Цена верности (гет)

«…Ни философский камень больше не ищу,

Ни корень жизни, — ведь уже нашли женьшень.

Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещу

И не надеюсь поразить мишень.

Устал бороться с притяжением земли —

Лежу, — так больше расстоянье до петли.

И сердце дергается, словно не во мне, —

Пора туда, где только «ни» и только «не».

На коне, — толкни — я с коня.

Только «не», только «ни» у меня.»

Владимир Высоцкий — «Истома ящерицей ползает в костях…», 1971

* * *

Беллатриса ясно помнила день своей свадьбы. Яркое солнце, роскошное белое платье, вышитое множеством бриллиантов на заказ, восторженные взгляды гостей… Она стояла рядом с Родольфусом, ощущая себя королевой мира. Тогда она еще верила, что их брак принесет счастье и процветание.

— Мы будем вместе навсегда, долго и счастливо, — прошептал в тот день Родольфус ей на ухо, а после поцеловал в щеку. Беллатриса тогда улыбнулась ему совершенно искренне.

Сначала все было очень даже хорошо. Юная миссис Лестрейндж переехала в изысканное поместье мужа. Ее сердце трепетно билось, а восторгу не было предела. Она впервые покинула папенькин дом, уезжая не в Хогвартс, а в свою новую счастливую и взрослую жизнь! Беллатриса с упоением рассматривала светлые комнаты и представляла свою новую жизнь.

Напевая под нос простенькую арию, которой некогда томила ее миссис Блэк — мама Беллатрисы, — она самозабвенно плыла по мраморным лестницам, обязательно невесомо очерчивая по позолоченным перилам незамысловатые узоры, весело перегнулась через балюстраду, выглядывая в чудесно пахнущий сад и выискивая взглядом уходящего на работу Родольфуса. Он обязательно оборачивался в ее сторону, небрежно отвешивал шутливый поклон и выходил за ворота, где его уже ждал Люциус Малфой. Когда они оба с хлопком исчезали, юная миссис возвращалась внутрь светлого просторного поместья.

Вскоре оказалось, что одной в таком большом поместье ей оказалось очень скучно. От Беллатрисы прятались даже домовые эльфы. В конце концов она решила, что так дело не пойдет и принялась собираться. В отчий дом. В гости.

Фамильное поместье Блэков, принадлежавшее Сигнусу и Друэлле Блэк, встретило ее по-знакомому небрежно. Дома часто бывали только младшие сестры, чему Беллатриса всегда была несказанно рада. Их общество ей казалось намного приятнее, чем родительское внимание. Юная миссис Лестрейндж навещала сестер почти каждый день, за исключением тех, когда Родольфус оставался дома. Но вот, один из дней в конце концов стал исключением.

Первое, что выдало присутствие родителей в доме — напряженная тишина. Не то, чтобы в их доме всегда было шумно, но эта тишина была гуще, чем обычно. В гостиной Беллатрису встретила ее мать, всегда строгая и хмурая. Она всегда недовольно поджимала губы и цепко осматривала внешний вид каждого, кто попадался ей на глаза.

— Что это на тебе надето? — вместо приветствия презрительно скривила нос Друэлла Блэк. — Отвратительные вещи! Разве я не привила тебе изысканный вкус?

Беллатриса только неловко отвела взгляд. Будь на месте миссис Блэк кто-то другой, Беллатриса бы точно ответила на это грубым резким словцом, подражая гневному отцу, но по отношению к матери так поступать она опасалась. Но это была Друэлла Блэк. Даже не Вальбурга, с коей Беллатриса была не прочь помериться языками.

Скоро все уже сидели за столом. Место, за которым сидела Андромеда загадочно пустовало. Брошенный Беллатрисой взгляд на место младшей сестры не скрылся от отца, восседавшего во главе стола. Но он ничего не сказал, лишь злобно сморщил нос и уставился в тарелку. Мелькнувшее желание поинтересоваться об Андромеде тут же исчезло. Беллариса поджала губы.

— Ну и как тебе замужем, Беллатриса? Все ли тебя устраивает? — поинтересовался Сигнус, глядя на дочь пронзительным взглядом.

Беллатриса на мгновение заколебалась. Ей хотелось рассказать родителям о своей скуке, о своей неудовлетворенности. Но она тут же одернула себя. Они бы не поняли. Они бы сочли ее слабой и неблагодарной.

— Все прекрасно, папа, — ответила она, натянуто улыбаясь. — Я очень счастлива с Родольфусом.

Друэлла скептически хмыкнула.

— Счастье — это хорошо, Беллатриса, — сказала она. — Но не забывай о своих обязанностях. Ты должна быть достойной Лестрейндж, достойной Блэк. Ты должна принести пользу своей семье.

Беллатриса почувствовала, как ее душа сжимается от тоски. Она знала, что никогда не сможет оправдать ожидания своих родителей. Она всегда будет делать недостаточно. Юная миссис Лестрейндж надеялась, что на этом они больше не станут расспрашивать ее об их с Родольфусом семейной жизни. Но каждый раз, вновь и вновь, когда она приходила в отчий дом погостить, начиналось одно и то же.

— Ну и как у вас с Родольфусом продвигаются дела? — мурлыкала Друэлла, глядя на дочь в упор. — Пора уже задуматься о сыне, Беллатриса. Ты же понимаешь, что от тебя этого ждут? Лестрейнджи — древний и уважаемый род, и он должен быть продолжен.

— Мы работаем над этим, мама, — сухо отвечала Беллатриса, опуская глаза.

— «Работаете»? — переспросила Друэлла, выгибая бровь. — Это не работа, Беллатриса, это долг. Ты должна понимать, что твое главное предназначение — рожать детей и воспитывать их в соответствии с нашими традициями.

И так из раза в раз. Снова и снова, не прекращаясь. В один день Беллатриса попросту решила не приходить в родительский дом вовсе. Но и в её доме было не менее тоскливо. Полюбившиеся просторные роскошные комнаты теперь казались ироничной шуткой, воздух в них стал холодным, душным.

Родольфуса не было целыми днями. Беллатриса не знала, где он пропадал, но в один день он вернулся загадочно бледным, отстраненным, с туго запахнутым чёрным пальто. Он был совсем без настроения, словно ему было плохо или больно. А когда они легли спать, с предплечья Родольфуса на Беллатрису глядела пугающая змея.

Дни шли друг за другом в таком медленном темпе, что впору было сойти с ума. По всей Британии начали ходить слухи о некоем Лорде Волдеморте, тёмном волшебнике, который набирает силу и предлагает чистокровным семьям новую надежду. Беллатриса слушала эти слухи с тайным восхищением. Но не смела этого показывать. Ей того не дозволено.

Дни шли друг за другом так медленно, что хотелось выть от тоски. От тоски гнетущей, дерущей на части. Муж, что некоторое время назад был последней отдушиной, отдалился, охладел и, казалось, начал презирать. И всё из-за одного — нерождённый наследник. Скольких бы целителей юная миссис Лестрейндж не обошла, сколько бы отвратительно горьких или кислых выписанных ими зелий она бы не выпила — не помогало ничего.

Однажды Родольфус привёл в поместье с десяток аристократов с такими же татуировками змей на предплечьях — все они являлись гордыми последователями нового лидера, нового Гриндевальда. Лорда Волдеморта. Беллатриса порхала над ними, как над хрупкими вазами, суетилась, и, кажется, у неё даже появилась Искра в глазах. Но пробыла она недолго, ровно до того момента, как в залы не вошли представители более старшего поколения. А среди них и мистер и миссис Блэк, да еще и тётушка Вальбурга!

Беллатриса застыла, словно пораженная. Присутствие родителей и тетушки Вальбурги на этом сборище последователей Волдеморта было неожиданным и пугающим. Друэлла окинула свою старшую дочь презрительным взглядом, а Вальбурга скривилась, словно увидела что-то отвратительное. Сигнус молча подошел к Родольфусу и что-то тихо сказал ему. Родольфус Лестрейндж нахмурился и кивнул.

В просторном роскошном зале стало душно. Смех богачей, собравшихся за столом раздражал. Взгляды, направленные на Беллатрису, напрягали, хотя и не были такими уж непривычными. Она ведь Блэк! Старшая из сестёр! Ей должно быть привычно. Но сейчас что-то было не так. И что-то подсказывало, что все дело было в присутствии родителей.

Беллатриса ощущала, как лед сковывает ее изнутри. Каждый мускул напрягся, готовый сорваться в яростную атаку или, наоборот, замереть в унизительном поклоне. Слова Сигнуса, словно ядовитые капли, упали в вязкую атмосферу зала. Родольфус, обычно самодовольный и властный, теперь казался неуверенным, и эта перемена еще больше дестабилизировала ее.

Она чувствовала на себе прожигающий взгляд Друэллы, в котором читалось разочарование и укор. Вальбурга, как всегда, излучала неприкрытое презрение, от которого хотелось спрятаться, исчезнуть. Но она стояла, прямая и неподвижная, словно статуя, застывшая под тяжестью чужих ожиданий и собственных амбиций.

Тихий шепот, похожий на шипение змей, пронесся по залу. Богатые одежды шуршали, а дорогие украшения мерцали в полумраке, подчеркивая пропасть между ней и этими людьми, этими чистокровными аристократами, которые смотрели на нее сквозь призму своей принадлежности к «правильным» семьям.

Беллатриса с трудом сглотнула ком, образовавшийся в горле. Искра, зажегшаяся было в ее глазах при виде единомышленников, теперь казалась жалким угольком, готовым погаснуть от дуновения ледяного ветра. Внутренний голос настойчиво твердил, что она должна доказать свою преданность, свою силу, свое право быть здесь, но как? Как затмить собой тень родителей, как развеять этот удушающий воздух чужого превосходства? Она судорожно искала ответ, ощущая, как почва уходит у нее из-под ног, а уверенность рассыпается в прах под взглядами.

Родольфус нашёл взглядом Беллатрису, стоявшую у самого прохода, словно желавшую поскорее сбежать из компании ценителей тёмной магии и консерватизма, одарил её скептическим взглядом и жестом подозвал к себе. Юная миссис Лестрейндж деланно гордо, скрывая своё нежелание быть здесь, подошла к нему. Его рука собственнически обвила её талию, не давая и шанса вырваться из-под его хватки и взоров присутствующих.

— Кажется, вы Беллатриса, — произнёс какой-то мужчина. — Рад видеть, что у такого мужчины, как Родольфус, есть такая красавица. Даже самому завидно.

— Если бы эта красавица ещё и наследника родила, — раздражённо фыркнула Друэлла, отпивая из фужера самое лучшее из винного погреба Лестрейнджей шампанское.

Родольфус, видя напряжение между Беллатрисой и его родственниками, попытался разрядить обстановку.

— Она всегда была радушной хозяйкой и талантливой волшебницей, я уверен, что…

— Лучше бы ты заботился о том, чтобы она родила тебе сына, Родольфус, — сказала Друэлла, — а не о том, какая она талантливая волшебница.

Родольфус сжал руку Беллатрисы, чувствуя ее напряжение.

— Не говорите так, миссис Блэк, — произнес он, стараясь сохранить спокойствие. — Беллатриса и так переживает из-за этого. Я уверен, что все будет хорошо, и скоро у нас появится наследник.

Беллатриса отдернула руку, чувствуя, что Родольфус лишь выставляет ее на посмешище. Его слова, хоть и сказанные с благими намерениями, лишь подчеркивали ее неспособность выполнить свой «долг».

Вальбурга, до этого молчавшая, вдруг вставила:

— Что ж, Родольфус, ты всегда был мягким с женщинами. Может, тебе стоит быть более настойчивым? Может, тогда и наследник появится быстрее. — Она окинула Беллатрису презрительным взглядом, словно оценивая ее, как скотину на рынке. Беллатриса почувствовала, как ее гнев закипает. Она больше не могла сдерживаться.

В зале повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. Беллатриса, задыхаясь от ярости, смотрела в лица своих родственников, и видела лишь отражение собственного безумия, которое она так долго сдерживала. Слова Вальбурги прозвучали как последний удар, разбив хрупкую плотину, удерживавшую ее гнев.

По лицу Беллатрисы пробежала странная, почти блаженная улыбка, контрастирующая с гневом, все еще клокотавшим в ее глазах. Взгляд, обычно острый и проницательный, на мгновение стал расфокусированным, словно она увидела что-то, недоступное остальным.

Беллатриса перевела взгляд на Родольфуса, и в нем мелькнуло что-то похожее на жалость. Но это была не жалость к себе, а жалость к нему, к его наивной уверенности в том, что она сможет соответствовать их ожиданиям. Уголок ее губ дернулся в усмешке, адресованной не конкретно ему, а всей этой лицемерной компании.

Тихий смешок вырвался из ее груди, перерастая в легкое хихиканье, которое эхом разнеслось по залу. Она подняла подбородок, и в ее глазах загорелся огонек, еще не безумия, но уже предвестник его неминуемого прихода.

— Хватит, — покачала головой Беллатриса, вырываясь из хватки Родольфуса. — Я больше не могу это слушать. Вы все достали меня со своими наследниками! Я что, инкубатор для детей, по-вашему? У меня есть и другие интересы в жизни! И если вы не можете этого понять, то это ваши проблемы.

Не дожидаясь ответа, Беллатриса развернулась и направилась к выходу, не обращая внимания на оклик Родольфуса. Друэлла и Вальбурга обменялись взглядами, полными презрения.

— Какая невоспитанность! Сколько труда и сил я в неё вложила, а она! Как она смеет? — прошипела Друэлла.

— Неудивительно, что у нее ничего не получается, — добавила Вальбурга.

Беллатриса слышала эти слова, даже если ее не было в зале. Вернувшись в свои покои, те, в которых ночевала юная миссис тогда, когда не хотела видеть Родольфуса, Беллатриса заперлась и дала волю эмоциям. Она кричала, плакала, крушила все вокруг. Когда ярость улеглась, она села на пол, тяжело дыша.

После взрыва, Беллатриса казалась тенью самой себя. Ее движения стали резкими, нервными, словно она опасалась спугнуть зыбкое равновесие, которое с таким трудом восстановила.

На следующий день она была предельно собранна, тщательно укладывала волосы, скрывая под слоем косметики следы вчерашних слез. Но стоило Родольфусу появиться в дверях, и этот хрупкий фасад тут же дал трещину. Его нахмуренные брови, сжатые губы — все говорило о надвигающейся буре. Атмосфера в комнате сгустилась, словно перед грозой, и Беллатриса нутром почувствовала, что избежать ее не удастся.

Он начал говорить о целителях, о самых лучших, с самыми дорогими гонорарами, способных сотворить чудо. Каждое его слово, будто заточенный кинжал, вонзалось в ее самолюбие. Он говорил о травах, зельях, древних ритуалах, перечисляя всевозможные способы, которыми можно «помочь» природе.

Беллатриса молча слушала, опустив голову. Стыд и унижение жгли ее изнутри. Она чувствовала себя сломанной, неполноценной, как породистая кобыла, не способная приносить потомство. Он не произносил этих слов вслух, но они висели в воздухе, отравляя ее своим ядом. Когда он заговорил о дальних родственниках, у которых «все получилось с первого раза», что-то внутри Беллатрисы окончательно оборвалось. Она почувствовала себя выставленной на посмешище, оболганной, преданной самым близким человеком.

В глазах Родольфуса отражалось не сочувствие, а лишь досада. Досада на потраченные деньги, на несбывшиеся надежды, на то, что она не оправдала его ожиданий.

— Я делаю все, что в моих силах, — вдруг осмелилась заговорить она.

— Ты делаешь недостаточно!

Громкий хлопок двери. На этом разговор был окончен.

Достаточно. Она докажет всем, что чего-то стоит. Заперев за собой дверь, Беллатриса отреклась от мира. В глубине сознания поселилась непреклонная решимость — она станет матерью. Не просто матерью, матерью, достойной великого рода Лестрейндж. Ее будущий ребенок должен явиться миру идеальным, воплощением силы, чистокровности и преданности.

Комната, прежде служившая покоями, преобразилась в обитель темной алхимии. Стены впитали запах высушенных трав, тлеющих порошков и странных ингредиентов, используемых в забытых ритуалах. Ночи напролет она проводила над древними фолиантами, переписывая пожелтевшие страницы, отыскивая знания, которые могли бы помочь ей. Горение в ее глазах и фанатичное напряжение в каждом жесте свидетельствовали о непоколебимой цели.

Теперь она не жалела ни сил, ни средств. Она искала помощи у самых темных целителей, не взирая на цену и то, какое наказание от Министерства и Аврората бы её постигло за темную магию, в случае, если бы об этом прознали. Выслушивала их безумные советы, беспрекословно выполняя все указания, поглощая отвратительные снадобья, подвергая себя болезненным процедурам и опасным ритуалам. Боль и страх отступили перед всепоглощающим стремлением.

Изоляция усилила ее паранойю. Ей виделись насмешки в глазах родственников, презрение в жестах Родольфуса, враждебность во всем окружающем мире. Жестокость стала ее инструментом, а непредсказуемость — защитным механизмом. Все вокруг казалось угрозой, вызовом, который нужно было принять.

Ей стали являться знаки, скрытые послания в самых обыденных вещах. Она следовала им, не задумываясь о последствиях, все глубже погружаясь в безумие. Она стала невольницей своей мечты о сыне, о наследнике, который превзойдет всех и воздаст должное ее имени.

И, наконец, её силы оказались оправданными.

— О-хо-хо! — протянул старичок-целитель, вызванный самим Родольфусом, из-за резко подкосившегося здоровье Беллатрисы. — Что ж, мистер и миссис Лестрейндж! Поздравляю вас! Очень то! Очень поздравляю! Наследничек — это очень хорошо! Особенно с тем, как вы его добивались.

Весть о беременности ворвалась в ее сознание яркой вспышкой. Она замерла, услышав слова целителя, и в тот же миг весь мир вокруг, казалось, замер вместе с ней. Затем, словно прорвав плотину, эмоции хлынули наружу.

Не в силах сдержать подступающую радость, Беллатриса вскочила с роскошного дивана, ощущая прилив энергии, которого давно не испытывала. Губы растянулись в широкой улыбке, что обнажала белоснежные зубы, а в глазах загорелся огонек триумфа. Она порывисто обернулась к Родольфусу, жадно ища в нем подтверждение своей победы.

Она сделала несколько шагов, словно не веря в реальность происходящего, касаясь пальцами своего живота, словно пытаясь ощутить зарождение новой жизни. В ее движениях читалась нежность, смешанная с ликованием. Она поймала взгляд Родольфуса и бросилась к нему, обнимая так крепко, как только могла.

Родольфус мягко, но уверенно принял ее объятия. Он погладил ее по спине, успокаивающе шепча слова поздравлений. В его взгляде читалось облегчение и удовлетворение. Он отстранился от нее, взял за руки и заглянул в глаза. Его тон был спокойным, однако в голосе слышалась искренняя радость.

— Я знал, что ты справишься, — произнес он, с нежной улыбкой. — Ты всегда добиваешься своего.

В этот миг Беллатриса ощутила прилив тепла, разливающийся по всему телу. В его словах и взгляде она увидела признание ее силы, ее решимости.

Беременность преобразила Беллатрису, словно волшебным прикосновением вернув ей давно забытый блеск. Дом наполнился ее смехом, звонким и искренним, и даже темные стены поместья, казалось, впитали в себя частичку этого тепла. Она, как одержимая, посвящала все свое время будущему ребенку, превратившись из надменной аристократки в заботливую мать.

Комната, выбранная для малыша, сияла нежностью. Беллатриса лично выбирала каждый предмет мебели, каждую деталь интерьера, руководствуясь не только утонченным вкусом, но и материнской любовью. Кружевные балдахины, шелковые пеленки, резные игрушки — все должно было быть идеально, все должно было отражать ее трепетное отношение к будущему наследнику рода Лестрейндж.

Она засыпала портних своими требованиями, доводя их до исступления, но неизменно добиваясь желаемого результата. Каждый шов, каждая складочка должны были быть безупречны, ведь ребенок заслуживал только самого лучшего. Она подолгу сидела в библиотеке, читая книги о воспитании детей, и ее глаза загорались энтузиазмом при мысли о том, как она будет учить своего малыша, сыночка, магии, научит его любить свой род и презирать врагов.

Отношения с родителями наладились, словно по щелчку пальцев. Она терпеливо выслушивала их замечания и советы, даже если они ей не нравились, понимая, что они просто хотят ей добра. Даже с Друэллой стало легче общаться — ее язвительные комментарии больше не ранили ее так сильно, она научилась отшучиваться и игнорировать их.

Каждый день беременности был для Беллатрисы наполнен радостью и предвкушением. Она любила разговаривать со своим ребенком, наследником, гладя округлившийся живот, и ей казалось, что он отвечает ей легкими толчками. Она чувствовала, как растет ее связь с ним, как крепнет их любовь, и эта любовь наполняла ее жизнь новым смыслом. Она ждала его появления на свет с нетерпением и трепетом, зная, что он станет самым главным человеком в ее жизни.

В один день её вновь посещал целитель. Это был важный день, даже Родольфус остался дома, ожидая прихода работника Мунго. Целитель с доброй улыбкой осмотрел миссисипский Лестрейндж, проводил странными магимедицинскими предметами по девушке и сделал несколько пассов волшебной палочкой. По окончании, он характерно протянул:

— О-хо-хо! — он отложил инструменты. — С дитём все прекрасно, молодые люди! Все прекрасно! Здорова ваша дочка!

— Дочка? — хмуро переспросил Родольфус, а Беллатриса вдруг побледнела.

— Дочка, дочка, мистер Лестрейндж! Здоровая и, я уверен, такая же красивая и целеустремленная как ваша благочестивая жена!

Сердце Беллатрисы, до этого трепетавшее в предвкушении, вдруг оборвалось и упало в ледяную пропасть. Слово «дочка» прозвучало в комнате, словно похоронный звон. Внутренний мир, любовно выстроенный ею в последние месяцы, начал рушиться, обнажая зияющую пустоту. Руки похолодели, а в голове зашумело. Все, что казалось таким важным, таким желанным, вдруг потеряло всякий смысл.

Она взглянула на Родольфуса, в его глазах читалось разочарование и недовольство. Она знала, что он ждал наследника, продолжателя рода, мальчика, который станет великим волшебником и прославит их имя. Дочка… Это было не то, чего он хотел.

В горле пересохло, она не могла вымолвить ни слова. Беллатриса чувствовала, как внутри нарастает гнев и обида. Неужели все ее усилия, все жертвы были напрасны? Неужели она так и не смогла оправдать ожидания Родольфуса, своей семьи?

Она слышала льстивые слова целителя, но они казались ей пустым звуком. Она понимала, что он пытается сгладить ситуацию, но его слова лишь подчеркивали ее неудачу.

Когда дверь за целителем закрылась, тишину комнаты пронзил всхлип. Беллатриса, до этого державшаяся мужественно, вдруг сломалась. Слезы градом хлынули из глаз, смывая с ее лица маску невозмутимости. Она зажала рот рукой, пытаясь заглушить рыдания, но они вырывались наружу, сотрясая ее плечи.

Родольфус, казалось, был ошеломлен. Он стоял в нерешительности, не зная, что делать. Разочарование, читавшееся в его взгляде, никуда не делось, но его лицо смягчилось, отражая противоречивые чувства. Он подошел к ней, медленно, словно боясь спугнуть. Родольфус положил руку ей на плечо, чувствуя, как вздрагивает ее хрупкое тело.

— Беллатриса… — начал он, его голос был тихим и осторожным. — Все в порядке.

Она не ответила, лишь сильнее сжала руку, прикрывая лицо.

Родольфус присел рядом, обнял ее за плечи, прижимая к себе. Ему хотелось, чтобы она почувствовала его поддержку, но он не знал, как ее выразить. В его объятиях не было тепла, только сухое, сдержанное сочувствие.

— Это всего лишь… дочка, — проговорил он, стараясь придать своему голосу оптимистичный оттенок, но безуспешно. — Это тоже хорошо. Мы будем любить ее, сделаем ее счастливой. — В его голосе прозвучала неуверенность, но он упорно продолжал: — Главное, чтобы она была здоровой. А остальное… все приложится. Ты будешь хорошей матерью, Беллатриса. Я уверен в этом.

Он не сказал того, что она хотела услышать: что ему все равно, кто родится, что он будет любить ее, какой бы ни была их дочь. Но он старался. Он хотел, чтобы она успокоилась, чтобы перестала плакать.

Но Беллатриса столько старалась, потеряла столько сил! Разве она сделала недостаточно? Но ей так хотелось верить, что все будет хорошо, что, с усилием, но она поверила. Поверила, несмотря на ненависть ко всему миру, всколыхнувшуюся в её груди.

Несмотря на усилия Родольфуса, мир для Беллатрисы словно померк. Она погрязла в апатии, словно все краски жизни разом потускнели. Радость от беременности, так недавно переполнявшая ее, испарилась, оставив лишь пустоту и глухую тоску. Книги, с таким увлечением ею собираемые, пылились на полках. Подбор мебели, игрушек и одежды больше не приносил никакого удовольствия. Все казалось бессмысленным, бесцветным. Злость, всколыхнувшаяся было в душе, постепенно угасла, оставив лишь ноющую боль. Она изо всех сил старалась убедить себя, что все будет хорошо, но вера давалась с трудом.

Однажды, устав от гнетущей атмосферы поместья, Беллатриса решила прогуляться по Косому переулку. Ей хотелось сменить обстановку, развеяться, хоть ненадолго забыть о своих переживаниях. Она накинула на голову капюшон, стараясь не привлекать к себе внимания, и вышла на оживленную улицу.

Сначала все казалось серым и унылым. Торговцы зазывали покупателей, дети бегали и смеялись, волшебники деловито сновали по магазинам. Но вдруг ее взгляд зацепился за небольшую семью.

Мужчина и женщина, держась за руки, шли по улице, а между ними весело прыгала маленькая девочка лет трех. У девочки были светлые кудряшки, большие голубые глаза и очаровательная улыбка. Она что-то оживленно рассказывала родителям, а те с любовью смотрели на нее.

Беллатриса остановилась, завороженно наблюдая за этой сценой. Она увидела в их глазах столько тепла и нежности, столько радости и гордости за своего ребенка. В этот момент в ее душе что-то перевернулось. Ей стало все равно, кто родится — мальчик или девочка. Главное, чтобы ребенок был здоров и счастлив.

Беллатриса выпрямилась, расправила плечи и решительно направилась обратно в поместье. В ее глазах снова зажглась искра, а на губах заиграла улыбка. Она вернется к своим книгам, к своим планам, к своей мечте. Она станет хорошей матерью, и ее дочь будет ею гордиться.

Следующие оставшиеся месяцы проходили в более приподнятом настроении. Однако с каждым днём Беллатриса чувствовала себя все хуже и хуже. Когда сроки подступали, она уже совсем не могла встать с постели, ощущая себя хуже стухшей рыбы. Её часто мучали сонливость, боли и отсутствие аппетита, что очень удивляло целителей, которые постоянно крутились рядом. Часто приходила Нарцисса, она часто резвеевала обстановку и веселила старшую сестру. А об Андромеде не было ни слуху, ни духу. Беллатриса как-то раз поинтересовалась у Нарциссы о ней, но та лишь задумчиво отвернулась, нахмурила брови, и отшутилась чем-то вроде:

— Ты же знаешь какая она занятая?

Беллатриса предчувствовала неладное, но настаивать не стала — на неё вновь накатила отвратительная сонливость.

В конце концов, юная миссис Лестрейндж глубоко задумалась и, когда в очередной раз перед самыми родами её посетил целитель, поинтересовалась:

— А вы уверены, что то, как я себя чувствую — нормально?

— О-хо-хо… — характерно протянул целитель. — Это совсем не нормально, простите, ради Мерлина, что я вам такое говорю! Но вы обязательно выйдете на поправку! По крайней мере, ваша дочурка в полном порядке! Кстати, как вы хотите её назвать?

— Мелисса, — моментально ответила Беллатриса, но тут же вернулась к волнующей её теме. — Так, значит, это действительно ненормально?

— Все зависит от степени понимания вами «ненормальности», — поднял палец целитель. — Но обычно — да. Но вместе с матерью страдает и ребенок, однако он у вас, на счастье, совершенно здоров! Разве что вы не пользовались темной магией при зачатии, мадам! — и рассмеялся.

Зрачки Беллатрисы сжались так, что ещё немного и они совсем бы пропали. Она завороженно следила за каждым движением целителя, а её сердце вдруг гулко забилось.

— А… Что вы имеете ввиду? — медленно протянула миссис Лестрейндж, наклонив голову набок.

— Ну, как же! — развел руками целитель. — Всем известно как корыстна темная магия! Она шокирует. Предметно я вам не назову, почему именно она плоха, но в моей практике все дамочки, зачавшие плод под воздействием темной магии, — конечно же они делали это с отчаяния и я не могу их осуждать! — кончали плохо. Боли в теле, мигрени, отсутствие аппетита… Но вы ведь не пользовались темной магией?

— Нет… Нет, конечно нет! Как вы могли так обо мне подумать? — тут же соврала Беллатриса.

Как только дверь за целителем закрылась Беллатриса окунулась в безумный шторм мыслей. Они тормошили её из стороны в сторону, да так, что у неё начался неожиданный приступ мигрени. Но вдруг, ещё более неожиданно случилось иное. Сначала постель под ней промокла. Потом это было похоже на нарастающее напряжение, едва ощутимое покалывание внизу живота, словно кто-то нежно гладил ее изнутри. Беллатриса замирала, прислушиваясь к своим ощущениям, пытаясь понять, что это. Но с каждой минутой покалывания становились сильнее, превращаясь в тянущую боль, обхватывающую ее поясницу. Боль накатывала волнами, то отступая, то возвращаясь с новой силой, словно прилив, набирающий свою мощь.

Сквозь пелену боли и полузабытья Беллатриса услышала тихий стук в дверь. Она не сразу поняла, что происходит, ей казалось, что это лишь игра ее воспаленного воображения. Но стук повторился, настойчивый и тревожный, и сквозь свои стоны она различила голос, зовущий ее по имени.

— Беллатриса! Беллатриса, открой! Это я, Нарцисса!

Не получив ответа, Нарцисса, воспользовавшись магией, ворвалась внутрь. Нарцисса Блэк сначала замерла, а потом вдруг ринулась к старшей сестре, сначала судорожно проверяя её лоб, а после и укладывая поудобнее. Блондинка что-то бормотала себе под нос, а потом вдруг убежала, и вскоре вернулась все с тем же, только что ушедшим, целителем и несколькими другими.

Беллатриса ощущала невыносимую боль, которая разрывала её на части. Сквозь это страдание она чувствовала облегчение от прохладных прикосновений. Неясные голоса утешали её и отдавали распоряжения, проникая в её личный мир страданий.

Беллатриса испытывала всепоглощающий страх за свою хрупкую жизнь, смешанный с отчаянным желанием, чтобы это закончилось как можно скорее. Она тихо ненавидела свои мучения, крики, которые вырывались из неё, и ощущение беспомощности.

Её губ коснулось сразу несколько флаконов. Вскоре ей стало легче. В таком натянутом состоянии она пролежала ещё пару часов, перед тем как целители удостоверились, что мадам Лестрейндж полностью готова.

Она родила. Беллатриса погрузилась в зыбкое состояние между сном и реальностью. Тело, словно исхлестанное плетью, пульсировало тупой болью, напоминая о каждой минуте адских мук. Усталость сковала конечности, лишая их малейшей возможности двигаться. Разум, словно после затяжного кошмара, отказывался воспринимать окружающий мир.

Во рту пересохло, и она испытывала мучительную жажду. Но силы пошевелиться, позвать на помощь, не было. Беллатриса ощущала лишь давящую тишину, контрастирующую с оглушительным хаосом, бушевавшим в ее сознании совсем недавно.

Тишину?

Беллатриса нахмурилась, прислушиваясь.

Все ещё тишина.

С трудом разлепив веки, Беллатриса попыталась сфокусировать взгляд. Целители сгруппировались возле комода, но котором были расстелены пеленки, тревожно перешептываясь. Осунувшаяся мадам Лестрейндж зацепилась рукой за спинку кровати, приподнимаясь.

— Что с Мелиссой? — просипела Беллатриса, расширенными глазами вглядываясь в спины целителей, словно так она могла бы увидеть её сквозь них.

В комнату ворвалась Нарцисса, выгнанная врачами и тут же, со страхом посмотрела на комод, а потом ринулась к Беллатрисе, вдруг принявшись её забалтывать и упрашивать лечь.

— Что с Мелиссой, Цисси? — безумными глазами глядя в лицо любимой сестры, повторила Беллатриса. — Почему она не плачет?

— Белла, ложись, ты устала…

— Что с Мелиссой? — одержимо прошептала Лестрейндж, вдруг с особым рвением поднимаясь с кровати, но тут же потеряла равновесие. Её подхватила тоненькая Нарцисса. — Покажите мне её.

— О-хо-хо! Мадам Лестрейндж! — отвлекся от каких-то своих дел главный целитель, подходя и успокаивающе уводя Беллатрису обратно к кровати. — Все славно! Лягте, отдохните…

— Покажите мне её, — чуть более громко произнесла она дрожащим голосом и вдруг отчаянно панически закричала. — Покажите мне мою дочь!!!

Не обращая внимания на уже вооружившись волшебными палочками целителей, она сквозь ноющую боль фурией рванула к месту, где на пеленках лежало тельце дочери. Целители невольно отступили, с опаской поглядывая на Беллатрису Лестрейндж. Та замерла, глядя на синее тельце мертворожденного ребенка.

— Вы говорили, что с моей дочерью все в порядке, — не отрывая взгляда от дочери. Кожа Беллатрисы побелела пуще прежнего, а глаза тут же стали безумными. — Вы уверяли меня!

Внезапно наступившая тишина оказалась страшнее любого крика. Беллатриса стояла, не двигаясь, словно пораженная громом. Ее взгляд, безумный и неподвижный, был прикован к крохотному синему тельцу, лежащему на пеленках. Мир вокруг перестал существовать, остались только она, мертвая дочь и давящая пустота в душе.

Целители, переглянувшись, медленно приблизились к ней. Они понимали, что сейчас любое неверное движение может спровоцировать непредсказуемую реакцию. Один из них осторожно протянул руку, намереваясь забрать тельце ребенка.

Беллатриса встрепенулась, словно очнувшись от кошмара. В ее глазах вспыхнул гнев, смешанный с отчаянием. Она оттолкнула целителя, словно тот был воплощением зла.

— Не трогайте ее! — взвизгнула она, прижимая к себе мертвого ребенка. — Она моя!

Целители замялись, не зная, что предпринять. По лицу Нарциссы потекла слеза, и она отвернулась.

Беллатриса прижала тельце к груди, словно пытаясь согреть его своим теплом. Слезы ручьем текли по ее щекам, падая на мертвое лицо дочери. Она шептала бессвязные слова, убаюкивая ее, словно живую.

— Мелисса, моя Мелисса… Прости меня, прости меня…

Внезапно ее тело содрогнулось от рыданий. Она закричала, свалившись на колени, крик ее был полон боли, отчаяния и безутешного горя. Это был крик матери, потерявшей своего ребенка, крик, разрывающий душу на части.

Внезапно, без предупреждения, один из целителей взмахнул палочкой, и из ее кончика вырвался луч света, поразивший Беллатрису в грудь. Она вскрикнула, не от боли, а от неожиданности, и почувствовала, как ее тело сковывает оцепенение. Она попыталась сопротивляться, но мышцы не слушались ее, словно парализованные.

Целители, не теряя ни секунды, осторожно приблизились к ней. Один из них, дрожащими руками, вынул из ее объятий тельце мертвого ребенка. Беллатриса смотрела на них безумными глазами, не в силах пошевелиться, не в силах произнести ни слова.

— Не трогайте ее! — попыталась она закричать, но из горла вырвался лишь хрип. — Отдайте мне мою дочь!

Целители проигнорировали ее мольбы. Они унесли тельце Мелиссы прочь из комнаты, оставляя Беллатрису одну в ее горе.

И когда они исчезли за дверью, на Беллатрису обрушился шквал отчаяния. Она закричала, крик ее был полон невыносимой боли, безутешного горя и ярости. Её вопли отчаяния слышно было отовсюду. А Родольфус, только что вернувшийся домой, с изумлением оглядывал открывшуюся ему картину: целители уносят ребенка, а со второго этажа доносятся крики жены. Его не было рядом. И не будет.

Нарцисса Блэк застыла, не смея пошевелиться. Беллатриса кричала, захлебываясь в слезах и обнимая саму себя. Пересилив, она подошла к старшей сестре и, опустившись на колени, прижала её голову к своей груди.

После отчаяния была пустота. Беллатриса целые месяца провела в своей комнате, выходя лишь тогда, когда ей скажет муж или придет Нарцисса, она как раз Хогвартс закончила. Но и это было редко.

Беллатриса чувствовала себя потерянной, никчемной, жалкой. Родольфус был прав. Она делает недостаточно.

Она сидела за туалетным столиком, бездумно расчесывая свои черные, как смоль, кудри. Зеркало отражало ее бледное, изможденное лицо, в глазах которого читалась лишь безнадежность. Она больше не заботилась о своей внешности, не стремилась выглядеть привлекательной, не видела в этом никакого смысла.

У подоконника, заваленного книгами, сидела Нарцисса. Она, недавно окончившая Хогвартс, читала вслух, пытаясь хоть как-то отвлечь старшую сестру от мрачных мыслей. Ее голос звучал мягко и успокаивающе, но Беллатриса едва его слышала. Слова, казалось, проникали сквозь нее, не находя отклика в ее опустошенной душе.

Тишину комнаты нарушил размеренный стук в дверь. Беллатриса, не поднимая головы, услышала голос Родольфуса.

— Беллатриса, я войду, — произнес он ровным, бесстрастным тоном.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Родольфус. Он выглядел безукоризненно, как всегда, но в его глазах читалась усталость. Он окинул взглядом комнату, остановив его на Беллатрисе, сидевшей у туалетного столика, и на Нарциссе, погруженной в чтение.

— Беллатриса, Нарцисса, — обратился он к ним. — Собирайтесь.

Беллатриса не подняла глаз, продолжая бездумно расчесывать волосы. Нарцисса вопросительно посмотрела на Родольфуса.

— Куда? — спросила она.

— В главную гостиную, — ответил Родольфус. — Через час. Вы должны выглядеть безупречно.

Он говорил, как обычно, властно и безапелляционно, не оставляя места для возражений.

— Но… — начала Нарцисса, но Родольфус перебил ее.

— Никаких «но». Я жду вас в гостиной через час. И не заставляйте меня повторять.

Он развернулся и вышел из комнаты, оставив сестер в недоумении.

Беллатриса, наконец, подняла голову. Ее взгляд был пустым.

— Зачем? — тихо спросила она, обращаясь к Нарциссе. — Что ему нужно?

Нарцисса пожала плечами, не зная, что ответить.

— Не знаю, — сказала она. — Но, думаю, лучше подчиниться.

Спустя час Беллатриса и Нарцисса, словно две бледные тени, спустились в главную гостиную. Беллатриса, хоть и нанесла на лицо немного косметики, все еще выглядела изможденной и подавленной. Нарцисса, напротив, старалась держаться с достоинством, хоть и была слегка взволнована.

Переступив порог, они замерли, пораженные увиденным. В просторной гостиной собрались люди, которых они хорошо знали — Пожиратели Смерти, новые вестники свободы и праведности. Здесь были Люциус Малфой с отцом, Антонин Долохов, Родольфус и его брат Рабастан. Все они были одеты в свои темные мантии, а на лицах их застыло выражение мрачной сосредоточенности.

В центре гостиной, возле камина, стоял он — Лорд Волдеморт. Его бледное лицо выражало ледяную отстраненность. Он окинул прибывших сестер пронзительным взглядом, от которого по коже побежали мурашки.

Беллатриса и Нарцисса поклонились, соблюдая все формальности. Беллатриса едва подняла голову, не смея смотреть в лицо Темному Лорду. Нарцисса, напротив, держалась ровно, хоть и чувствовала, как внутри все сжалось от страха.

Волдеморт медленно обвел взглядом присутствующих, и в гостиной воцарилась звенящая тишина. Все ждали.

— Сёстры Блэк, — произнёс он. Это было словно разрешением выпрямиться. Беллатриса, словно загипнотизированная, подняла голову, встретившись взглядом с Темным Лордом. В его красных глазах не было ни тени тепла, лишь холодный расчет. — И… Миссис Лестрейндж, ваш муж доказал мне свою преданность. Ровно как и ваши родители, — Тёмный Лорд сделал шаг к девушкам. — И, я бы солгал, если бы сказал, что мне не интересно познакомиться с вами… Обеими.

— Благодарю, это очень льстит, — опустила голову Беллатриса.

— Слышал, вы столкнулись с некоторыми трудностями, — шелемятище продолжил он, а сердце Беллатрисы сжалось. — Что ж, я уверен, вы уже решили свою проблему?

— Конечно, Милорд, — вмешался Родольфус. — Мы уже все давно…

— Я интересуюсь у Беллатрисы Лестрейндж, а не у тебя, Родольфус, — унизительно протянул Волдеморт.

Это очень польстило. Настолько, что Беллатриса сначала даже удивилась. За последние пару месяцев о ней интересовалась только Нарцисса! А тут! Такой загадочный человек! И сильный, образованный и мудрый, если верить слухам и россказням старшей половины семьи Блэк! Беллатриса приободрилась.

— Мы… — начала она, но вдруг встретилась с холодным взглядом мужа. — Мы решили проблему, господин.

— Правда? — переспросил Волдеморт, этот вопрос прозвучал как пощечина. — Что ж, миссис Лестрейндж, я рад это слышать. Ведь семья — это главное. Верность семье — это основа, на которой строится наше движение.

Он снова обвел взглядом собравшихся, останавливаясь на Родольфусе.

— Родольфус — верный слуга, — произнес он. — Он доказал это не раз. Но, как вы знаете, миссис Лестрейндж, от жены зависит очень многое. Она — опора, она — вдохновение, она — хранительница традиций.

Беллатриса чувствовала, как краснеет. Ей льстили слова Волдеморта, но они одновременно пугали ее. Она понимала, что он пытается ее заманить, расположить к себе, но зачем? Что ему от нее нужно?

— Я уверен, что вы, миссис Лестрейндж, — продолжил Волдеморт, — в полной мере осознаете свою ответственность. И сделаете все возможное, чтобы поддержать своего мужа в его служении.

Он сделал еще один шаг к ней, приближаясь вплотную. Его дыхание опалило ее лицо.

— Ведь так, миссис Лестрейндж? Вы ведь преданы своему мужу?

В его голосе прозвучала угроза, замаскированная под учтивость. Беллатриса почувствовала, как ее сковывает ледяной ужас. Она знала, что сейчас любое неверное слово может повлечь за собой катастрофические последствия.

— Да, господин, — прошептала она, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Я предана своему мужу.

Волдеморт усмехнулся, словно не поверил ей.

— Хорошо, — произнес он. — Очень хорошо. Но помните, миссис Лестрейндж, верность — это не просто слова. Верность — это поступки.

Он отошел от нее, вернувшись к камину.

— На этом наша встреча окончена, — объявил он. — Можете быть свободны. А вы, миссис Лестрейндж… Помогите вашему мужу кое-в-чём.

Пожиратели Смерти начали расходиться, перешептываясь между собой. Беллатриса и Нарцисса остались стоять на месте, ожидая, что скажет Родольфус.

Он подошел к ним, его лицо было непроницаемым.

— Идем, — произнес он, беря Беллатрису под руку. — Нам пора.

С этого дня началось то, что Родольфус не мог контролировать. Если когда Беллатриса была полностью под его контролем, находясь в его поместье, будь то в желании забеременеть, будь то в положении или в депрессии, он мог её контролировать. Но с этого момента все пойдет не так, как он хочет.

Конечно же, он даст ей помочь ему с кое-чем, как и сказал Волдеморт. Он посадит её в фамильную библиотеку Малфоев, заставив её перемыть множество архивов, о которых даже сами Малфои давно позабыли. И он, конечно же, найдет, то что ему нужно. Каким-то образом она ведь нашла способ забеременеть? Пускай и посредством темной магии.

Впрочем, Беллатриса совершенно ни о чем не думала. Лишь делала то, что ей скажут. Её пускали то в библиотеку Малфоев, то Мальсиберов, то Ноттов, то её возвращали в отчий дом или в дом Блэков на площади Гриммо. И везде она была занята книгами. Не самыми светлыми. Точнее, совершенно чёрными и неприятными. В какой-то момент она осознала, что ей нравится узнавать больше о темной магии. Она стала больше и больше информации впитывать, вытаскивая из, казалось бы, совершенно бесполезных талмудов «сокровища». И их, к её удивлению, оценил сам Тёмный Лорд.

Но больше всего она удивилась, когда, спустя около полугода, её пригласили на собрание. Беллатрису посадили между Родольфусом и Рабастаном. Она сидела и впитывала каждое слово Господина, не замечая, что с каждым разом она относится к его словам и действиям все менее и менее скептично.

Через ещё некоторое время она приняла метку. Теперь на её рукаве красовался точно такой же змей, как тот, что и у её мужа, теперь совершенно хмурого и, казалось, её вовсе никогда не любившего. В тот же день Лорд неожиданно поинтересовался:

— Ваша матушка мне поведала, что в Хогвартсе вы были лучшей на потоке по боевым искусствам.

Беллатриса вздрогнула, остро ощутив на себе пристальный взгляд Темного Лорда. Ее боевые навыки, забытые за чередой мрачных месяцев, словно вспыхнули ярким воспоминанием, пробуждая дремавшую внутри силу.

Она выпрямилась, инстинктивно принимая гордую осанку, и ответила с твердостью, неожиданной даже для самой себя:

— Да, Милорд. В Хогвартсе мне не было равных.

Волдеморт медленно, словно хищник, оценивающий добычу, окинул ее взглядом. Беллатриса чувствовала его изучающий взгляд, скользящий по каждой черточке ее лица, по изгибу тела, по блеску глаз.

— Интересно, — протянул он, растягивая слова, — Интересно, как эти навыки сохранились со временем… Особенно, учитывая обстоятельства вашей… кхм… недавней жизни.

Он сделал паузу, словно давая ей время осознать подтекст его слов. Атмосфера в зале сгустилась, напряжение достигло предела. Все присутствующие затаили дыхание, ожидая, что последует дальше.

Волдеморт склонил голову набок, и в его красных глазах вспыхнул зловещий огонек.

— Миссис Лестрейндж, — произнес он, его голос стал тихим и зловещим, — В ближайшее время нам предстоит… деликатная операция. И мне потребуются самые надежные, самые… умелые воины.

Он снова окинул ее оценивающим взглядом.

— Я думаю, вы могли бы оказаться… полезной в этом деле. Родольфус, безусловно, расскажет вам все детали.

Голос Волдеморта зазвучал холодно и отстраненно, давая понять, что разговор окончен. Он отвернулся, словно потеряв к ней интерес.

Беллатриса замерла, потрясенная. Рейд… Она будет участвовать в рейде! Это было именно то, чего она жаждала, то, о чем мечтала в тайне от всех. Шанс доказать свою преданность, показать свою силу, утолить свою жажду крови.

Взгляд Беллатрисы невольно скользнул в сторону Родольфуса. На его лице читалась смесь ярости и ревности. Он сжимал кулаки, стараясь сдержать гнев. Ему явно не нравилось то, что она получает шанс, который, по его мнению, должен принадлежать ему.

Но Беллатрисе было все равно. Она больше не боялась Родольфуса, не зависела от его мнения. Она почувствовала, как внутри нее просыпается жажда действия, жажда власти, жажда крови. И она была готова утолить эту жажду любой ценой.

И она её утолила. Утолила она и интерес Тёмного Лорда к ней, вызвав большее расположение к её персоне. Может быть, она и не идеально учавствовала в операции, но она как могла следовала всему, что ей было сказано. Она изо всех сил старалась сделать все идеально. Настолько, что даже её лицо скривилось в чем-то подобном дикости. Беллатриса делала все, лишь бы почувствовать себя вновь живой. И капля за каплей, но ей это удавалось. Пускай и жестокими методами.

В свободное время девушка все чаще проводила время в тренировочном зале, испытывая себя до изнеможения. Единственной, кто мог её оттуда вытащить, была Нарцисса. И то, только если она начинала верещать во весь голос, да так страшно, что Беллатриса ничего не оставалось, как печально вздохнуть и выходить из зала.

Тьма поглотила Беллатрису целиком. Операции, в которых она участвовала, стали ее жизнью, а жестокость — инструментом. Она быстро поднималась по иерархической лестнице Пожирателей Смерти, не щадя ни себя, ни других. Ее имя стало наводить ужас, ее методы — вызывать трепет.

Она внимательно изучала действия старших Пожирателей, перенимая их навыки, их тактику, их безжалостность. Она жадно впитывала все, что могло помочь ей стать сильнее, опаснее, могущественнее. Она быстро освоила Империус, подчиняя волю других своей собственной, превращая их в послушных марионеток.

Но по-настоящему ее завораживал Круциатус. Это заклинание стало ее фирменным знаком, ее оружием, ее наслаждением. Она чувствовала, как сила, таившаяся в ней, высвобождалась, подчиняя себе все вокруг. Ей доставляло истинное удовольствие наблюдать, как ее жертвы корчатся в агонии, как их тела изгибаются в мучительных судорогах.

Она слышала, как хрустят кости, как крик сменяется хрипом, как кровь заливает лицо. Ей нравилось видеть, как кровь вытекает из носа и ушей, как слезы застилают глаза мученика, стекая по его жалкому личику. Она наслаждалась их беспомощностью, их унижением, их страданием.

Это было прекрасно. Это было восхитительно. Это было то, ради чего она жила.

Каждое применение Круциатуса усиливало ее жажду, подпитывало ее злобу, делало ее еще более жестокой. Она ощущала себя богиней, вершительницей судеб, обладающей властью над жизнью и смертью. И чем больше страданий она причиняла, тем сильнее становилась ее власть, тем глубже погружалась она во тьму.

— Беллатриса, прекращай, — вдруг раздался хмурый голос мужа из-за спины.

Взгляд Беллатрисы, еще недавно сиявший зловещим удовольствием, омрачился раздражением. Она не любила, когда ей мешали, особенно в такие моменты.

— Не пойму, что тебе не нравится, — обиженно фыркнула она, надув губы, как капризный ребенок. — Всё то тебе не нравится! Тебе что, жалко этого грязнокровку?!

Родольфус смотрел на нее холодно, в его глазах не было ни тени сочувствия к жертве, ни нежности к жене. Только ледяное безразличие и легкое презрение.

— Дело не в нем, Беллатриса, — произнес он ровным, бесстрастным тоном. — Ты тратишь слишком много времени на развлечения. У нас есть более важные дела.

Беллатриса презрительно фыркнула.

— Развлечения? — передразнила она его. — Да я больше пользы приношу, чем ты со своим вечным нытьем! Я выбиваю из этих грязных ублюдков всю информацию, которую они знают!

Родольфус скривил губы в презрительной усмешке.

— Информацию? Ты просто наслаждаешься их муками, Беллатриса. Не строй из себя героиню.

Глаза Беллатрисы вспыхнули яростью.

— Завидуешь, что у меня получается лучше, чем у тебя? — прошипела она. — Завидуешь, что Темный Лорд ценит меня больше, чем тебя?

Родольфус нахмурился.

— Следи за языком, Беллатриса, — процедил он сквозь зубы. — Не забывай, кто ты такая. Ты — моя жена. И ты должна меня уважать.

Беллатриса рассмеялась, однако в ее смехе не было радости, только злоба и презрение.

— Уважать? — выплюнула она. — Тебя? За что? За то, что ты — жалкий трус, прячущийся за спиной Темного Лорда? За то, что ты не способен ни на что, кроме как исполнять чужие приказы? За то, что тебе было плевать на мои страдания? За то, что тебе было плевать на ребенка, хотя тебе самому он был нужен больше, чем мне? — она завопила: — Скажи, за что?!

Она подошла к нему вплотную, глядя ему прямо в глаза.

— Я больше не твоя жена, Родольфус, — прошептала она. — Я — слуга Темного Лорда. Пожиратель Смерти. И я буду делать то, что он мне скажет. А ты… ты можешь идти к Мордреду.

Она отвернулась от него и с презрением посмотрела на жертву, все еще корчившуюся от боли на полу.

— Поднимите его, — приказала она своим приспешникам. — У меня еще есть время, чтобы немного развлечься.

Стычки между собой в семье Лестрейнджей так или иначе в итоге стали чем-то вроде традиции. Родольфус обязательно высказывал своё недовольство, Беллатриса вопила оскорбления во все горло, все чаще и чаще начиная метаться непростительным, а Рабастан лишь неловко мялся с ноги на ногу, ожидая когда кого-то из них придется хоронить.

Беллатриса тренировалась, читала книги по темной магии, учавствовала в рейдах. И делала все это блестяще. Настолько, что Волдеморту, в итоге, становилось даже скучно. А мадам Лестрейндж уже сама не заметила, как его мнение стало её смыслом жизни, как-то, что она делала, было крепко-накрепко завязано на его признании. Признании того, что она делает достаточно.

Беллатриса начала убивать. Убивать жестоко и изворотливо. Если бы ей дали возможность, она бы начала приносить отрубленные головы своему Повелителю, лишь бы он обратил на неё внимание и вновь посмотрел на неё с намёком на одобрение. Беллатриса сходила с ума. Ей уже не нужно было одобрение матери, впрочем, она недавно умерла, а на её похоронах Беллатриса даже не знала как себя вести. Единственное, что она чувствовала — пустота. Ей не нужно было одобрение отца — на него ей попросту стало плевать из-за смены авторитетов. Теперь Сигнус Блэк ей казался серой мышью, ничего из себя не значащую. Ей не нужно было одобрение мужа. Впрочем, он ей вообще не был нужен.

Только Повелитель. Только чувство нужности Ему. Только знание того, что она делает достаточно.

Вокруг гремели взрывы. Посреди Косого переулка выхаживала Беллатриса Лестрейндж, напевая под нос простенькую арию, которой когда-то мучила её мама. Люди в панике бегали туда-сюда, стараясь скрыться от огня и заклинаний Пожирателей Смерти. Вдалеке маячили авроры. Беллатриса высокомерно вздернула носик и невольно оглянулась в сторону более менее оставшегося целым магазина и замерла. На ступеньках в шоке стояла маленькаяя девочка в странной одежонке, которая с одной стороны напоминала маггловскую, а с другой вполне соответствовала моде магической Британии. На вид ей было года четыре — столько же, сколько прошло времени со смерти Мелиссы. Черноволосая, кудрявая, синеглазая…

— Мама? — вдруг произнесла девочка, испуганно глядя на Беллатрису.

Мелисса? Нет. Не она.

Беллатриса невольно сделала шаг в сторону девочки, словно почему-то захотела ей помочь.

— Нимфадора! — раздался мужской голос из глубины улицы. — Нимфадора!

Девочка тут же повернула голову в сторону голоса. Из клубов дыма и пыли выбежал мужчина в маггловский одежде. Грязнокровка. Завидев черноволосую девочку, он ринулся к ней, не как только увидел Беллатрису, замер и вскинул палочку в её сторону.

— Иди ко мне Нимфадора, — нежно обратился к девочке мужчина.

Беллатриса презрительно вскриваилась и демонстративно отступила от ребенка.

— Тед! Дора! — послышался второй голос, среди других отчаянных криков. Слишком знакомый, чтобы его с кем-то спутать. К грязнокровке выбежала почти что копия Беллатрисы. Она тут же вскинула палочку в сторону неё. — Уйди, Беллатриса! Отойти от моей дочери!

— Дочери? — повторила Беллатриса, не веря своим ушам. Она вдруг испытала странную смесь чувств: гнев, удивление и… зависть? Девочка бросилась к ним, заслоняясь за спиной грязнокровки.

— Папа, а кто это? — прозвучал тоненький голосок.

— Никто, доча, — сразу же ответил Тед, отступая назад.

Никто?

Никто. Никто. Никто. Никто. Никто.

— Никто? — тихо повторила Беллатриса.

Андромеда вышла замуж за грязнокровку? И Нарцисса об этом молчала?! Об этом молчали все!

Беллатриса почувствовала, как внутри неё закипает гнев.

— Предательница, — прошипела Беллатриса, глядя в глаза сестре.

— Да иди ты, Белла! — чуть ли не выплюнула Андромеда. — Совсем с ума сошла же! Не подходи я сказала!

И Беллатриса увидела в глазах сестры не только злобу, но и страх. Страх перед тем, кем она стала, перед тем, что она могла сделать. Этот страх лишь подстегнул ее ярость. Как они смеют бояться ее? Как они смеют презирать ее? Они — предатели крови, осквернители чистоты!

Время словно замедлилось. Беллатриса видела, как в глазах Андромеды мелькают отблески заклинаний, как сжимается в руке палочка Теда. Она видела испуганное личико Нимфадоры, прячущееся за отцом, и что-то болезненно кольнуло в ее сердце. Но эта искра слабости тут же была подавлена волной ярости. Эта девочка — порождение предательства, плод скверны! Ее нужно уничтожить!

В голове Беллатрисы зазвучали голоса. Голоса родителей, шепчущие о чистоте крови, о долге перед родом. Голос Темного Лорда, призывающий к уничтожению грязнокровок и предателей. Голос Мелиссы, который она никогда не слышала, плачущий в пустоте.

И Беллатриса решила.

Она выпрямилась, вскинула палочку. Все вокруг словно замерло, затаив дыхание. В ее глазах, безумных и горящих, отражалось лишь одно — желание уничтожить все, что оскверняет чистоту крови.

— Ты ни разу не навестила меня, когда я в этом нуждалась, — с пылающим в глазах огнём произнесла Беллатриса. — Так получи то, что ты заслужила, эгоистка. Авада Кедавра!

— Нет!!! — воскликнула Андромеда, тут же дернув Теда на себя. Зелёный луч убивающего заклинания пролетел мимо.

Заметались лучи. Андромеда была намного слабее, чем Беллатриса, но держалась как могла. Она уворачивалась, закрывала щитами себя, мужа и дочь. Делала все, чтобы сохранить свою жизнь и свою семью. А Беллатриса злилась. Завидовала. Ненавидела. Это у неё должно было быть долго и счастливо! У неё, а не у грязнокровки, осквернившим её чистокровную сестру! А вместо этого она была одна, в окружении врагов, с мертвым ребенком в сердце.

И вдруг… Андромеда, воспользовавшись моментом, схватила Теда и Нимфадору за руки и аппарировала. В воздухе остался лишь запах гари и тлеющие обломки.

Беллатриса замерла, словно громом пораженная. Они сбежали. Ускользнули из ее рук. Предательница Андромеда, грязнокровка Тед и их мерзкий отпрыск. Сбежали.

И тут Беллатриса не выдержала. Безумный хохот, переходящий в истерические рыдания, разнесся по Косому переулку. Она крушила все вокруг, посылая заклинания направо и налево, срывая свою злость на ни в чем не повинных прохожих. Ее лицо исказилось, черты заострились, в глазах плескалось безумие.

Но этого было мало. Это не приносило ей облегчения. Горечь поражения, ярость, отчаяние — все это сдавливало ее грудь, словно тиски.

И тогда Беллатриса заплакала. Не тихо, не сдержанно, а громко, надрывно, с воем. Она рыдала, как ребенок, потерявший любимую игрушку. Ее плечи тряслись, слезы градом текли по щекам, а горло разрывал безумный крик.

Она рыдала о Мелиссе, о своей несбывшейся материнской любви и любви к мужу, о своей сломанной жизни. Она рыдала о том, что ее предали, что ее оставили одну в этом жестоком мире. Она рыдала о том, что никогда не сможет быть счастлива.

Она рыдала, пока не потеряла сознание, рухнув на мостовую, среди обломков и пепла, словно сломанная кукла.

Когда она очнулась, первое, что она увидела — ненавистное лицо Родольфуса. И до того оно было противным! До того оно было… Отвратительным. Пропитанным неизвестного происхождения беспокойством и тоской. Словно он все знал и видел. Словно он готов раскаяться и молить прощение. Но через мгновенье его лицо вновь стало отчуждённым, словно ему глубоко плевать.

Шли годы. Война разгоралась все сильнее, а Беллатриса не замечала, как становилась все более и более жестокой, не замечала, как её начали бояться собственные «коллеги», как её начали сторониться и подбирать слова при общении с ней, чтобы ненароком не получить круциатус. Безумная. Злая. Она все также смотрела в рот Волдеморту, желая быть для него первой, желая слышать сокровенные слова о том, что она не бесполезна. Но эти слова так и не были произнесены. Волдеморт был холоден и неприступен, словно ледяная глыба. Он ценил ее преданность, ее силу, ее жестокость, но не видел в ней человека.

И это лишь подстегивало ее безумие, заставляло ее становиться еще более жестокой, еще более безжалостной, еще более преданной. Она хотела доказать ему, что достойна его внимания, что она может быть ему полезной, что она может быть его правой рукой.

Но, несмотря на все ее усилия, несмотря на всю ее преданность, она оставалась лишь пешкой в его игре, орудием в его руках, марионеткой, пляшущей под его дудку. И это осознание, медленно, но верно, сводило ее с ума.

Но ещё больше её свела с ума его смерть. Теперь она себя совсем не контролировала. Она подозревала всех. Ненавидела всех. Убивала всех тех, кто казался причастным. Пытала тех, кто ей казался причастным. Алиса и Фрэнк Лонгботтомы тоже попали под её горячую руку и руку тех, кто пошёл вместе с ней.

Они, верные члены Ордена Феникса, знали слишком много. Они видели слишком многое. Они должны были заплатить за все. Вместе с ней, верные Беллатрисе пожиратели, лишили их рассудка.

Круциатус, не щадя никого, терзал души Алисы и Фрэнка. Беллатриса стояла над ними, ее глаза горели безумным огнем, а на губах играла дикая ухмылка.

— За Темного Лорда! — выкрикивала она, и ее голос, сорвавшийся от криков, звучал как вой.

Она наслаждалась их страданиями, их беспомощностью, их агонией. Она била их, как кукол, мучила, доводя до грани безумия. Она хотела, чтобы они почувствовали всю боль, всю ярость, всю ненависть, которые переполняли ее сердце.

Но чем больше она мучила их, тем больше росло ее отчаяние. Она понимала, что ничто не вернет ей Темного Лорда, ничто не заполнит пустоту в ее душе. И это понимание лишь усиливало ее безумие.

— Прекрати! — вдруг раздался холодный голос Родольфуса.

Беллатриса обернулась к нему, и в ее глазах вспыхнула ярость.

— Что ты сказал? — прошипела она, ее голос дрожал.

Родольфус стоял в дверях, его лицо было непроницаемым. Он всегда был сдержанным, холодным, но сейчас в его глазах читалась усталость.

— Я сказал: прекрати, Беллатриса. Это уже переходит все границы.

— Ты смеешь мне указывать?! — взвизгнула Беллатриса. — Ты смеешь говорить мне, что делать?!

— Я говорю тебе, что ты сходишь с ума, — спокойно ответил Родольфус. — Ты теряешь контроль. Ты делаешь то, что может навредить нам.

Беллатриса рассмеялась, но в ее смехе не было радости, только злоба и презрение.

— Навредить? — передразнила она его. — Ты думаешь только о себе, о своей шкуре! Тебе плевать на Темного Лорда, тебе плевать на меня!

— Я думаю о том, чтобы выжить, — ответил Родольфус. — А ты ведешь нас всех к гибели.

— Ты боишься! — выкрикнула Беллатриса. — Ты боишься, что тебя убьют! Ты боишься, что тебе придется заплатить за свои грехи!

— Я боюсь, что ты убьешь нас всех своим безумием! — с ненавистью прошипел Родольфус. — Ты уже не человек, Беллатриса. Ты — чудовище.

Беллатриса замахнулась на него палочкой, но Родольфус успел увернуться.

— Ты тоже не лучше меня, — сказала она. — Ты всегда был таким же, как я. Ты просто трус, который боялся показать свою истинную сущность.

— Хватит, — резко произнес Родольфус, — Ты зашла слишком далеко, и я устал смотреть на это.

Не успел Родольфус произнести последнее слово, как в комнаты ворвался яркий свет. Дверь с треском вылетела, и в проеме возникли авроры, палочки их были направлены на Беллатрису и ее жертв.

— Беллатриса Лестрейндж! Родольфус Лестрейндж! Рабастан Лестрейндж! И остальные! — раздался властный голос. — Вы арестованы по обвинению в пытках, убийствах и служении Темному Лорду! Сложите палочки и сдавайтесь!

Беллатриса огляделась. Авроры. Они здесь. Но страха она не испытывала. Только ярость. И предвкушение битвы.

— Никогда! — взвизгнула она, и первой обрушила шквал заклинаний на авроров.

В подвале разгорелась ожесточенная схватка. Зеленые, красные, фиолетовые лучи заклинаний летали во все стороны, отражаясь от стен и потолка. Беллатриса сражалась с яростью и безумием, не жалея ни себя, ни врагов. Родольфус и Рабастан, хоть и пытались ее остановить, вынуждены были прикрывать ее спину, отбивая атаки авроров. Барти Крауч-младший уходил в тень.

В какой-то момент, воспользовавшись всеобщей суматохой и тем, что авроры были отвлечены яростной атакой Беллатрисы, Барти Крауч-младший аппарировал. Никто не заметил его бегства. Вернее, заметили, но было уже поздно.

Беллатриса заметила его исчезновение лишь мельком, в перерыве между заклинаниями. Она почувствовала укол презрения, но ее захлестнула новая волна адреналина, и она отбросила эту мысль. Предатели всегда будут. Но ее запал не мог длиться вечно. Родольфус, получив тяжелое ранение, рухнул на пол. Рабастан, пытаясь прикрыть его, был оглушен заклинанием. Беллатриса осталась одна.

Она сражалась до последнего, пока ее не обезоружили и не связали. Она вырывалась, кричала, плевалась, но все было тщетно. Ее поймали. Авроры, тяжело дыша, с триумфом смотрели на поверженных пожирателей Смерти.

— Беллатриса Лестрейндж! Родольфус Лестрейндж! Рабастан Лестрейндж! — вновь прозвучал властный голос. — Вы будете преданы суду и понесете наказание за все свои преступления!

Беллатриса злобно усмехнулась.

— Вы еще пожалеете! — прошипела она. — Темный Лорд вернется, и вы все поплатитесь!

Прошли годы, словно столетия, скованные холодом, отчаянием и шепотом дементоров. Остатки некогда великой семьи Лестрейндж были раскиданы по разным камерам Азкабана, обреченные на медленное угасание. Вскоре к ним присоединился и Барти Крауч-младший, но его присутствие в тюремных коридорах оказалось недолгим. Шептались, что его любящий отец, каким-то непостижимым образом, сумел вытащить его оттуда, пока никто не видел. Но, даже если это было правдой, для Беллатрисы это не имело значения. Её внимание привлекало лишь одно существо — её кузен, Сириус Блэк. Как на зло, в соседней камере тоскливо скулил раздражающий пес. Сириус Блэк, презренный гриффиндорец, ненавидящий Повелителя! Из всех людей, с которыми Беллатрисе пришлось разделить Азкабан, присутствие этого отступника было самым невыносимым. Каждое его тихое скуление отзывалось в её душе новым приступом безумия.

Беллатриса Лестрейндж, некогда красивая и знатная волшебница, превратилась в безумную тень самой себя. Азкабан украл у нее все остатки разума. Она стала лишь пустой оболочкой, одержимой тьмой. И, как бы отчаянно она ни сопротивлялась, Азкабан сломил её окончательно, погрузив в пучину кошмаров, которые с каждым днем становились всё более реальными.

Родольфус, потерявший счёт времени, то и дело наблюдал за тем, как его некогда любимая жена, сжавшись в комочек, шаталась из угла в угол своей темницы, словно неваляшка, обреченная на вечное движение, но так и не находящая покоя. Её губы беззвучно шептали простенькую арию, которой когда-то её томила миссис Блэк. Мелодия давно потеряла свой первоначальный смысл, превратившись в зловещий рефрен её распадающегося рассудка.

Страх сковал его сердце, не позволяя приблизиться. Он видел, как безумие медленно пожирает ее изнутри, превращая в неуправляемого зверя.

— Беллатриса? — тихо звал ее Родольфус, надеясь хоть на мгновение вернуть её в реальность.

Она лишь усмехалась, взгляд её был пустым и безумным.

— Ты делаешь недостаточно, Родольфус. Ты должен был спасти его. Ты должен был вернуть Темного Лорда, — бессвязно бормотала она, словно повторяя заученную молитву.

И Родольфус отворачивался, чувствуя, как отчаяние сжимает его сердце ледяной хваткой. В этот момент он окончательно осознал, что потерял свою Беллатрису навсегда. Её разум был заперт в темнице безумия, из которой не было выхода.

Азкабан отнял у него все: свободу, надежду, любовь. Но самым страшным было осознание того, что он не смог спасти её от самой себя. А впрочем, он сам виноват. И теперь ему оставалось лишь наблюдать, как она медленно угасает во тьме, не в силах ничего изменить.