Не проверялось на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Примечания:
ВНИМАНИЕ:
есть авторские допущения от лора -> семена призрачной орхидеи применяются для ритуала эквивалентного заклинанию воскрешения. В данной работе я намеренно сделала семена особыми, поэтому ритуал эквивалентен заклинанию истинного воскрешения (различие в том, что если воскрешение истинное, то все эффекты и проклятия, которые были при жизни, полностью снимаются). В теории жрица, качнувшись до максимального уровня, сможет применять это заклинание один раз в день. Но это слишком долго и не подходит для идеи самой работы.
В Подземье, на месте поля ядовитых грибов, выросли призрачные орхидеи. Особенно редкие. Они струились лунным светом, а на самом большом лепестке блестела капелька крови. Каждое утро стручки призрачной орхидеи давали ровно пять семян, которые засыхали и умирали к обеду, если не успеть их сорвать. К концу дня они сгнивали, не позволяя их скапливать. А при попытке вынести из Подземья рассыпались пеплом. Сожжённые в священном пламени жреца, эти семена давали вторую жизнь умершему, снимая с того болезни, проклятия и все эффекты, которые накопились при жизни.
Даже вампирское проклятье.
Особый подарок Келемвора(1) своей жрице, стойко продержавшейся против Нетерийского Мозга. Подарок, достойный богов. Награда за спасение Фаэруна — это день за днём спасать семь тысяч отродий. Ллой ничего не говорила Астариону, но слова и не требовались. Едва солнце опалило кожу вампирского отродья, она позвала его в Подземье. К его многочисленным отвратительным братьям и сёстрам. Во дворце Касадора он дал им надежду, но мысленно желал смерти снова и снова. Каждый из них, особенно Себастьян, служили напоминанием о том, в каком дерьме он прозябал на протяжении двухсот лет. И хуже всего то, что никто не пожелал с ним расквитаться — обвинить, плюнуть в лицо или ударить. Всё это стадо сносило свои злоключения стоически и терпеливо. Чем бесили ещё больше.
Больше никакого солнечного света. Никакого тепла. Никакой жизни. Только вечный сырой сдавленный воздух Подземья и тусклый свет местных растений. За исключением дружелюбных миконидов и фанатичных куо-тоа, всё шевелящееся в Подземье жаждало убить и сожрать новых жителей. Впрочем, популяция булеев резко сократилась при появлении отродий. Ничего личного, кротомишки, но толпой убивать проще, а крови хватает на многих. Да и все соображающие враги быстро смекнули, что для армии голодных отродий они лёгкая добыча и аперитив, и больше не показывались. Их странное общество поселилось в разрушенной башне недалеко от колонии благодарных миконидов. Живые грибы порой помогали, приманивая к волшебной башне излишне агрессивных, но наполненных горячей кровью хищников. А когда дело касалось тысяч голодных ртов, любой хищник становился лёгкой добычей. Так в южной части Подземья полностью вымерли минотавры, впрочем, именно там обитали неразумные агрессивные виды.
В это хотелось верить. Никто разумность минотавров не проверял.
Ллой держалась бодро в компании тысяч вампирских отродий, среди которых только Астариону позволялось её кусать. Волшебный робот Бернард помогал восстанавливать башню и выполнял мелкие поручения по хозяйству, его можно было сколько угодно кусать, он этого даже не замечал. Жрица Келемвора стоически выдержала прощание с солнцем и любимыми сладостями, ради капельки которых ранее терпела пчелиные укусы. Впрочем, рождённый в Подземье без солнца не плачет, так считал Астарион. Да и сама Ллой уверенно говорила, что, после избавления от личинки, солнце вновь обжигало её глаза, не позволяя нормально видеть днём. Юная дроу слепла на поверхности и с готовностью распрощалась с солнцем ради Астариона.
Так он думал.
Но в один далеко не прекрасный день выросли поля призрачных орхидей. С приплодом из семян. Тогда стало ясно. Келемвор, не терпящий полчищ нежити, наказал свою жрицу. Ллой требовала отпустить отродий. Она разожгла в них надежду, когда Астарион втайне жаждал довести ритуал до конца, она убедила его, что каждый из семи тысяч достоин шанса. Следом она убедила в том гуров, Гандрел ей в этом помог, не желая отпускать своих дочерей. Теперь добрый бог, передал жрице свою волю. Испытание на веру, стойкость и преданность.
Одно семя призрачной орхидеи, сияющей лунным светом, равнялось одному ритуалу. Руки Ллой дрожали, когда она решилась провести первый ритуал. Себастьян… разумеется он, кто же ещё, вызвался стать добровольцем. Он не просто позволил вонзить в своё сердце осиновый кол, он сам направил руку жрицы, принимая смерть с улыбкой. Смерть была обязательной частью ритуала. А следом час ожидания. Ритуал требовал тишины, предельной концентрации и львиной доли сил самой жрицы. Но едва семя сгорело полностью, его сияющий дым вошёл в тело Себастьяна и случилось чудо, о котором не мечтал никто из вампирского племени.
Он открыл глаза несомненно живым юношей.
Плакали все. Громче всех Себастьян. Астарион ронял злые слёзы, украдкой стирая их кулаком. Себастьян стал живым. По-настоящему живым, аппетитным и смертным. Жизнь вновь била ключом в его теле, вместе с грохотом человеческого сердца. Мальчишка плакал от счастья. Следом пришла очередь дочерей недобитого гура. Астарион как чувствовал, что этого Гандрела следовало убить при первой встрече(2). А теперь вновь старался не показывать эмоций. Смотрел, как отец сюсюкается со своими немёртвыми дочерьми, прежде чем ударить в сердце колом. Долгие часы изматывающего ритуала, а следом ещё больше слёз. Отвратительно.
Ллой вернулась в их спальню вымотанная сверх меры. Она едва стояла на ногах. Последние шаги делала, прислонившись к стене. От священного пламени после часов ритуала на руках появились ожоги. Обсидиановая кожа выглядела излишне посеревшей.
«Я могу спасти их, — прохрипела она едва слышно со слабой улыбкой. — Я могу спасти их всех. Я всё исправлю!»
От последних слов вся злость Астариона застряла в горле, отравляя его самого. Она всё исправит. Исправит всё, что он натворил! Очевидно, что Ллой решила поиграть в святошу во имя своего божества и начала искупать грехи Астариона. Ночью, хотя «ночью» они называли время для сна, он посчитал. Сбивался пару раз, но прикинул, что его любимая жрица Келевмора приговорила себя на угрюмый подвиг сроком около четырёх лет. В Подземье. Где каждый день ощущается как год!
Под звук её ровного дыхания он ловил себя на чёрной едкой зависти. Он завидовал Себастьяну и дочкам гура, которые уже отправились на поверхность. К небу и солнцу. Теперь они могут наслаждаться вкусом еды, теплом рассвета. Теперь они снова живут. А он?! Он помог спасти весь чёртов Фаэрун! Он убил Касадора! Не дал появиться вознесённому вампиру! Он пожертвовал своим шансом на величие! Он отдал последние крохи преимущества, когда не настаивал на захвате Нетерийского Мозга. Он шёл путём чёртового самоотверженного героя. Где его награда? Почему не он стал первым? И не вторым?! Почему в составленном списке отродий на ритуал его нет ни пятидесятым, ни сотым, ни тысячным. Его вообще нет в этом списке! Почему?!
Астарион вонзил зубы в убитого со всей яростью минотавра. Этот глупыш решил, что может напасть на него. Нет, дружочек, не в момент бешенства! Всю свою злость он выместил на встречном монстре. Показывал молодняку, как охотиться. Урок вышел не слишком педагогичным. Зато эффектным. На день даже стало легче. Голова прояснилась. Но следом он увидел пятёрку обращённых отродий. И вновь стиснул зубы. Снова эти слёзы счастья.
Астарион терпеливо учил тысячное стадо подавлять свою ярость. Братья и сёстры помогали. Их Ллой поставила в конец списка на спасение. Своё решение она твёрдым голосом объясняла так — семёрка отродий Касадора опытнее и спокойнее всех. Без их наставлений семитысячный голодный рой разбежится по миру. Между строк чувствовалось не озвученное обвинение, что в появлении тысяч отродий виновны семеро старших. Если остальные это обвинение не чувствовали, то ощущал сам Астарион. Он злился. Люто смотрел на неё. Кивал на все слова Ллой. Натянуто улыбался, когда она вопрошала, всё ли с ним хорошо. Но держал свою боль в себе.
Ллой ни разу не предложила Астариону быть следующим.
Что хуже — даже в мыслях он никак не мог ничего противопоставить её словам. Он действительно был полезнее в самом конце списка. Без него она потеряла бы контроль над ситуацией. А если признаться самому себе честно — он не заслужил прощения. За всё дерьмо, что он совершил на службе Касадора, прощение было слишком роскошным подарком. Но эти мысли возникали только в секунды опьянения кровью, когда злость немного отпускала. Тогда он понимал, он нужен своей женщине больше всего. Астарион был уверен, что его братец Петрас моментально бы попытался укусить жрицу, лишись она защиты их старшего. Она была единственной теплокровной в их стаде. Все отродья смотрели на неё, как на еду. Лишь дар Келемвора и своевременные оплеухи старших не позволяли им срываться и нападать на неё. Это было правильно. Это было логично. Удел старших держать в узде стадо и не позволять произойти трагедии. Он знал это. Он понимал, что все его претензии лишены смысла.
Но день за днём этот угрюмый подвиг становился всё больше невыносимым.
Астарион злился. Эти четыре года обещали стать настоящим адом. Не таким, какой был у Касадора. Напротив, из-за статуса Ллой, всеобщей спасительницы, он был самым важным лицом. Они вдвоём, рука об руку, явили армии отродий надежду. Теперь Ллой в глазах стада была гласом божественным, а сам Астарион едва ли не бессмертным мессией. Его авторитет оставался неоспоримым. Все отродья смотрели на него с приятным благоговением. Он был нужен. По-настоящему нужен и важен для всех. Его власть над толпой пьянила. То, как остальные произносили его имя, гладило самолюбие по шёрстке. Он заслуженно стал кем-то. Его слушали и слушались. Его опыт был необходим. Каждый день отродья скромно шли к нему за советом и от всего сердца благодарили. Это ли не счастье?
Нет
Астарион злился. На себя. На Ллой. На неё больше всего. Её героизм и самопожертвование доводили до белого каления. К чему она решила потратить годы? Чтобы спасти семь тысяч тех, о ком понятия не имеет? Потому что решила выслужиться перед своим богом? Потому что решила вернуться в храм своего божества героиней, совершившей невозможное? Почему? Решила красиво искупить грехи заблудшего отродья? Ради чего она рвала жилы и выглядела мертвее мёртвых? День за днём ритуалы выматывали её и выпивали из неё силы. Ожоги на ладонях рубцевались, угрожая стать шрамами. Даже вкус её крови стал как прогорклое вино. Она всё так же ночами подставляла свою шею, но Астарион отказывался. Она раздражала своей самоотверженностью. И больше всего его злило то, как упорно она скрывала от него, насколько ей больно и трудно даётся каждый такой день.
Астарион видел по глазам, по цвету её кожи, по тону её голоса — Ллой плохо. Иногда, после пробуждения, он слышал сдавленный плач. Не раздражающе счастливый, как у освобожденных от проклятия отродий. Нет. Этот был наполнен отчаянием и болью. Он знал, что плачет его гордая несгибаемая жрица. Слишком гордая, чтобы хоть один чёртов раз признаться ему, что ей плохо. Разве он осудил бы её за боль? Разве осмеял за то, что откусила кусок пирога, который не могла прожевать? Нет! Он предложил бы сбежать ото всех.
К чёрту Келемвора. К чёрту солнце. К чёрту этот угрюмый подвиг и все семена призрачной орхидеи. Пусть бог мёртвых пришлёт другую жрицу. Пусть эти отродья найдут себе других спасателей. К ним уже были достаточно добры. Никто и никогда не был так добр к Астариону… только Ллой. Но теперь это стадо отбирало его женщину. Отбирало по каплям. Возвращая полумёртвую тень в его объятия. Как Касадор, когда дарил ему на ужин полусгнившую крысу. Ярость клокотала в Астарионе. Требовала высказать все свои мысли. Забрать свою жрицу себе и ни с кем ею не делиться. Но это её чёртов выбор! И если эта гордая женщина-дроу не желает делиться с ним своей болью, то он не собирается замечать её слёзы!
Бесило, что когда звуки плача стихали, Ллой появлялась с широкой улыбкой. Она улыбалась каждому из отродий. Она сжигала свои ладони в пламени ритуалов. Она поднимала из мёртвых одного за другим по пять отродий в день. Она поддерживала их радость. Она всё делала для других. И ничего для своего возлюбленного. Почему?!
«Ты нужен им. Больше всего ты нужен именно сейчас. До тебя тоже дойдёт очередь, обещаю. Просто наберись терпения!» — шептала она, когда после трудного дня они сидели на скале и смотрели на сияние грибного круга миконидов.
Под вечер владыка Спав во имя девы-миротворца окрашивал сияние грибных шляпок всеми цветами радуги. Едва ли он истинно понимал причину, по которой Ллой и стадо отродий поселились недалече, но старался подарить ей кусочек воспоминания о поверхности и небе. Долину рядом с миконидами Ллой выбрала не просто так. Даже сходящие с ума от голода отродья побрезгуют вгрызаться в живые грибы или в споровых мертвецов. Уж лучше терпеть и готовить засаду на самых злых булеев. Впрочем, порой появлялись глубинные ротэ и безрассудно паслись недалеко. Их обескровленное мясо приносили спасительнице. Ллой требовалась обильная пища и вода. Из-за постоянных ритуалов её здоровье висело на волоске. Заклинания восстановления и лечения не помогали. Лишь временно снимали симптомы.
Астарион вновь стал злым и ершистым, как в первые дни их знакомства, когда она для него была лишь девицей-дроу, за что в ответ получал насмешливое «мальчик-фейри». Но тогда всё было иначе, она просто была целью для манипуляций. Юная, но уже настойчивая и знающая чего хочет. Она отказывала в помощи тифлингам рассудительно заявив, что проблема личинки мозгоеда важнее спасения всех кошек с деревьев. К тому же, у них оставались считанные дни до агонии цереморфоза. Так они считали. Теперь это время покрылось ностальгическим флёром. Да, потом они спасли всю друидскую рощу, после её ещё более убедительного заявления, что многие из тифлингов будут полезны в качестве их должников. Ллой, наивная девчонка, не успевшая дорасти до совершеннолетия(3) вечно провоцировала его на что-то необдуманное, при этом сама предпочитала потратить час-другой вечером, чтобы скрупулёзно записать свои идеи в дневник и сформировать из них детальные планы. В Подземье она и вовсе вела себя так, словно оно принадлежит ей целиком и полностью. Её звонкий голосок обретал под землёй сталь и командные нотки. Да что уж говорить, что она даже Гейла осадила, когда тот начал играть в волшебника-заучку при первой встрече.
— Прошу прощения? Не была обучена?! — вскинулась она, когда Гейл в своей высокомерной манере попросил предоставить ему для разговора кого-то достойного его высокого уровня. — Для обученного волшебника ты проявляешь невероятное невежество в вопросах магии. Но если тебя этому не обучили, то слушай и записывай — магия никому не даётся без обучения. Чародеи учатся усмирять зов крови и не по щелчку пальцев получают своё право использовать заклинания. Жрецы и паладины годами служат и учатся в храмах, прежде чем им даётся первый фокус. О смертоносной жажде знаний колдунов вообще говорить глупо, это их одержимость от момента заключения контракта. Кто ещё остался? Друиды и барды? Про коллегию бардов и годы учёбы в ней ты, разумеется, не читал? И что друиды тоже годами постигают знания в своих общинах? Не веришь мне, пойди да спроси у Каги, сколько лет она была послушницей первого ранга, прежде чем Сильванус подтолкнул её к большему? Пфф, «не обучена»! Кто из нас ещё не обучен!
Но стоило показаться в её поле зрения сладкой ягоде, сочному яблоку, румяному фрукту или пирогу с патокой, как её рубиновые глаза становились большими и круглыми. Мёд и вовсе вызывал восторг. Девочка из Подземья не была избалована сладостями мира поверхности. Настолько, что при попытке получить ещё мёда была покусана пчёлами. А её страх перед грозами, проливными дождями и обыденными капризами природы, вызывал настоящее умиление. Как и обиженное бормотание, что в Подземье такого не бывает, вот она и не привыкла. Вроде дикая и невежественная, но при этом собранная и до скрипа в зубах рациональная. Не дающая Астариону ни единого шанса её очаровать и наконец заманить в лес, чтобы получить верного союзника.
Сейчас Астарион горестно вздыхал, с неприятием глядя на неё. Что с ней стало? Где та девчонка, которая фонтанировала энергией, жаждала попробовать все сладости мира, насмешливо флиртовала с ним, хихикала над его смущением от её наготы? Пропала та девица, которая не сама смущалась, а его смущала! На её месте осталась жалкая жертвенная тень. Упрямая и упёртая жертва. Былые качества, так восхищавшие его, будто вывернулись наизнанку и направились в то русло, которое злило больше всего. Она добровольно отдала себя на алтарь чужих жизней. На чёртовы годы, чтобы спасти всех! Чтобы девочки обняли своего отца-гура?! Чтобы Себастьян пожил хоть немного свою унылую смертную жизнь?! Чтобы они все вышли на поверхность и увидели голубое небо?! Мерзость!
Когда стало совсем невмоготу от её добросердечности и героизма, он начал срываться. Поджидал её после ритуала и высказывал всё, что наболело. Не щадил ни капли. Сам себя презирал впоследствии. Но в момент ссоры его несло вперёд, как снежную лавину. Он становился омерзительным даже по своим ощущениям. После сильных скандалов он уходил в вечную тьму Подземья, остывал и хватался за голову, сгорая от стыда.
В конце концов, она исправляла его пригрешения.
Он возвращался и просил прощения. Ллой, добрая душа, разумеется, его принимала, прощая всё. Её родичи дроу даже за злобный взгляд вырвали бы Астариону и глаза, и язык. А она держалась всепрощающей добротой. Ни разу не надулась. Не поднимала на него голос. Не устроила молчаливых бойкотов. Просто тихо обнимала его и шептала:
«Скоро всё закончится. Мы вместе выйдем на солнце!»
На время наступали мир и спокойствие. Под гнётом чувства вины за свои срывы Астарион вёл себя хорошо. Всячески помогал отродьям контролировать свой голод и всплески эмоций, разрешал все конфликты, организовывал охоту, сурово наказывал тех, кто нарушал дисциплину. Не как Касадор, разумеется, но достаточно ощутимо, чтобы урок был усвоен. Ллой, поддерживая его, усиливала наказание падением имени в списке. Кто был сотым, мог стать тысячным. Подземье не прощает ошибок, поэтому странное вампирское общество не должно их совершать. Казалось, что всё становилось лучше. Наступали мир и покой. Их время, когда после тяжёлого дня Ллой ластилась к нему кошкой и всего лишь просила взамен его любви.
Не так уж много.
А потом всё начиналось заново. Обида и зависть тяжёлым грузом скапливались и втаптывали в грязь всё лучшее, что появилось в Астарионе. Всё, что она вытянула на поверхность. Даже доверие к ней. К её бескорыстной доброте. Она так и не сказала ему, почему нельзя позвать ещё жрецов. Почему она не может разделить свою ношу с другими жрецами Келемвора? Почему Шедоухарт в своей новой селунитской вере не может прийти на помощь? Не на постоянное время, но хотя бы пару раз в неделю? Почему чёртов процесс никак нельзя ускорить?!
Астарион психовал. Он едва не зверел, когда очередной бывший любовник просыпался живым и радостно плакал от ощущения бьющегося смертного сердца. Почему Астарион не может так же?! Разве он не страдал больше их всех? Разве он не заслужил стать первым? Почему его женщина так с ним поступает? Ставит его последним в очереди?! И сколько бы она не повторяла ему о его значимости для стада, ответ казался глупой отговоркой.
Она просто не любит его!
В конце концов пришли даже такие подозрения. Ллой не любит и никогда не любила его. Для неё он просто приблудившийся зверёк, питомец, отродье на воспитании, но не более того! Теперь, когда у её великой миссии по спасению потерянных душ появилось семь тысяч подопытных, он стал ей не нужен! Астарион понимал отчасти, что накручивает себя и обвиняет Ллой в преступлениях, которые та не совершала. Но обида, зависть и злость копились и плодили ещё больше несправедливых подозрений. Что если он ей уже не нужен? Что если она присмотрела себе кого-то получше? Среди отродий. Петраса? Тот вечно к ней подбирался поближе, а потом виновато шептал, что всему виной жажда крови. Но так ли это?
А время продолжало неумолимо идти вперёд, всё больше подтачивая уверенность Астариона в его верной жрице.
«Нет. Завтра я должна отдохнуть. У меня закончились силы…» — произнесла Ллой в один из самых худших дней.
Всё будто намеренно шло не так. Самые крупные булеи ушли в спячку. Минотавры все попрятались. Даже ящеры с холодной противной кровью скрылись. Добыча стала излишне шустрой, у дюжины отродий случилось кровавое бешенство, когда они были готовы кидаться на кого угодно, лишь бы утолить вечную жажду. Пока разнимали и успокаивали, несколько весьма ощутимых ударов прилетело Астариону. Голодные братья и сёстры срывались и не следили за языками, наговорив немало слов, метко бьющих по сердцу. Все были злыми и нервными.
Приковылявшая в башню Ллой выглядела одной ногой в могиле. Робот Бернард фактически нёс её на руках, не позволяя упасть. Когда Астарион вернулся, она в полудрёме лежала на кровати. Разумеется, забыв про еду. Она могла запросто уснуть и забыть поесть, выпить, а наутро встать не менее разбитой, чем была вечером. Да и руки в ожогах, после ритуалов, она лечила только после напоминаний. За ней требовался присмотр не меньше, чем за отродьями.
— Ты себя ради них убиваешь! — мрачно заявил Астарион, покрывая ожоги исцеляющей мазью. — Если так продолжится, то от тебя ничего не останется к концу срока. Тебе отдых нужен!
Ллой виновато отвела взгляд и закуталась плотнее в какой-то бесформенный плед. Она стеснялась показывать свои острые исхудавшие плечи и выпирающие ключицы. Но истощение читалось в её глазах, во впалых щеках и выпирающих скулах с обострившимся подбородком. Жрица была измотана. Астарион уже не считал дни и не знал, скольких они успели спасти, а сколько ещё остался. Он с сожалением и отвращением смотрел на свою женщину и едва узнавал её черты.
— Завтра я не буду проводить ритуалы. Устала. Я объявила всем сегодня. Так что мы можем провести день вместе! — мягко улыбнулась она.
— Да, погуляем на свежем воздухе. Погреемся в лучах солнца и вместе посмотрим на закат! — язвительно отозвался он, чувствуя как становится неприятно желчным.
Ллой обиженно поджала губы, но промолчала. При первой встрече она была совсем иной. Оправдывала своё происхождение дроу сполна. Едва в изумрудной роще какой-то дурачок назвал её «эльфятиной» в пылу битвы, как получил удар кулаком и отправился считать астральных овец. Позже, когда он обиженно припоминал ей этот удар, она со спокойной наглостью парировала, что ему досталось очень легко, за оскорбления дроу обычно вырывают языки. Но позже смилостивилась и даже помолилась Келемвору за жизни наёмников, чтобы те добрались до Врат Балдура целыми. Она была острой на язык, порой даже слишком. Не позволяла кому-то говорить за неё, а за себя и говорила и атаковала без всякой жалости. Но теперь…
— Потерпи немного…
— Потерпеть?! — ощерился он. — Пока ты окончательно не уйдёшь в объятия своего бога?! Взгляни правде в глаза! Ты не спасёшь этих отродий! Не стоило даже пытаться. Это не твоё дело! Какого чёрта ты думаешь только о них и своём дурацком боге! Почему не можешь хоть раз подумать обо мне? Каково мне видеть тебя такую, умирающую для них и за них?! Кто они тебе, что ты так стараешься? Или уже появились любимчики?!
Всё произошло слишком быстро. Астарион и глазом моргнуть не успел, как закатил скандал. Умом понимал, что такие слова не должны звучать. Понимал, что делает всё только хуже и собственными руками разрушает отношения, за которые действительно старался бороться. Старался. А теперь делал всё, чтобы их не стало. Но плотину прорвало. Он говорил и кричал, пока слова не закончились. А следом схватил свой плащ и помчался прочь, ненавидя себя, всех отродий, чёртового Келемвора и Ллой. За то что проползла змеёй в его сердце и теперь безжалостно жалила, удерживая рядом с собой. От любой другой он бы давно сбежал, пусть сама возится с отродьями. А для неё старался, искал позитивные стороны в том, как опекает стадо.
За спиной он слышал её голос. Тихий и слабый. Зовущий его. Но бежал всё быстрее, пока всё не стихло. Он помнил тайные тропы на поверхность. Через старый лифт Зентарим он поднялся наверх и впервые вдохнул воздух полной грудью. Вечерний осенний воздух. Его свежесть пьянила.
«Кого ты пытался обмануть? Ты не герой! Не славный воин!» — горько усмехнулся он про себя и пошёл на восток.
Астарион не выбирал конкретного направления. Ноги будто сами несли его вперёд. Мимо деревеньки, которая после нашествия гоблинов уже немного оправилась. Дома за высокими заборами стояли целые, в окнах можно было заметить свет, а от самой в прошлом покинутой деревни теперь пахло едой, людьми и домашним скотом. Жизнь на поверхности продолжалась. Раны, нанесённые Абсолют, затягивались. И только он, Астарион, словно погрузился в царство смерти и всё пропускал.
Свобода. Ночной воздух пах свободой. Впервые Астарион мысленно признался себе в том, что в Подземье был как в тюрьме. Или даже как в аду. Не в аду Аверно, а в том, которым пугают храмовники. Место страшного суда, демонстрация грехов, пытки и отправление в долину забвения. Именно так Астарион себя и чувствовал. Окружённый свидетельствами собственных пригрешений. Вынужденный каждый день смотреть, как другие отродья получают жизнь ни за что, а он, отдавший столь многое, беспомощно наблюдает и «пасёт» своё стадо. Теперь он мог делать всё, что угодно! Ну, кроме возможности войти в чей-то дом, пересечь реку или выдержать прямые солнечные лучи. Но хотя бы гулять под луной!
Он гневно стиснул кулаки.
Ллой сделала это с ним. Она заточила его в темницу. Она устроила это ежедневное издевательство над ним! Едва он обрёл свободу, после победы над Нетерийским Мозгом, она отобрала её. Его любимая женщина предала его и мучила…
Пусть теперь прозябает во тьме своей родины одна!
Ноги почти свернули в сторону их былой стоянки. Возможно, Джергал до сих пор обитает там? В прошлый раз он устроил себе уютное гнёздышко в полуразрушенном каменном… чем бы оно ни было. Астарион остановился. Ещё чего не хватало — попадаться на глаза этой ходячей мудрости из белого стиха и житейских наставлений. Зато его нос, измученный обрыдшими запахами Подземья, уловил знакомый тонкий аромат. Ночная орхидея, сандал и морские минералы. Шэдоухарт. Неужели их давняя соратница перебралась в Изумрудную рощу?
Найти бывшую жрицу Шар не составило труда. Её аромат был настолько сильным, что Астарион, шустрее любого волка, добрался до небольшого домика. Частично каменный, частично деревянный. Он явно пережил не лучшие времена и был кем-то неоднократно подлатан. На вкус вампира это была жалкая тёмная лачуга, один день в которой оскорблял его достоинство, с другой стороны жрица Шар жила и в более неприятных условиях. Вокруг домика которого радостно бегала домашняя живность. Курицы, кошки, собаки, целая корова и небольшой волк. Вот тебе и жрица, дрожащая от всего, что воет! Сереброволосая Шэдоу находилась в небольшом диком садике позади домика и собирала груши. Она почти не изменилась, только сменила кольчугу с бронёй на селянское платье. Свои волосы она заплетала в такую же косу, как и при служении Шар. Астарион не стал приближаться к ней слишком близко — волк жрицы начал неприятно рычать.
— И кто к нам пожаловал?.. — не поворачиваясь у нему, поинтересовалась она, срывая последние фрукты с дерева, прежде чем повернуться. — О, Астарион! Ты ли это? Вот кого точно не ожидала здесь увидеть.
— Здравствуй, дорогуша, скучала без моего яркого общества? — само собой вырвалось у него приветствие, отточенное острее его клыков. На самом деле Астарион понятия не имел, о чём говорить со старой спутницей. И стоит ли разговаривать вообще.
— Знаешь, Астарион, как ни странно, даже по этому раздражающему тону я тоже скучала! — медленно произнесла Шэдоу, меняя тон голоса с напряженного до дружелюбного. — Проходи в дом. Того, что ты любишь, у меня нет, но есть парочка бутылок вина.
— Балдурская лоза(4)? — скривился Астарион, припоминая этот позор, за пяток серебряных, который смеет называть себя вином.
— А виноделы говорят, что оно достойно даже самого великого герцога! — шутливо возмутилась жрица, жестом приглашая его в дом, придерживая большую корзину с грушами в руках.
— Если этот герцог Рейвенгард, то ничего удивительного, — фыркнул он. — Для человека с низов и сливовая шипучка(5) станет амброзией.
Шэдоухарт беззлобно рассмеялась. Астарион подозревал, что над его словами, а не над принижением герцога. Они расположились в маленькой кухоньке, которая одновременно являлась местом для трапезы и высушивания трав, а напротив печки можно было запросто разглядеть углубление для кладовой, притопленной в землю для охлаждения продуктов.
— Не волнуйся. У меня есть что-то получше столового вина(6), — подмигнула она. — Гейл прислал недавно посылку. Как знал, что ты заглянешь. Чёрный посох(7) пятилетней выдержки в дубовом бочонке!
Шэдоухарт провозгласила название вина так, словно это был королевский титул, и поставила на стол бутыль с печатью Глубоководья из тёмного стекла, неравномерной прозрачности, словно в самой бутыли, кроме вина, обитал живой дым. Астарион хоть и был весьма циничным любителем исключительно хорошего яда, красного или белого, не стал скрывать своей заинтересованности. Чёрный посох действительно был на порядок выше дешёвой красной бурды, что встречалась им на пути, когда они были только компаньонами. Да ещё пять лет в дубе… Он не испытывал жажды по вину, но теперь чувствовал, как потекли слюнки.
— Хм, чего ты ждёшь, дорогая, не томи своего гостя!
— Ты совсем не изменился… Ладно, раз ты гость, то поухаживаю за тобой! — закатила она глаза, но действительно поставила на стол два чистых серебряных кубка. Нарезала грушу, больше для себя, чем для него. — Ты ведь не боишься серебра?
— Не волнуйся, дорогая, серебро меня не пугает! Лишь моё отсутствие отражения на его поверхности, — махнул рукой Астарион, пока она разливала вино по кубкам.
— В таком случае за встречу! — отсалютовала ему Шэдоухарт.
— И за прекрасное вино! — не остался в долгу Астарион.
Он пригубил немного вина и едва не поморщился. Напиток был отличным. Даже изысканным. Про него не просто так пели дифирамбы. В терпком букете ощущалась целая история Глубоководья и его талантливых волшебников. Вино будто содержало в себе немножко самого Гейла. Сладость от дружелюбной улыбки, кислинка от заносчивости, пряная нотка от разрушительной силы магии, приятное послевкусие интеллекта, способного победить архидьявола в шахматы, и конечно же крепость, словно слишком поглощённый иллюзиями и фантазиями волшебник. Шэдоухарт подала на стол настоящее сокровище, которое снова напомнило Астариону, как долго он пребывал в Подземье, в своём добровольном заключении. Они медленно и молча цедили вино, глядя каждый в свою сторону. Жрица не торопилась начинать разговор, а сам Астарион внезапно обнаружил, что не может произнести ни слова. Молчание затягивалось.
— Как вы с Ллой поживаете? — прервала тишину жрица, когда стало понятно, что гость будет играть в молчанку.
— Прекрасно, — преувеличенно бодро отозвался Астарион, натянув на лицо одну из лучших своих улыбок. — Ллой вся в делах. Спасает отродий. Каждый день, не покладая рук. Вся в делах. Гордость Келемвора.
— А ты? — уточнила Шэдоу, странно и с подозрением на него глядя.
— О, у меня дела просто прекрасно! — продолжил он ту же ноту. — Я делаю доброе дело. Помогаю отродьям привыкнуть к новой жизни. Я им действительно нужен. Прекрасно, когда на меня смотрят, как на авторитет. Со всем этим я чувствую ответственность. Думаю, я стал лучше. Так что, прекрасно. Всё прекрасно!
— Прекрасно? — недоверчиво повторила жрица.
— Великолепно! — подтвердил он.
— Звучит как-то… ну как будто всё ни разу не прекрасно! Ты столько раз повторил это слово, будто пытаешься кого-то из нас убедить, и со мной ты прогадал! — честно сказала ему Шэдоухарт.
— Тебе кажется, дорогая, разве мои дела могут быть плохи? Мы стали героями Балдура. Уничтожили Касадора, Рафаила и Нетерийский Мозг. Надрали зад трём богам и их трём Избранным. Сделали невозможное много раз! Со мной моя любовь, моя милая Ллой, я свободен и приношу пользу обществу! Я живу там, где можно не бояться обгореть на солнце, ведь в чёртовом Подземье его никогда не бывает! Как и свежего воздуха, и луны, и звёзд. И ощущения свободы. И понимания, что, чёрт возьми, мы делаем. Но я счастлив, дорогая, я очень счастлив! — выпалил он на одном дыхании, сжав кулаки так, что ножка кубка немного погнулась. Из последних сил Астарион сменил перекошенное выражение лица на почти улыбку и вежливо спросил: — А ты как?
— Нормально, — осторожно ответила Шэдоу, глядя на него со странным выражением в глазах. — Бывают хорошие дни, бывают плохие. Мы с Эмпоро(8) думаем пожениться… лет через пять. Сейчас мы помогаем друидам, временно перебрались в этот домик. Планируем тут зимовать.
— Помогаете, значит… все кому-то помогают, — пробормотал Астарион с горькой усмешкой.
«Все кому-то помогают, но никто не поможет мне!»
Жрица нахмурилась и на всякий случай налила ещё вина. Она видела, что гость чувствует себя очень прескверно.
— А наш бард-баалёнок не торопится домой? — поинтересовался будто невзначай вампир.
— Эмпоро участвует в одном ритуале друидов. Вернётся утром.
— Жаль. Я помню, у него были очень хорошие советы относительно всего. Отношений…
Шэдоухарт понимающе кивнула. Должно быть решила, что Астарион не к ней в гости шёл, а их второго лидера хотел повидать. Но не говорить же правду, что он просто блуждал по тропе памяти и случайно её унюхал. Впрочем, случайно ли? Можно ли верить в случайность в мире, где на каждое явление имеется своё божество и не одно? Может Келемвор или его идейная союзница Селунэ(9) дали ему прицельного пинка прямо до порога своей жрицы.
— Не думала, что увижу тебя так скоро, — прервала его мысли Шэдоу. — Ждала пламенной встречи только через несколько лет. Как раз и Карлах подлатала бы своё сердечко, да и Лаэзель показала подросшего малыша Ксайя(10). Главное, чтобы Тару за хвост не дёргал!
— Да, я… решил выбраться на свежий воздух. Проветриться. Побыть немного на свободе.
Жрица понимающе кивнула и налила ему ещё вина, заметив, что его кубок пуст.
— Пожалуй, это тебе нужно. Выглядишь ты паршивенько. Представляю, как Ллой сейчас скучает по «Надземью», как она называла всё на поверхности, — усмехнулась она, удручённо покачав головой, видимо, в ответ на свои собственные мысли.
Астарион едва подавил в себе желание желчно усмехнуться и высказать Шэдоухарт всё, что он думает о Подземье и дроу, которая безжалостно истоптала его сердце в попытке угодить своему божеству. И всё же язык за зубами он не удержал.
— Ллой получает почёт и всеобщее уважение в своём обожаемом Подземье, — ехидно сообщил он, мысленно добавив: «В котором решила держать меня при себе пленником. Комнатной пастушьей собачкой, способной сдерживать её стадо!»
— Обожаемом?! — едва не закашлялась вином жрица, глядя на него круглыми от удивления глазами. — Мы говорим об одной и той же Ллой?
— А что? — опешил Астарион от такой реакции.
— Да она ненавидит Подземье! С момента смерти Карнисса(11), она желала Мензоберранзану сгнить в собственной желчи и сгинуть. Забыл что ли тот инцидент, когда она едва Минтару на салат не порубила?! Не будь она жрицей Келемвора, возможно, пошла бы на город дроу войной.
Вампир пристыженно притих. Действительно, он забыл! Забыл! Настолько зациклился на своём быте в Подземье, что отстранился от воспоминаний. О том, какой была Ллой на самом деле! Она ведь и вправду не рвалась назад во тьму. Да и Ллос поносила недобрым словом, на мгновение становясь лютой, как он сам в доме Касадора. Конфликт с Минтарой едва не закончился смертью паладинши Ллос. И смерть отвратительного драука стала для неё тяжёлым ударом, после которого жрица в буквальном смысле едва не канула во тьму.
Обухом по голове вернулось воспоминание о проклятых землях вблизи Ривингтона, когда он утешал её, отчаянно плачущую в его руках. Тогда он слышал в сдавленном шепоте яд проклятий в сторону Мензоберранзана, но почему-то не запомнил. Она шептала, как ненавидит прогнившее общество, танцующее под дудку Ллос, уничтожившее всю её семью самым мерзким способом. И до сегодняшнего момента не думал, что возвращение в Подземье могло причинить ей боль.
Она же пошла добровольно!
— Ты, кстати, надолго к нам? — поинтересовалась Шэдоухарт, вновь прерывая его мысли. — Я, просто, не знаю, есть ли тут поблизости что-то комфортное для твоего дневания.
Вампир, погружённый в собственные мысли, не сразу сообразил, что она от него хочет узнать и ответил невпопад:
— Мне просто нужно немного свободы! Немного пространства подальше от этого наказания Келемвора!
И вновь ответ вышел излишне резким. Куда более резким и откровенным, чем ему хотелось бы. С другой стороны, разве Шэдоу сама не пострадала от своей богини Шар? Кто как не она может понять, каково это находиться во тьме и в неволе из-за капризов божества, которое играет смертными как игрушками, а жрицы только и могут, что слепо выполнять волю и смиренно чахнуть, если того требует их служение!
— Наказания? — неожиданно усмехнулась она, покачав головой. — Келемвор не наказывает Ллой, а испытывает её стойкость.
— А ты будто свечку держала, пока он решение принимал?! — по привычке ощерился он, чувствуя, что жрица собирается покрывать Ллой и её божество. Вот тебе и сопереживание! Как всегда, только для всех остальных, но не для него!
— Стояла рядом в храме, когда она просила за тебя верховного жреца.
Холодный ответ спугнул наметившуюся злость. Внезапно даже вино будто обрело вкус горного льда. Шэдоухарт сказала что? Нет! Ему точно показалось!
— За меня?! — переспросил он, недоверчиво вертя головой. — Подожди секунду, мы с ней отправились в Подземье сразу! Когда она успела?
— В тот день, когда Мозг был уничтожен. Ты сбежал в тень. Ллой сказала, что ей невыносимо смотреть на тебя, — он по привычке поморщился, но Шэдоухарт продолжила: — Что ты принёс столько жертв, а наградой стала вечность в теле вампирского отродья. Вечность без солнечного света. В Нижнем городе есть храм Келемвора(12). Мы пошли туда вместе.
— И?
Она просила за него! Его милая Ллой просила за него у жрецов! От этих мыслей на душе становилось и сладко, и горько. На мгновение он поверил в сказку, в которой Ллой освободит отродий, а ему поможет какой-то другой жрец. Неважно, почему именно такой расклад…
— Ей отказали, — безжалостно перерубил голос жрицы все его фантазии. — Даже за всё содеянное ради спасения Побережья Мечей. Жрецы единогласно сообщили, что ты недостоин второго шанса.
Тепло надежды вновь превратилось в безжизненную сосульку. Ишь, чего захотел! Чтобы ему просто так взяли и посочувствовали жрецы бога смерти! Глупый-глупый Астарион! Никто и никогда не был к нему добр. Никто не проявлял заботы. Кроме всего одной души…
— Ллой не согласилась, — продолжала говорить Шэдоу с усталой улыбкой. — Ты знаешь, что когда она чего-то хочет, она пробьёт все стены и добьётся своего. Она добилась личного разговора с Келемвором через медитацию.
— Так… — напрягся он. Ещё не до конца понимая, к чему приведёт эта история, но уже чувствуя неприятную горечь.
— Я не знаю, о чём они говорили. Могу только догадываться, — развела руками жрица. — Она вернулась с горсткой семян в руке и сказала, что не вернётся из Подземья пока не вытащит всех. Всех, Астарион, это вместе с тобой. Если поднапрячь голову, то картина ясная — Келемвор согласился исполнить её желание, если она пройдёт его испытание. Спустится в Подземье к отродьям и вернёт к жизни их всех. А до тех пор путь к свету и солнцу для неё закрыт. И, зная жестокие правила игр с богами, могу точно сказать — если она нарушит хоть одно из условий, то сделке конец.
Горечь внутри стала только сильнее. Осознание пришло не сразу. Оно подступало медленно, мучительно жестоко напоминая ему обо всём, что он наговорил Ллой. Обо всём, что он сделал. Обо всех его срывах. Словно издевательства ради вспомнились его слова, которые он сказал ей на кладбище. Разве не он говорил ей, что любит?Разве не обещал, что ему только она нужна? Разве не готов был смириться с положением текущих дел, чтобы уйти в Подземье? Благодарил её, что не позволила ему превратиться во второго Касадора. А ведь все его слова, мысли и порывы на тот момент казались истинными. Ему самому казались истинными. Он же сам был готов быть ей равным партнёром. Не из надежды на награду, а просто потому что она его мир перевернула в лучшую сторону. Просто за то, что эта дроу-изгнанница выбрала его и продолжала выбирать, несмотря ни на что.
А он?
Хотелось вскочить с места и рвать на себе волосы. Вцепиться в Шэдоухарт и кричать «где же ты была раньше со своими ответами?!». Хотелось выйти на солнце и сгореть поскорее в его лучах, чтобы не испытывать жгучего стыда. Всё это время он злился на неё. Трепал ей нервы. Скандалил. Показывал худшие свои черты. Требовал отступить от угрюмого подвига! Требовал отказаться от спасения самого себя! Требовал перестать быть собой, отречься от тех принципов, за которые её полюбил. И ни разу, ни одного чёртового раза, не подумал! Более того, с момента её добровольного заточения под землёй он не сказал ей ни одного доброго слова.
— Дерьмо…
— Последний раз, когда я её видела, она сказала, что готова выдержать и четыре года, и десять лет в темноте, если после этого ты станешь живым.
«Мефистофель за семь тысяч погубленных душ создаст вознесённого вампира, Келемвор за семь тысяч спасённых душ даст смертную жизнь вампиру… Почти поэтично!» — с сарказмом в каждом слове подумал Астарион.
— Почему она мне не сказала? — вцепился он за последнюю ниточку, которая сделала бы его в своих глазах чуть менее паскудой. — Почему молчала? Я ведь… я чёрт знает что думал о ней.
— После моего служения Шар, я могу точно сказать, что когда дело касается богов и их жрецов, неразглашение стоит в договоре самым первым пунктом. А то, что ты думал чёрт знает что, ну, это ты дурак! — хмыкнула Шэдоухарт и добавила: — Хорошо, что только думал, а не говорил…
— Я идиот!
— Ну да, о чём это я… Астарион и «промолчать» вместе не живут!
Он схватился за голову. Все её слёзы. Обожжённые священным огнём руки. Ритуалы, истощающие её день за днём. Её добровольная ссылка в, как оказалось, ненавистное Подземье. Отказ от надземного мира и его радостей. От всего, что ей предлагал статус героя Балдура. Все эти жертвы она приносила ради него! Ради его спасения! Всё это время она думала о нём! Она делала всё ради него!
— Шэдоухарт, кажется, я сделал всё, чтобы потерять её, — убито прошептал он.
— Ты дурак, — пришёл справедливый ответ.
— Я ещё хуже. Но… я должен всё исправить. Понимаешь? Я должен!
— Я так понимаю, тебе нужна помощь? — скрестила руки на груди жрица.
«Должно быть, действительно, кто-то из богов пнул меня к порогу её дома!» — с чем-то похожим на благодарность подумал он.
Насмешливая улыбка Шэдоухарт преследовала его до самого утра. Весь остаток ночи он, как безумец, носился по тропкам прошлого. Благо, время года позволяло пограбить несколько ульев, ободрать кусты с ягодой, и утащить из чужих садов (ничего личного, поселенцы ранее брошенной деревни) различных фруктов. Жрица щедро подарила ему ещё одну бутылочку вина и половину собранных груш.
— Они всё равно испортились бы раньше, чем мы с Эмпоро их съели, — махнула она рукой. — А готовить из них что-то съестное я пока не научилась.
Астарион понимал, что набранный им багаж вкусностей даже близко не сможет искупить его скотское отношение. Едва ли в своих собственных глазах он станет лучше. Даже если она его простит. Он предал её доверие. Срывался на ней из-за своего эгоизма. В мыслях подозревал её в худших грехах, а сам? Даже если бы она действительно делала всё для остальных, то… то что? Не он ли так радовался, когда после победы над Мозгом она сказала, что хочет провести свою жизнь с ним?
Шэдоухарт его не щадила и не утешала. Она не отказалась от нескольких колких эпитетов, но помогла ему собрать всё необходимое. Даже до рунного круга довела за полчаса до рассвета. Небо уже светлело, когда он оглянулся на Изумрудную рощу. Он был где-то здесь, недалеко, когда выпал из капсулы и его встретили солнечные лучи. Они должны были испепелить вампира, но впервые за двести лет подарили ему ощущение настоящего тепла. Сейчас оставаться до рассвета вновь было опасно. К тому же у него очень-очень много дел. Замаливать ворох своих грешков перед его женщиной.
Если она всё ещё считает себя его женщиной…
От последней мысли стало по-настоящему страшно. Что если он вернётся к их месту, а волшебная башня окажется опустевшей? Что если его встретит запустение и вечное сожаление о том, что он утратил? Что если он ей больше не нужен? Кто согласится терпеть его выходки снова и снова? Кто стерпит его мальчишеский побег и примет обратно?
Астарион знал, что сам себя прогнал бы вилами.
— Мы вернёмся с ней вместе из Подземья, — сообщил он вместо прощания Шэдоухарт. — Но вы можете заглядывать к нам. Волшебная башня примет любых гостей.
Ллой не спала. Дроу вообще не спят, разве что могут упасть в обморок. Медитацию от сна несложно отличить. Но из-за слабости от ритуалов жрица порой впадала в дрёму, проваливаясь в непонятное состояние. Неизвестную область как для эльфов, так и для дроу. Глядя на неё, такую слабую, отощавшую и одинокую, Астарион мысленно назвал себя самым дерьмовым спутником жизни, какого она могла бы себе выбрать.
«Идиот, мог бы хотя бы следить за её здоровьем! — злился он на самого себя. — Ты двести лет питался дохлыми крысами и терпел Касадора, неужели не мог потерпеть пару лет в Подземье, просто чтобы твоя женщина была немного счастливее? Даже если это её жреческая придурь!»
У их большой кровати стоял Бернард. Видимо, Ллой позвала его после того, как Астарион сбежал. Сердце вампира сжалось, когда он вспомнил самую первую функцию этого робота, которую они обнаружили при встрече с ним. Робот по приказу мог обнять того, кого считал хозяином. Ллой было настолько одиноко, что она попросила робота её обнять?
А тот, кто должен был её обнять, прохлаждался на поверхности, жалея себя.
Астарион осторожно сложил все принесённые с поверхности гостинцы на пол. Точнее говоря, он попытался это сделать. Едва каменного пола коснулась корзина с грушами, как Ллой рывком поднялась. Она выглядела ещё хуже, чем когда он ушёл. Он без труда заметил показательные следы на щеках и крыльях носа — она плакала. Снова. На этот раз из-за него.
«Каждый раз из-за меня!» — угрюмо напомнил самому себе Астарион. Всё это паломничество именем Келемвора со спасением отродий было из-за него. Из-за её желания дать ему иную участь, чем остаться навсегда отродьем.
Ллой смотрела на Астариона. Он смотрел на неё. Никто не спешил начинать разговор первым. Лицо жрицы приняло непроницаемое выражение. Трудно было сказать, она злится или грустит. Или уже не хочет его видеть, и ему лучше проваливать, чтобы до конца вечности ненавидеть себя, что упустил единственную душу, которая заботилась о нём и любила. Ллой поджала губы, что делала всегда, когда злилась или обижалась.
— Ты вернулся, — бесцветным голосом произнесла она.
Астарион, за неимением идей лучше, решил пойти самым низким путём — задобрить жрицу подарками. Он осторожно вынул горшочек, который ему подарила Шэдоухарт, в него он собрал любимое лакомство Ллой. Если бы он был способен краснеть, то обязательно покраснел. Несмотря на почтенный возраст, во много раз превосходящий жрицу, он чувствовал себя мальчишкой, который сильно нашкодил.
— Я… Я подумал, что ты захочешь немного мёда, — осторожно произнёс он. — Этот без пчёл. Он тебя точно не ужалит…
Слова оборвались на тягучей ноте, когда Ллой уронила лицо в ладони. Острые плечики дроу задрожали от почти беззвучного плача. Сердце Астариона болезненно замерло. Горшочек мёда упал в корзинку. Вампир бросился к плачущей на кровати жрице. Порыв обнять её и успокоить столкнулся в неравном бою со стыдом. Он столько раз её обидел, может ли он вообще теперь к ней прикасаться, если даже Бернард был более чутким? Падая на пол перед сидящей жрицей, он обнял её ноги, прижимаясь щекой к тёплым коленкам.
— Прости-прости-прости! — отчаянно зашептал он, целуя обсидиановую кожу. — Я идиот! Я хуже всех! Я ужасен… Но только не плачь!
— Что?.. — выдохнула она, глядя на него круглыми от удивления глазами.
В замешательстве Ллой отняла ладони от лица. Астарион не стал терять зря время и поймал её замёрзшие руки в свои, покрывая поцелуями тонкие ладошки. Не обделял вниманием ни одну из линий свежих шрамов. Свидетелей той боли, через которую она проходила каждый день.
Ради него.
— Прости меня, — прошептал он снова. — Я… я никогда не должен был говорить то, что сказал. Я слепец. И глупец. Я не видел дальше собственного носа. Не понимал… Мне так жаль. За всю боль, что я тебе причинил.
— Я думала, что ты не вернёшься, — едва слышно пролепетала она, роняя слёзы на бледные щёки.
Сердце снова сжалось от стыда и боли. Она думала, что он её бросил. Оставил одну с её угрюмым подвигом, годами в компании тысяч вампирских отродий. А ведь он хотел уйти и не возвращаться. Да, на короткий момент слабости, но она боялась не безосновательно.
— Нет. Нет-нет-нет, я никогда не уйду. Не от тебя. Моя милая… Никогда, — запинаясь, продолжил он шептать в её ладони и позволил себе грустную улыбку. — Только если ты сама меня прогонишь.
Новый виток слёз стал сюрпризом для Астариона. Не тех слёз, которые его встретили, почти беззвучные, а те, утренние. Отчаянные и жалобные. Которые он так безжалостно игнорировал. Ллой уткнулась лицом в его плечо, позволяя обнять её полностью. Гладить её волосы, смахивать слёзы с любимого лица, шептать всё что угодно, лишь бы ей стало немного лучше.
— Я устала. Я так устала. Я не знаю, сколько смогу выдержать. Это так больно. Так мучительно больно каждый раз! Иногда мне кажется, что я не выдержу. Что просто сломаюсь и подведу всех. Что я недостойна…
— Тшш, ты умница! — не позволил он ей говорить о себе плохо, целуя в щёку. Едко память напомнила, что он никогда не хвалил её за титанический труд. — Ты моя умница! Ты никого не подведёшь. Даже если откажешься от всего этого. И если не откажешься. Ты самое лучшее, что было в моей жизни! Ты моё чудо. Мне больше ничего не надо. Только ты…
Он ещё долго говорил. Повторялся. Сбивался. Срывался на поцелуи. Больше всего боялся, что она отвергнет. Даже когда она плакала из-за его побега, всё равно боялся. Не из-за мечты о жизни под солнцем. Из-за женщины, готовой на любые сделки ради его счастья. Астарион решил не признаваться. Не раскрывать её тайну. Позволил их сделке с Келемвором остаться не разглашённой. Вместо этого крепко обнимал Ллой до самого утра.
— Не уходи сегодня, — попросил он, трепетно сжимая её руку.
— Я не уйду. Я ведь взяла выходной, чтобы отдохнуть, — напомнила она с робкой улыбкой.
— Бери их почаще. Хотя бы раз в неделю, — попросил он. — Эти отродья двести лет прозябали в темноте и унижении. В Подземье на самом деле не так уж и плохо. Одним днём больше — не такая уж большая разница. Они потерпят тут и четыре года и пять лет, и десять! Они и так были эгоистами, не понимающими, как много ты для них делаешь, а в ответ не получаешь любви, которой достойна…
— Ты точно про отродий говоришь? — улыбнулась Ллой, понимая, что он подразумевал.
До конца дня Астарион пообещал себе, что убедит её устраивать дни отдыха. А пока следовало начать первый из таких.
«Ты ходил на поверхность, чтобы принести мне мёд?» — удивлённо вопрошала она, глядя на него влажными от благодарности глазами.
Астариону пришлось привлечь на свою сторону всё красноречие и артистизм. История была рассказана театрально преувеличенно и немного абсурдно. В ней присутствовали медведи, дикие кабаны, озверевший рой пчёл и жители деревни, которые с факелами и вилами охотились за ним из-за украденного пирога с патокой. А ради бутылки прекрасного вина пришлось вступить в бой с волшебниками Глубоководья. Эти трое бились как дюжина, хотя их было шестеро против одного, в любом случае, не меньше десяти! Ллой смеялась и от её звонкого смеха в сердце вампирского отродья становилось теплее.
В Подземье каждый день похож на предыдущий. Астарион смотрел на их необъятное стадо, понимая, что оно закончится ещё очень-очень нескоро. Куо-Тоа, помня о богине-Ллой, временами приносили им всяческую живность в качестве подношения. На самых крупных монстров стадо охотилось толпой. На радость лидера, с каждым разом получалось всё лучше. С днями отдыха, срок пребывания растянулся до полноценных четырёх лет.
Но в этот раз всё иначе.
Астарион теперь не сомневался в своей жрице. Коршуном отгонял от неё надоедливых отродий, когда она уставала. Он смазывал целебной мазью её рубцы на ладонях, целовал холодные пальцы, не забывал ей напоминать, какая она умница и в конце дня тихо шептал ей в висок, пока они смотрели на долину миконидов:
«Скоро всё закончится. Мы вместе выйдем на солнце!»
PS
Шедоухарт не сообщила Астариону главного — того, чего сама не знала. Испытание Келемвор положил на плечи не только своей жрицы. Бог смерти и равновесия испытывал вампирское отродье в равной степени как и Ллой. Жрица должна была показать не только стойкость духа, верность принципам и милосердие для каждого из отродий, но и уберечь мир смертных от легиона голодных монстров, способных роем саранчи пожирать всё, что увидят на своём пути. А сам Астарион… лишь изменившийся в своём сердце эгостичный вампир-гедонист мог получить второй шанс. Изменившийся искренне и не ради награды.
Примечания:
Сразу ответ для знающих лор, все отродья младше двухсот лет, кроме Астариона (и, возможно, кого-то из его братьев-сестёр). Это плюс-минус подсчитывается из диалогов. Поэтому в его случае истинное воскрешение не сработает. Зато сработает божественное вмешательство. И тут всё в соответствии с лором. Уже с 10го уровня жрец может призвать божество на помощь. В игре помощь порезана и оказывается один раз за прохождение, в механике DnD просьба может быть любой, но божество может согласиться или отказаться помочь.
1) Владыка Мёртвых, Судья Проклятых. Келемвор рассматривается как справедливый, честный и утешающий бог смерти. Все верующие Келемвора презирают нежить и так или иначе работают над её искоренением, так как любая нежить расценивается как искажение естественного порядка вещей. Для них принято истреблять даже "хорошую" нежить
2) Если встретить гура до того как Астарион покажет свою природу, то встреча с вероятностью в 90% пройдёт мирно. А потом его можно будет встретить в третьем акте. И да, он всё равно рад, что его дочки хоть в каком-то виде живы, он в конце учит их охотиться на зверей и контролировать жажду
3) Совершеннолетие у дроу и эльфов наступает в 70 лет. Ллой около 60 лет
4) Балдурское красное, достойное даже великого герцога — бархатистое, крепкое, с приятным терпким привкусом. Стоимость = 1 золотой
5) Дешевое крепкое пойло с резким вкусом; даже не хочется допивать до дна. Стоимость = 1 золотой
6) Самое обычное столовое вино, каким утоляют жажду по всему Фаэруну. Подается в керамических сосудах, издающих при откупоривании восхитительный «чпок!» Чем меньше уровень жидкости в сосуде, тем лучше. Стоимость = 1 золотой
7) Крепкое, яркое, неравномерное. Это красное вино — словно Глубоководье в бутылке. Стоимость = 20 золотых
8) Тёмный Соблазн. Бард человек по имени Эмпоро Удей (генератор случайных имён подарил такое чудушко мужу)
9) Поскольку в домашней молитве балдурцев присутствуют Латандер, Селунэ и Келемвор, даже без знания истинного положения дел их считают союзниками
10) Если оставить яйцо и отдать Лаэзель, то в эпилоге она сообщит имя сына: Ксай
11) Карнисс. Драук (драйдер) из второго акта. Про него отдельно написан "Паучок"
12) В лорной карте Врат Балдура в Нижнем городе есть храм Келемвора. В игре его нет
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу