Не проверялось на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
* * *
Саша в который раз за ночь достало стило и вычертила иратце на шее больной. Та вздрогнула, переставая бредить и проваливаясь в сон, более похожий на обморок. Саша сменила компресс на лоб, потом глубоко вздохнула и откинулась на спинку стула.
Точно такой же вздох раздался у Саши за спиной. Это была русоволосая Надя, хозяйка лазарета.
— Давай-ка поменяем девочке повязку, — сказала Надя. Саша кивнула.
Надя приблизилась к койке больной и откинула одеяло. От вида раны Саша непроизвольно дернулась, хоть и видела ее уже третий или четвертый раз.
Девочку привезли из города, раненную каким-то демоном. Ей было не более четырнадцати. В роду юной больной, очевидно, были нефилимы, но она ничего не знала о них. В бреду она все шептала: "Panie... Panie...(1)", и Саша изо всех сил старалась не думать, что может быть, если лекарство вдруг даст осечку, хотя такого и не было никогда.
Надя и Саша сменили больной повязку на ее ране. Девочка более не бредила, и Саша позволила себе немного поспать.
...Светало. Саша проснулась от того, что больная тихо, но отчетливо произносила какие-то слова. Саша слушала молча. Наконец девочка сказала: "Amen" и перекрестилась. Саша коснулась рукой ее прохладного лба и улыбнулась: лихорадка спа́ла.
Саша поднялась.
— Пить хочешь? — спросила она. Девочка подняла свои серо-голубые глаза и кивнула. Саша быстро налила ей воды из графина, и больная принялась пить. Саша поразилась тому, с каким достоинством девочка пила — медленно, превозмогая свою жажду.
Наконец она протянула свой стакан Саше и с легким акцентом произнесла:
— Благодарю.
— Не за что, — улыбнулась Саша. — Как тебя зовут?
— Мария Рафалчинская.
— Ну, выздоравливай, Мария Рафалчинская, — сказала Саша. — Пока, Надя.
— Пока, Саша, — отозвалась Надя.
Саша кивнула и вышла из лазарета. Она шла по коридором Института, собираясь засесть в библиотеке на весь день. Но ее планам не было суждено сбыться. За очередным поворотом Сашу сцапал за руку глава Института Невский.
— Александра.
— Петр Петрович, — склонила голову Саша.
— У меня для тебя поручение. И касается оно нашей гостьи. Давай-ка присядем, Александра.
Они сели на подоконник.
— Кто она, кстати? — спросила Саша. — Я так ничего и не поняла.
— Дед этой девочки, Марии Рафалчинской, был нефилимом, но женился на Примитивной и сам стал таким же, как и она. Ее отец ничего не знал о своей природе, а ее мать — Видящая. Рафалчинская прибыла в город одна, ее атаковал демон. Ей придется стать нефилимом, хотя бы для того, чтобы защитить себя.
Саша закусила губу.
— Она останется в Институте?
Невский покачал головой.
— Лишь год. Она вернется в Польшу. Но... Рафалчинская не знает наших обычаев, не знает рун, не владеет оружием... Кто-то должен ее учить, и я хотел бы, чтобы нашу гостью учила ты.
Саша склонила голову и встала.
— Хорошо, Петр Петрович.
Невский отпустил ее, и она зашагала дальше. В одной из зал Саша столкнулась с незнакомым ей юношей из числа нефилимов.
— О, Разиэль! — пробормотала Саша. — Куда вы несетесь сломя голову?
— Демон! — воскликнул юноша. — Напал на квартиру Везениных, надо помочь!
— Я с вами! — решительно сказала Саша.
— Хорошо, — кивнул ее собеседник. В залу вбегали другие нефилимы.
Выйдя из портала, Саша первым делом почувствовала запах крови. Она вошла в комнату.
На полу лежало окровавленное тело женщины, а рядом сидел мальчик лет шести-семи.
Один из нефилимов сказал:
— Бери мальчишку и уходи!
Саша приблизилась к мальчику и положила руку ему на плечо. Он глянул на нее. Саша навсегда запомнила это выражение глаз — как у волчонка.
— Пойдем, — тихо сказала она.
— Мама, — прошептал мальчик.
— Мы заберем ее потом. Ей... ей уже не помочь. Пойдем.
Мальчик медленно поднялся на ноги. Саша прижала его к себе и повела в сторону балкона — мало ли что, вдруг демон все еще прячется в квартире.
На балконе Саша вытащила стило, собираясь открыть портал, когда нагрелась руна Ясновидения.
— Т-так, — процедила Саша и огляделась по сторонам, замечая демона (очевидно, второго). — Ах ты, с-скотина!
Саша не знала Везениных, и их смерть не была первой смертью на Сашином веку, но она все равно почувствовала, как накатывает дикая ярость. Саша обняла мальчика крепче и спросила как можно спокойнее:
— Как твое имя, маленький братец?
— Денис, — был ей ответ.
— Делай, как я скажу, Денис, — приказала Саша. Денис кивнул. — Закрой глаза и уши. Еще не время тебе видеть того, что сейчас произойдет.
"А разве время ему видеть смерть своих родителей?" — мелькнула мысль в ее голове. И гнев усилился. С губ сорвалось:
— Что за дом притих, погружен во мрак, на семи лихих продувных ветрах, всеми окнами обратясь в овраг, а воротами — на проезжий тракт?(2)
Демон издал дикий вопль. Сашины губы тронула злая улыбка. Петь она не перестала и, морщась, смотрела на то, как демон корчится в агонии.
Наконец на полу осталась лишь кучка праха. Саша отняла руки Дениса от его ушей.
— Все, — сказала она. — Открывай глаза, маленький братец, и дай мне руку. Мы уходим отсюда.
Стило привычно вычертило портал.
* * *
На похоронах своих родителей Денис не плакал. Он стоял, сжав губы, и Саша, смотревшая на него издали, боялась этой безучастности.
Она наблюдала за ним на тренировках, выпросила позволение взять его под свою опеку. Саша сидела с Денисом вечерами, рассказывала ему сказки на ночь, пыталась шутить...
Он смотрел на нее совершенно стариковским взглядом.
Однажды Саше понадобилось зайти в лазарет и она зачем-то взяла Дениса с собой. Они переступили порог и застыли: была весна, Надя мыла окна, а Марыся помогала ей и за работой пела "Ave Maria".
Голос у Марыси был высокий и неимоверно красивый. Саша тогда подумала, что, если ангелы поют, то голоса их похожи на Марысин.
На следующий день Невский вызвал Марысю к себе и долго разговаривал с ней, после чего отловил Сашу после рейда и сообщил ей, что Марыся — Голос.
* * *
начало обучения Марыси
Саша глубоко вздохнула и почесала шею. Мария Рафалчинская сжала губы. Ее серо-голубые глаза в упор смотрели на Сашу.
И ей бы разозлиться, но в этих глазах было упрямство, было непонимание, но вызова — не было. Поэтому Саша досчитала до десяти, вздохнула еще раз и успокоилась совершенно.
— Видите ли, Мария... Вы несколько дней провалялись в лазарете после нападения демона. Отдам вам должное, вы сумели его убить, но то был лишь случай.
— Воля Божья, — тихо сказала Мария. — Надо будет сходить исповедаться, — добавила она в задумчивости.
— Демона убить не грешно, — ободряюще улыбнулась ей Саша.
— Не учите меня, что грешно, а что нет, — вскинула голову Мария. — Ведь есть заповедь Господня: "Не убий", а я нарушила ее.
Саша едва заметно усмехнулась.
— Вернемся к теме, — сказала она. — Вас спас лишь случай.
— Воля Божья, — повторила Мария тем тоном, каким Скшетуский говорил: "Не проливай вина, сударь".
Саша молча наклонила голову. Продолжила:
— Но в следующий раз такой исход может и не повториться. Если вы станете нефилимом, обучитесь всему, что положено знать, то сможете быть уверены в своих силах.
Мария нахмурила брови, покусала губы и наконец спросила:
— Скажите, панна Александра... Верят ли нефилимы во что-нибудь?
— Верят, конечно, — быстро откликнулась Саша. — В ангела Разиэля.
— Нет-нет, — покачала головой Мария. — Не в это. Верят ли в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, и в Иисуса, Единственного Его Сына, Господа нашего, Который был зачат Святым Духом, рожден Марией Девой, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребен, сошел во ад, в третий день воскрес из мертвых, восшел на небеса, восседает одесную Бога Отца Всемогущего и оттуда придет судить живых и мертвых; в Святого Духа, святую Вселенскую Церковь, общение святых, прощение грехов, воскресение плоти, жизнь вечную?(3)
Она произнесла это на одном дыхании, нигде не запнувшись, как если бы только что сказанное было хорошо выученным стихотворением, и с большим благоговением перед текстом.
Саша ошеломленно хлопала глазами. Мария улыбнулась.
— Простите. Это все моя привычка к Credo. Видите ли, — вдруг пустилась в объяснения она, — родители мои родились в Ченстохове, но избрали себе работу в польском посольстве в России. Я родилась здесь, на чужбине. Меня воспитывали в католичестве, а костел для меня — как бы кусочек польской земли. Я, конечно, каждое лето бываю на родине, но это все не то...
— Смею сообщить, что в нашем Институте вы не останетесь, — сказала Саша. — Через год вас отправят в Институт Ченстоховы.
— Я была бы счастлива этому, — ответила Мария. — Но... я хотела узнать, есть ли среди нефилимов католики?
— Редко, — ответила Саша. — Но исповедовать любую из религий людей у нас разрешено.
Мария просияла.
— Просто я боялась, что веру свою потеряю! Но, если так, то я... согласна стать нефилимом!
Саша не смогла сдержать вздоха облегчения.
— Тогда с завтрашнего дня я начну занятия с вами. Считайте это подготовкой к конфирмации.
Мария усмехнулась:
— Моя конфирмация уже позади.
— Завтра начнем заниматься, — повторила Саша. — А сейчас вас оставлю.
Она тепло улыбнулась Марии, вышла из ее комнаты и, плотно закрыв за собой дверь, выдохнула:
— Разиэль, дай мне сил!
* * *
Через пару недель пребывания Марыси в Институте ее обожали все, а часть мальчиков была влюблена, но старательно молчала.
Дальше всех пошел зеленоглазый Володя, Сашин ровесник и близкий друг. Это было неудивительно, ведь на Сашиной памяти Володя всегда был впереди других.
Онажды утром в поисках Марыси Саша заглянула в библиотеку, да так и застыла на пороге: Марыся сидела на подоконнике, а Володя ее целовал.
Саша неслышно прикрыла дверь и принялась вслушиваться.
— Влодзимеж! — воскликнула Марыся. Потом тон ее чуть смягчился. — Володя, я... Вы для меня — один из самых близких друзей здесь, вы — мой друг! Я... я не могу обещать большего, простите. Да и кроме того... я ведь уеду в Польшу, вы же знаете, Володя!
— Я понимаю, — тихо ответил он. — Вы... простите меня, Марыся. Я повел себя недостойно.
Саша глубок вдохнула и решительно потянула дверь на себя, намеренно грохоча ею на всю библиотеку.
Марыся, мертвенно бледная, отводила глаза и кусала губы. Володя кривовато улыбнулся Саше, кивнул и стремительно вышел из библиотеки. Глаза у него были, как у ничьей собаки.
— М-да, дела, — пробормотала Саша.
* * *
Саша никогда не говорила слова "примитивные". Может быть, потому что сама была лишь Видящей по рождению.
Однажды Марыся спросила ее об этом. Было это на тренировке по фехтованию. Саша отвлеклась и чудом увернулась от удара. Марыся не сводила с нее пытливого взгляда. Саша вздохнула и рванула на себя ворот старомодной рубашки, обнажая шею и черневшую у ее основания руну Энкели.
— Еще вопросы? — спросила Саша и поудобнее перехватила эфес шпаги. Марыся покачала головой и подняла свою саблю. — Тогда... продолжим!
В пустом зале для тренировок снова раздавался лязг клинков, но Саша уже не была так сосредоточенна, как раньше, и вскоре Марыся оставила легкий порез на ее левом предплечье. На рукаве рубашки зияла небольшого размера дыра и медленно расплывалось кровавое пятно. Саша несколько секунд тупо смотрела на порез. Наконец она хмыкнула, потом аккуратно расширила дырку пальцами, достала стило и вывела поверх раны иратце. Конец стила запачкался в крови, и Саша вытерла его о рубашку.
— Ну вот, — сказала она, — рубашку можно выбрасывать. Мой вам совет, Марыся: задавайте вопросы такого рода только в самой мирной обстановке.
Марыся кивнула.
— Вот что, Марыся, — продолжила Саша, улыбнувшись, — идем в город, я знаю там отличное кафе! Саблю, разумеется, берите с собой.
Марыся быстро вытерла клинок и вложила саблю в ножны.
— Встречаемся через десять минут у выхода из Института? — уточнила она.
— Совершенно верно, — кивнула Саша.
* * *
Они сидели в скверике почти напротив кафе, рассказывали друг другу шутки и заливисто хохотали.
— Знаете, Оленька, — вдруг погрустневшим голосом сказала Марыся, — ведь лишь месяц остался нам. А после... я вернусь на родину, осяду в Институте Ченстоховы, стану его Голосом... И, лет через десять, когда мы снова встретимся, то не узнаем друг друга! — она крепко-крепко зажмурилась. — Бог мой, Оленька! Как бы я была счастлива стать вам сестрой!
— Мы можем попробовать уговорить Невского! — воскликнула Саша, сверкнув глазами, и вскочила на ноги.
— Какого Невского? — спросила Марыся и откусила еще кусочек пиццы. — Александра Ярославича?
— Петра Петровича, — поправила ее Саша. Сказала, взлохматив свои кудри: — Доедайте пиццу, Марыся, и пойдем.
— Я вполне могу есть на ходу, — проговорила Марыся, поднимаясь на ноги.
* * *
Петр Петрович буравил их самым тяжелым своим взглядом. Саша по привычке заложила руки за спину, обхватив указательный и средний пальцы левой руки ладонью правой, и вскинула подбородок. И все же напряжение читалось во всей ее позе. Марыся же, кажется, вовсе не боялась.
— Вы понимаете, о чем просите? — спросил наконец Петр Петрович.
— Понимаем, — ответила Саша.
Он раздраженно выдохнул:
— Сомневаюсь! Ваше желание — просто блажь. У нас уже был прецедент, когда человек по недосмотру тогдашнего руководства связал себя узами парабатаев с нефилимом из другого Института. Добром это не кончилось — обоих мучали сильные боли.
Петр Петрович потер место под левой ключицей.
— И кто из вас придумал это? Вы, Александра?
— Я, пан директор, — ответила Марыся.
— Вы? — вытаращил глаза Петр Петрович. — Вы, панна Рафалчинская? Впрочем, это не важно. Я не разрешаю вам стать парабатаями. Идите.
Марыся выразительно склонилась в поклоне, Саша щелкнула каблуками, и девушки вышли из кабинета Невского.
Они прошли несколько коридоров и наконец переглянулись.
— Что думаете? — поинтересовалась Марыся. Выражение ее глаз было странное.
— А вы? — спросила в ответ Саша.
— А, cholera(4) с ним! — махнула рукой Марыся. — Я слышала намедни, что в Москве собирается Совет. Это правда?
— Конклав, — поправила ее Саша.
— Совет, — повторила Марыся "тоном Скшетуского". — Голоса... будут присутствовать на нем?
— Нет, хвала Разиэлю, — отозвалась Саша. — Вы бы знали, как там скучно!
Марыся усмехнулась, и серо-голубые глаза ее словно вспыхнули.
— Тогда мы все сделаем в тайне от Невского! — прошептала она. Саша улыбнулась.
— Вы умница, Марыся. Нам нужны поверенные. Это традиция, — сказала она, предвосхищая Марысины возражения. — Выберите в поверенного того, кому можете доверять здесь более всего. Кроме меня.
— Благодарю за полезнейший из советов! — съязвила Марыся, делая реверанс. Саша закатила глаза и продолжила:
— Вот что, Марыся: сейчас я отправляюсь в рейд на Выборгскую сторону. К вечеру мы должны вернуться, и тогда встретимся у Нади в лазарете, хорошо?
Марыся кивнула. Саша пожала ей руку и решительно зашагала прочь. Она почти скрылась за поворотом, когда Марыся крикнула:
— Стойте, Оленька!
Саша остановилась и обернулась.
— Знаете, Оленька, — звонко сказала Марыся, — мне кажется, что сестры могут говорить друг другу "ты".
— Мне тоже так кажется, Марыся, — улыбнулась Саша.
В лазарете Марыся провела весь день. Она обрабатывала раны вернувшимся из рейдов нефилимов, проводила ревизию в шкафу с лекарствами, мыла пол в соседнем с лазаретом помещении, которое весь Институт именовал подсобкой, хотя "хозяйка лазарета" Надя Соловьева там практически жила.
Было шесть вечера, когда Саша и Володя, весело перешучиваясь, вошли в лазарет.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросила Надя.
— Нет, все в порядке, — улыбнулась Саша. — Просто очень нужно поговорить.
— Тогда пойдем в подсобку и посидим, чаю выпьем.
Они прошли в смежную с лазаретом комнатку и расселись.
— Ну, — спросила Надя, — что случилось?
Марыся сцепила руки в замок.
— Мы с Оленькой приняли решение о том, чтобы стать парабатаями. Пан Невский отказал нам в этом. Мы решили, что, когда он уедет в Москву, чтобы принять участие в Совете, — (Надя чуть приоткрыла рот, намереваясь поправить Марысю, но Володя предостерегающе коснулся ее руки), — мы проберемся в нужный зал и проведем церемонию. Только с вами мы можем поделиться этой тайной, надеясь на честь вашу.
Володя смотрел на Марысю, не отрываясь, и выражение его глаз можно было выразить только фразой: "Не достоин такой чести". Надя закусила губу. Марыся напряженно смотрела то на них, то на Сашу.
— Такие дела так скоро не делаются, — сказала наконец Надя. Марыся посмотрела на нее с негодованием и обидой. — Сударыня-панна, не смотри так на меня, я не изменник отчизны! Видишь ли, не всегда бывает, что изъявившие желание стать парабатаями подходят друг другу. Чтобы узнать это, проводят специальные тесты. И, когда Невский уедет, мы проведем эти тесты, а по итогу вы станете парабатаями. Все.
Марыся расслабилась. Надя мысленно перевела дух.
— А теперь... Саша, Марыся, принесите из моей комнаты чашки! А я пока вскипячу воду.
Девушки ушли. Надя покопалась в шкафу и достала бидон, на котором красной краской была выведена буква "Л", после чего вылила жидкость из него в чайник. Володя смотрел на ее манипуляции, нахмурившись и плотно сжав губы.
— И все же это неправильно, — произнес он наконец.
— Володя, — вздохнула Надя, — не начинай. Я бы рассказала, ты знаешь, но это испортит тесты.
— Но потом, когда она узнает.., — пробормотал Володя, по старой привычке оттягивая ворот рубашки.
— Не переживай, — сказала Надя. — Марыся поймет.
— Да нет же! — почти взвыл он. — Марыся не простит мне обмана.
— Ну хочешь, я скажу, что ты не знал, — предложила она.
— А-а-а! — махнул рукой Володя и вышел из подсобки.
Минут через пять он вернулся вместе с Сашей и Марысей, которые несли фарфоровые чашки.
Они расселись за столом, и Надя и Володя принялись заваривать чай.
— Марыся, — сказала Надя, наливая кипяток в Сашину чашку, — забери чашки у Володи, пожалуйста, а то он их разобьет.
— Хорошо, — кивнула Марыся и вытащила из Володиных рук чашку с нарисованным на ней соколом. — Влодек! — сказала она. — Что с вами? У вас руки трясутся, bardzo(5) трясутся.
— Все в порядке, Марыся, — ответил Володя с вымученной улыбкой.
— В самом деле, Володя, — весело сказала Саша, — улыбнись, что у тебя за похоронный вид?
— Все в порядке, — повторил Володя и сделал глоток. Девушки последовали его примеру.
Володя надеялся, что и ему достанется порция воды из озера Лин, и он впадет в беспамятство, но Надя ухитрилась не смешать жидкости.
Наконец, глаза Марыси стали стеклянными, как у чешской фарфоровой куклы. Девушки обмякли на стульях, и Надя с Володей бросились их держать.
— Panie... Panie.., — еле слышно бормотала Марыся — совсем как тогда, в первую ее ночь в стенах Института. Казалось, что время тянется бесконечно.
Но вот осмысленность снова появилась во взгляде Марыси, и Володя выдохнул. Вернулась в сознание и Саша.
— Вода из озера Лин, верно? — спросила она. Надя кивнула.
— Вода из озера Лин! — воскликнула Марыся и попыталась вскочить. Володя поспешил помочь ей.
Марыся метнула в Надину сторону взгляд, полный гнева и презрения. потом она обернулась к Володе, и лицо ее смягчилось. Володя робко улыбнулся — она не винила его.
— Давайте-ка обсудим, что вы видели, — деловито сказала Надя. Марыся вновь ожгла ее взглядом, но заговорила. А следом за ней заговорила и Саша.
Они рассказывали о недолгой мирной жизни, о внезапно начавшейся войне, о жизни в оккупации, о том, как обеих в разное время схватили, о том, как они однажды встретились на работах, и, наконец, о смерти — общей на двоих.
— И могил у них нет, — завершила рассказ Марыся. Ее руки чуть подрагивали. Повисло молчание. Наконец Марыся поинтересовалась язвительно-нервно: — Ну, Надя, как вы изтрактуете это видение?
— Я.., — проговорила мертвенно бледная Надя, — мне... кажется, что вы можете стать парабатаями.
Марыся лишь молча склонила голову.
Саша, Марыся и Володя медленно шли к тренировочным залам, когда Марыся вдруг коснулась Володиной руки.
— Володя! Я... если уж мы с Оленькой можем стать сестрами, то я бы хотела, чтобы вы были моим поверенным.
— Но я не достоин! — возразил Володя.
Марыся прищурилась.
— А это уж мне решать.
Вскоре они тихо и незаметно провели церемонию, а после, уже на глазах у Невского, Саша и Марыся стали названными сестрами по обычаю людей — поранив ладони и смешав кровь.
Когда Марыся покидала Институт, она склонила голову перед Невским, позволила Володе поцеловать свою руку, взъерошила кудрявые волосы Дениса и неприязненно глянула на Надю.
Наконец она взглянула в Сашины серые глаза и порывисто обняла ее.
— Я буду писать! Часто-часто! — пообещала Марыся и, вытянув из длинной и толстой косы зеленую ленту, обвязала ее вокруг Сашиного запястья.
Саша улыбнулась и, развязав ворот рубашки, вытащила один из шнурков, который был тут же повязан Марысе на руку. Обняла ее и сказала:
— Поезжай с Богом, сестра.
Марыся улыбнулась и, круто развернувшись на каблуках и подхватив свой скарб, шагнула в портал.
* * *
шесть лет спустя
Саша стояла возле портала и ждала, когда Невский наконец спустится в институтское подземелье.
На самом деле, она даже была рада этой отсрочке. Саша знала, что на встрече с представителями польских Институтов будет и Марыся, а ей... Ей придется сказать про Володю.
А как ей сказать?
"Разиэль, Саша, ты что, Марысе похоронку пишешь?!" — зло подумала Саша и положила руку на рукоять меча — ее шпага уже неделю валялась в самом дальнем углу комнаты.
— Алексей, — тихо сказала Саша, чувствуя, как ладони делается тепло.
* * *
за неделю до описываемых событий
Утро не предвещало беды. Они с Володей сидели в столовой друг напротив друга, чуть подавшись вперед, и, почти уже обыденно, говорили по-польски.
Мимо них к своему месту прошествовал Ахалтекинец.
Вообще его звали Ферхадом Рустамовичем. Он был Голосом Ташкента и Сашиным учителем, но это было не важно. Он был очень талантлив в Песне и фехтовании, непередаваемо грациозен и по-восточному красив — по нему умирала бы вся женская половина Института, если бы не его отстраненность. Ферхад Рустамович был элегантен до умопомрачения и так же до умопомрачения закрыт — рассказывали однажды, что человек, которого он не желал видеть, за три коридора разворачивался и шел другой, даже самой длинной дорогой. Охотников проверять это, разумеется, не нашлось.
Саша и Володя одновременно встали и почтительно склонили головы. Ахалтекинец тепло улыбнулся им одними глазами.
— Ферхад Рустамович, — сказала Саша, — мы с Володей сегодня идем в рейд. Я успею к занятию, обещаю.
— Не сомневаюсь, Александра, — отвечал Ферхад Рустамович. — Берегите себя.
Она снова склонила голову.
Там, куда собирались Саша и Володя, была средних размеров дыра в ткани бытия. Друзья вышли из портала и остановились. Это был самый обычный двор-колодец, навевающий мысли о "Преступлении и наказании".
Они вышли на середину двора. Володя достал меч из ножен.
— Я прикрою, — пообещал он Саше и хлопнул ее по плечу.
— Еще кто кого прикроет! — фыркнула Саша. Володя достал стило и левой рукой, стиснув зубы, принялся чертить вокруг подруги рунный круг.
— Осторожней, Володя, — сказала Саша. — В бою не бывает чудес.
— Верно подмечено, — усмехнулся Володя и оглушительно свистнул, привлекая внимание демонов.
Саша закрыла глаза и запела все то множество Песен, которые разучила с Ферхадом Рустамовичем, которые услышала в старых фильмах, которые хранились на пластинках в институтских архивах, и самые сильные — написанные Володей.
Саша пела, стараясь не ошибиться в нотах, потому что из-за ошибок Песня слабела. Ну, и еще потому, что, узнав о подобном, Ферхад Рустамович крепко бы ее отчитал.
Наконец настала тишина. Саша открыла глаза, осмотрелась и, стерев часть окружности, вышла из рунного круга.
Володя, несколько бледный, приблизился к подруге.
— Все, — произнес он. Саша быстро глянула на циферблат наручных часов.
— Ну ты и молодец, — улыбнулась она. — До занятия еще час. Предлагаю до центра порталом, а потом пешком. Что думаешь?
— Я согласен, — отозвался Володя.
Им удалось дойти до Института с такой скоростью, что до занятия оставалось еще двадцать пять минут, кои и были употреблены друзьями на фехтование.
В одну из последних фехтовальных минут Володя вдруг пошатнулся, и Саша едва успела его подхватить. Зазвенел по полу меч.
— Что это с тобой? — спросила Саша.
— А Разиэль его знает, — отозвался мертвенно бледный Володя.
— Т-так, — процедила Саша. — Давай-ка я сейчас портал вычерчу и — в лазарет.
— Ахалтекинец ругаться будет.
— Не будет. Я знаю.
Саша старательно вычертила портал.
В лазарете их встретила Надя. Она увидела Володю, почти повисшего на Сашином плече, и побледнела.
— Н-ну? — отрывисто спросила Саша. Надя чертыхнулась и принялась помогать Саше укладывать Володю на койку.
— Давайте, рассказывайте, — приказала Надя. — Куда вы ходили?
— Да так, как обычно, — сказал Володя. — Двор-колодец, дыра в бытии, нечисти много, мелюзги этой кусачей. А потом пришел демон — фиолетовый паук, в высоту — больше меня. Убил и его.
— Этот паук тебя ранил? — спросила Надя.
— Да рана-то была... пустяковая! — махнул рукой Володя и сел. — Я иратце начертил — и все.
— А все равно уже, Володь, — тихо сказала Надя. — Это же Унголиант(6). Он из тебя с того света всю жизнь вытянет. Жить тебе осталось до вечера. И... никто не знает, что с тобой будет. У всех по разному. Может, жар, может, бред.
Володя молчал.
— Если ты хочешь, могу принести фенол, — предложила Надя. — Это не больно, я хорошо колю. Доза рассчитана. Просто укол в сердце и... все.
Володя покачал головой. Зато заговорила Саша.
— Как... как т-ты смеешь?! Ты в с-своем уме? Это же фенол! Доза рассчитана... Я знаю, как ее рассчитали!(7)
Она вскочила со стула. На бледном лице алели щеки. Короткие кудри упали Саше на лоб, и она зло мотнула головой, отбрасывая их.
— Саша! Саша! Что ты? — прошептала Надя.
— Видеть тебя не хочу, — холодно произнесла Саша и отвернулась.
В этот миг дверь отворилась, и в лазарет ворвался Ферхад Рустамович.
— Александра! — воскликнул он. — Вы нарушаете свои обещания!
Саша выпрямилась, готовая ответить, но тут заговорил Володя.
— Простите, Ферхад Рустамович. Это из-за меня.
— Что с вами? — спросил Ферхад Рустамович.
— Унголиант, — отозвался Володя.
Ферхад Рустамович свел брови вместе и почти неслышно выругался. Володя присвистнул — то ли в восторге от тирады, то ли из уважения к твердому принципу "Это не для девичьих ушей", коего, очевидно, придерживались оба.
Ферхад Рустамович кивнул, прощаясь, и вышел из лазарета.
Саша устало опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях.
— Ну, что же ты, Саша? — ласково спросил Володя. — Плачешь? Не надо. Я уйду в Свет, ты — тоже, но после, лет через шестьдесят, хорошо?
Саша кивнула. Володя потянулся к своей куртке и достал из ее внутреннего кармана две записные книжки.
— У меня есть просьба,- сказал он, отдавая записные книжки Саше. — Возьми эту, в серой обложке, себе. А голубую передай ей. Марысе. И там, и там — Песни, но они очень разные. Я разметил аккорды.
— Ты все также в нее влюблен? — непонятно к чему спросила Саша.
— Я все так же ее люблю, — кивнул Володя. — А как ее разлюбишь?
Они помолчали. Потом Володя настойчиво спросил:
— Так передашь?
— Да, — кивнула Саша. — Я передами.
После этого Володя отдал Саше свой меч и велел передать Марысе свой нож.
— Я все сделаю, Володь, — пообещала Саша. — Не беспокойся.
— Спасибо, — улыбнулся Володя. Он взял с прикроватной тумбы, кувшин с водой и стакан, налил воды почти до краев и принялся пить.
Саша молча смотрела, как двигался его кадык и, вместе с ним — большой шрам на шее.
Этот шрам появился у Володи около десяти лет назад, после того, как в очередной схватке демон полоснул его когтем по горлу. Саша помнила, что у Володи в глазах тогда не было ни капли страха. Он лежал на Сашиных руках и весело и с вызовом смотрел ей в лицо.
Выжил Володя чудом. Горло ему зашивали Песней, а после — дружно забыли, что у Володи Королькова был Голос. Даже сильнее, чем у Саши.
А через неделю из Ташкента приехал Ферхад Рустамович.
Володя поставил стакан на тумбу, вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:
— Скучно, Саша. Помнишь, как мы раньше рассказывали друг другу истории?
— Помню, — кивнула Саша. и они принялись рассказывать друг другу истории — самые разные, и зачастую — в духе фильмов "плаща и шпаги".
Они смеялись на весь лазарет — и это, конечно, могло бы показаться странным, но они просто не хотели вспоминать, что одному из них суждено вскоре умереть.
Вдруг Володя вздрогнул и обернулся на дверь, лицо его озарила улыбка.
— Марыся! — воскликнул Володя. — Боже мой, Марыся!
И это были его последние слова на земле. Он повалился Саше на руки, как тогда, десять лет назад. Но теперь его глаза потухли навсегда. Саша закрыла другу глаза и бережно положила на койку.
Володя был слишком живой при жизни, и потому был неестественен в смерти более остальных.
Из подсобки выглянула Надя. Саша не обернулась и только сказала ровным тоном:
— Скажи в Институте, что Володя умер.
* * *
Провожать Володю в последний путь вышел весь Институт: те, кто знал его, и те, кто не знал, те, кто его недолюбливал, и те, кто любил. Все.
Не было гроба, но были носилки, приспособленные для того, чтобы их несли четверо. Саша, вся в белом, как французская вдова королевских кровей, шла поодаль. На поясе вместо шпаги висел Володин меч.
Надя осторожно приблизилась к ней.
— Я... вы вчера с Володей много шутили... и я подумала, что надо записать...
Ее голос угас. Надя протянула кассету, и Саша молча положила ее в карман.
Она вдруг почувствовала, что кто-то пристально смотрит ей куда-то в плечо, и повернула голову. На другом конце залы стоял Ферхад Рустамович.
Саша лишь в эту минуту заметила, что в зале было уже пусто. Она глубоко вздохнула и приблизилась к своему учителю.
— Мне очень жаль, — сказал Ферхад Рустамович, пожимая Саше руку.
— Скажите, когда вы еще не приехали меня учить, вы знали, кто будет вашим учеником? — вдруг выпалила Саша. Учитель посмотрел на нее удивленно.
— Нет. А что?
И Саша рассказала ему о Володе, после чего развернулась на каблуках и стремительно вышла из залы.
После похорон Володи Саша не плакала, хотя ей казалось, что с нее заживо снимают кожу.
В белом трауре она отходила четыре дня. Так было положено. Володя не был ее братом, парабатаем, мужем — он был ее другом, но это не было важно для обычая. Когда вышел срок белого траура нефилимов, Саша надела черный траур людей.
Но и во время белого траура ее было трудно увидеть в белом.
Саша погрузилась в пучину глубочайшего равнодушия, лишь в бою становясь прежней, но злой. Она рубила и рубила демонов, но это не помогало. Весь ее белый траур не был виден под слоем ихора.
Однажды, когда Саша возвращалась из рейда, она столкнулась с Невским. Петр Петрович оглядел ее с головы до ног и уже свел брови в возмущении, когда вдруг замер. За спиной у Саши стоял Ферхад Рустамович.
Лицо его выражало крайнюю холодность, как и всегда.
— Если можно, Петр Петрович, я хотел бы с вами поговорить, — вежливо сказал Ферхад Рустамович.
— Тогда пройдемте в мой кабинет, — предложил Петр Петрович.
Они ушли. Саша, подумав, встала за дверью и принялась слушать.
Петр Петрович говорил громко, Ферхад Рустамович — спокойно и тихо.
— Что это такое! — возмущался Петр Петрович. — Александра дни и ночи проводит в рейдах, она все время в крови!
— Александра имеет право на горе, — отвечал Ферхад Рустамович. — Это первая смерть в ее жизни.
— Первая! Не смешите меня! Она постоянно сталкивается со смертями, как и другие нефилимы.
— Это не имеет значения. Корольков был ей почти что братом. Александра заслуживает понимания. С ней надо просто разговаривать.
— А кто будет с ней разговаривать, скажите на милость? Надя Соловьева из лазарета? Но Александра разорвала всякое общение с ней. Кто будет с ней разговаривать?
Ферхад Рустамович (Саша знала, что он улыбается) сказал:
— Я.
Заскрипел отодвигаемый стул, и Саша поспешила как можно тише удалиться.
* * *
настоящее время
Саша улыбнулась тому теплу, что разливалось по ее телу. Казалось, что Володя рядом. Сейчас он засмеется, и...
По лестнице прогрохотал Петр Петрович.
— А, вы уже здесь! — сказал он. — Ну, вперед!
"Поляки нас убьют за эту задержку", — подумала Саша и шагнула в портал.
На польской стороне их встретил русоволосый мужчина лет сорока. Саша склонила голову и сказала по-польски:
— День добрый. Просим прощения за наше опоздание.
— Ничего, — отозвался мужчина. — Я Голос Гданьска, Эугениуш Поморский.
— Я Голос Санкт-Петербурга, Александра Романова, а это глава нашего Института, Петр Петрович Невский.
Пан Эугениуш энергично потряс Петру Петровичу и Саше руки, и они отправились в зал Совета.
— Ты что, знаешь польский? — удивленно прошептал Петр Петрович.
— А еще латынь, голландский и французский. А что?
Пан Эугениуш усмехнулся, и Саша поняла, что он знает русский.
— Скажите, пан Эугениуш, есть ли еще опоздавшие, или мы задерживаем почтенное собрание?
— Еще задерживаются представители Института Ченстоховы, пан Варта и панна Рафалчинская, — ответил пан Эугениуш.
Марыся! Марыся скоро будет здесь! Саша улыбнулась.
— А что, они столкнулись с демонами?
— Нет, что вы! — замахал руками пан Эугениуш. — Они задержались и заранее об этом предупредили. В Ченстохове проводят обряд Вознесения. В Ченстохове нет демонов.
— Я слышала об этом, — сказала Саша, — но думала, что это сказки!
— Сказки, как же! — хмыкнул пан Эугениуш. — Нефилимы Института Ченстоховы сталкиваются с демонами лишь в других городах. Ни одно порождение Нижнего мира не может подойти на расстояние, достаточное для того, чтобы увидеть шпиль башни монастыря! Монастырь, город и Институт неприступны — их хранит Пресвятая Дева Мария.
— Простите, — сказала Саша, опустив глаза. — Я не хотела задеть вас. Я читала Трилогию и в "Потопе" самые любимые мои главы — о монастыре! Я не хотела оскорбить...
— Ничего, — ответил пан Эугениуш. — Вы не виноваты в том, что весь ваш народ сделали безбожниками.
Саша промолчала. Они уже входили в зал Совета.
Ждать предствителей Ченстоховы пришлось совсем недолго. Вскоре двери распахнулись, и в зал Совета вошел высокий седой старик. То был глава Института Ченстоховы Августин Варта.
Следом за ним шла Марыся, выросшая за эти шесть лет. Она была в белой рубашке, красной полосатой юбке и изумрудно-зеленом камзоле. Поверх костюма был разноцветный плащ, а на шее висела нитка с кораллом, на которой висел и медальон с изображением Ченстоховской Богородицы. На поясе у Марыси висела сабля, а на голове красовалась конфедератка, из-под которой выбивались короткие русые волосы.(8)
Саша и Марыся долго обменивались взглядами, а после упали друг другу в объятья.
— Оленька, сестра! Сестричка! — говорила Марыся, не прекращая улыбаться. Саша гладила ее по плечам.
Петр Петрович смотрел на них, неодобряюще поджав губы. Пан Варта тепло улыбался.
Наконец отстранившись друг от друга, Саша и Марыся заняли свои места за спинами сидящих глав Институтов и простояли так официальную часть, после чего Марыся схватила сестру за руку и утащила ее в коридор.
— Ну, рассказывай! — сказала Саша, сжимая рукоять меча. Марыся говорила быстро и сумбурно на странной смеси русского, польского и латыни, коя обеим в ту минуту казалась естественнейшим из языков.
— А что у тебя? — спросила Марыся. — Как Володя? А Надя?
Саша нахмурилась. Марыся опустила глаза и вдруг увидела меч.
— Саша? Где твоя шпага?
Саша опустила голову и отрывисто за говорила — о том, как Володя вступил в схватку с Унголиантом, о маленькой ранке, о диагнозе, поставленном Надей, о том, как много смеялся Володя в свои последние часы. Тихо добавила о том, как Володя за много лет до того лишился Голоса.
— А Надя? — спросила Марыся, касаясь Сашиного плеча. Саша вскинула губы и, глядя куда-то в сторону, сказала тем же тоном, каким в ярости разговаривал Ферхад Рустамович:
— А Надя предложила облегчить предсмертные муки... Уколом фенола.
— Фенола? — переспросила Марыся.
— Да, — бросила Саша. Спохватившись, достала записную книжку и нож, протянула сестре: — Да, вот еще. Володя просил тебе отдать.
Марыся раскрыла записную книжку на самой последней странице и прочла:
— Если умру, себя не вини... Иисус, Мария! — прошептала она. — Что... Ты слышала его последние слова?
Саша долго буравила взглядом стену и кусала губы, прежде чем еле слышно произнести:
— Он... Последнее, что Володя сказал, было твое имя.
Марыся уткнулась Саше в плечо и беззвучно заплакала.
* * *
На Петербург спускались сумерки. В институтском колумбарии было пусто и тихо.
Раздались шаги. Почти незаметная фигурв в черном подошла к одной из стен и села на пол.
— Прости, Володюшка, — тихо сказала фигура, расчехляя гитару. И эхо подхватило слова Песни:
— Спой мне, ветер, об утратах — о давнишних и недавних, спой мне, ветер, о разлуках, что, быть может, навсегда, спой мне, ветер, о дорогах — о далеких и недальних, где в засаде нож готовит наша новая беда. Спой мне, ветер, о дорогах — о далеких и недальних, где в засаде нож готовит наша новая беда. Спой мне, ветер, о могилах — и о чтимых, и забытых, спой о тех, кому, быть может, не достанется могил, спой мне, ветер, о сраженьях — мелких стычках, страшных битвах, ты их знаешь, ты их видел, ты повсюду с нами был. Спой мне, ветер, о сраженьях — мелких стычках, страшных битвах, ты их знаешь, ты их видел, ты повсюду с нами был. Спой мне, ветер, о погибших — о друзьях и о безвестных, спой мне, ветер, об ушедших — в тьме веков и в крови дня. Спой, ведь в Пустошах опасно раздаваться прочим песням, спой про нас, живых и мертвых. Спой мне, ветер, про меня. Спой, ведь в Пустошах опасно раздаваться прочим песням, спой про нас, живых и мертвых...(9)
— Спой мне, ветер, про меня, — договорил голос где-то у фигуры за спиной. — Здравствуйте, Александра.
Саша обернулась и вскочила. Гитару она крепко прижала к себе.
— Здравствуйте, Ферхад Рустамович.
Учитель сочувственно улыбнулся ей, и вместе они вышли из колумбария. В коридоре было светло, и Саша, когда ее глаза привыкли к свету, смогла рассмотреть своего учителя.
Ферхад Рустамович, очевидно, недавно вернулся из реда, потому что его вьющиеся волосы не лежали на плечах, а были собраны в хвост на затылке. В целом же его облик был вполне обычным — джинсы, гладиус на портупее да черная водолазка-поддоспешник.
Они шли и молчали.
— Я слышал, вы поссорились с Надеждой Соловьевой, — сказал зачем-то Ферхад Рустамович.
— Мы не ссорились. Я просто не хочу ее знать, — ответила Саша, вскинув голову.
— Из-за фенола?
Саша чуть не споткнулась. Резко повернула голову:
— Вы знаете?
— Об этом весь Институт болтает с легкой соловьевской руки, — отстраненно ответил Ферхад Рустамович, и Саша, будучи его ученицей не первый год, поняла, что Надина болтливость ему не по нраву.
Они снова шли молча, потом Саша сказала:
— Ферхад Рустамович, я хочу обучиться исцеляющим Песням. Мне нужно. Я уже потеряла Володю и не хочу терять кого-то еще. Вы ведь научите?
— Научу, — кивнул учитель.
— Спасибо, — искренне сказала Саша, а потом вдруг спросила: — А вы знаете, что вас весь Институт Ахалтекинцем зовет?
И тогда Ферхад Рустамович сделал то, чего на Сашиной памяти не происходило никогда — он... рассмеялся.
1) Господи... Господи(польск.)
2) В. С. Высоцкий, "Дом"
3) В силу некоторых особенностей и, в первую очередь, того, что Мария Рафалчинская — моя ОЖП, воплощение города Ченстоховы, находящегося рядом с Ясногорским монастырем, Марыся выведена очень религиозной девушкой, воспитанной в католичестве. И в данной реплике Марыся дословно цитирует Credo, он же — Апостольский Символ веры.
4) черт(польск.)
5) очень(польск.)
6) Да-да, та самая тварь из Толкина.
7) Фенол — токсичное вещество. Что касается "как ее рассчитали", то Саша имеет в виду, что нацисты проводили опыты с применением фенола в концлагерях.
8) За исключением сабли на поясе и конфедератки на голове, Марыся одета в народный ченстоховский костюм.
9) Песня из цикла Александры Барковой "Холодные камни Арнора", полный текст взят из новеллы(новеллы же? серьезно, я не знаю, как ее называть) "Менестрель"
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу