут. Чего вам надо?

— Вы прекрасно знаете, что мне надо, — сквозь зубы процедил Алексей Царьков. — Зачем вам эта мерзкая подстава?

— Что вы называете подставой? — пожала плечами Пахомова.

— А будто вы не понимаете! Ваша чёртова проверка из РОНО — как это ещё называть?

— Ну извините! — процедила Пахомова. — Кто вас просил заниматься рукоприкладством?

— Да вы не хуже меня понимаете, что это не рукоприкладство! Ну, ткнул этого Горностаева лицом в тетрадку. Так что он там понаписал? Если бы он успел смешать те реактивы, которые у не-го получились, от школы бы мокрого места не осталось! За что и вылетел с лабораторной!

— Вот тыкать вас не просили, — с непроницаемым лицом изрекла директриса.

— Зато вы у нас святая! — Царьков разошёлся. — Это мы садисты, раз не хотим вытягивать на тройки долбаков вроде Горностаева! Да, кстати, с каких это пор вы его защищаете? Я ещё не забыл, каких проблем вы наобещали его матери, когда она не сдала денег на ремонт.

— Что? — Пахомова приподняла брови.

— Не думайте, что я полный кретин, Глафира Викторовна. Вы сейчас устроите мне торжественную порку, выкинете из школы, детки вздохнут свободно — и всё пойдёт как раньше? А что ремонта как не было, так и нет — это не суть важно? В компьютерный класс входим чуть ли не в скафандре — а работаем на девяносто восьмой винде! А денег, между прочим, собирали столько, что на партию ноутбуков хватило бы. Почему Богачёв из десятого «Г» с дружками отбирает деньги у пятиклашек? Почему лабораторная посуда третий год вся щербатая, наконец? Нет уж! Имейте в виду: если вы начнёте копать под меня, то сами в эту яму грохнетесь!

— Молчать! — взвизгнула Пахомова. — Ах, вот как? Ну так слушай, Царьков: если хоть вякнешь о чём-нибудь таком, я всё на тебя повешу, будь покоен. И компьютеры, и ремонт, и лабораторию. Если тебя с семьёй на органы продать, и половины всей суммы не набежит. Ты этого хочешь?

Царьков смерил ненавидящим взглядом эту маленькую сморщенную женщину с шапкой крашеных перманентных кудряшек.

— Смотрите не пожалейте о своих словах, — процедил он и вышел из кабинета.

Школьная столовая, обычно довольно скучное место в красно-серой гамме, была сегодня украшена с претензией на ностальгию. По стенам висели плакаты с фотографиями бывших одиннадцатиклассников, между ними воздушные шарики и гирлянды из бумажных флажков. Столы, составленные в форме буквы Т, как обычно бывает на банкетах, уже опустели: только на полу кое-где валялись апельсиновые корки, обрывки салфеток и серпантина.

— Убрали через ж**у, — процедила Пахомова, брезгливо поддев носком туфли смятый пластиковый стаканчик. — Этой тёте Груше в крематорий пора.

Она подошла к первому попавшемуся плакату.

— Тоже мне, гордость и радость школы, — продолжала она бормотать, разглядывая слегка поблёкшие цветные снимки. — Вот хотя бы Коровина — в криминальные новости угодила… Свидетель, называется! Знали мы таких свидетелей. Или вот Грачёв. Зажрался бизнесмен, своих не узнаёт. Забыл, кто ему троечки рисовал в аттестате. Забыл… «Я о прошлом теперь не мечта-аю, только сердце сдавила печа-а-аль…», — фальшиво промурлыкала она. — Сволочи неблагодарные. Не разрешу больше таких мероприятий. Деньги для других дел нужнее.

За спиной её послышались шаги. Под чьей-то ногой зашуршала бумажка.

— Это ты, криворукая? — Пахомова обернулась, ожидая увидеть уборщицу и устроить ей хорошую выволочку, но все гнусные словечки так навсегда и остались в её горле. Их просто загнали внутрь вонзившиеся ей в шею тяжёлые портновские ножницы.