Рене (гет)

Рене выкарабкивается из постели, таща за собой одеяло и на ходу в него заворачиваясь. За окном давно рассвело, только по-прежнему сумрачно: осень даёт о себе знать постоянными дождями.

Отчего-то сопит нос, и Рене вытирает его тыльной стороной ладони: сегодня и сейчас можно позволить себе налёт простонародных манер. Прохлада и намёк на простуду заставляют всё-таки нагреть воду для утренних водных процедур.

Рене плещет себе в лицо и коротко выдыхает, прижав ладони к щекам.

* * *

В тот год Рене ещё считала себя наивной и простодушной: была добра, милосердна к врагу, отзывчива к друзьям. Скорее всего, последнее и сыграло с ней злую шутку.

В полку мушкетеров прибыло новых сослуживцев, и как-то случайно один из них расквартировался вместе с ней. «Временно», — было сказано тогда. Рене поджала губы, хмыкнула, сказала: «Добро пожаловать. Только будь добр, баб сюда не води». Он и не водил. И, казалось, вообще чурался женского пола. Наверно — это Рене поняла потом, — поэтому и напросился пожить с ней: девицей, успешно прячущейся под мушкетёрским плащом и легендой будущего аббата.

Рене возвращается ночью: какое-то мелкое поручение Тревиля задержало её в Лувре. И неожиданно застаёт соседа за непотребным делом: посреди общей комнаты, возле обеденного стола, со спущенными штанами и откинувшего голову в минутном наслаждении.

— Чёрт тебя дери, Атос! — Рене мысленно возносит хвалу небесам, что уже успела научиться ругаться, а не вскрикивать от замешательства.

— А, ну простите, господин аббат, — усмехается Атос и, не оправляясь, тянется глотнуть вина из бутылки. — Тебя нет и нет. Я и перестал ждать.

Рене отворачивается. Она не девственница, Атос — не самый отвратительный товарищ, а год в компании солдатни приучил её ко всяким эксцессам, но насмешливо-грубый тон прозвучал гадко.

— На ужин что осталось? — переводит она разговор.

— Сыр и хлеб на столе — чем не ужин? Слуг я выгнал до утра.

Рене следит за ним взглядом: Атос шнурует штаны, встаёт, пошатываясь, и идёт к шкафу за новой бутылкой. Задумчиво жуя отрезанный кусок сыра, она наблюдает, как он ставит два стакана и наполняет их вином.

— А у тебя что случилось? — спрашивает Рене, кивком поблагодарив и делая глоток.

— В смысле?

Рене хмыкает: как же одна фраза может заставить человека замкнуться! «Ты же отлично понимаешь, о чём я».

— Ну, почему я блюду целибат, в целом понятно, — поясняет она, — а почему ты?

Атос несколько секунд молча смотрит на так и не поднесённый к губам стакан. Рене терпеливо ждёт, готовясь к словесной пикировке, но следует на удивление ясный ответ:

— Любая женщина, — произносит он хрипло, — вызывает… ненужные ассоциации в моём воображении.

— Настолько хреновые? — Рене нарочито выбрала эпитет погрубее.

— Да, настолько, — он вскидывает голову и пристально смотрит в её глаза.

Рене теряется: то ли от неожиданной откровенности, то ли от этого тяжёлого взора обведённых синевой глаз. Невольно её мысли бросает в совершенно неуместном направлении и, не подумав, она их озвучивает:

— А мужчина?

— Что — мужчина? — Атос сначала спросил, а потом, судя по выражению лица, и сам понял, о чём речь.

— Вызывает что-то там в воображении? — и Рене придвигает стул к нему ближе. Атос смотрит на неё недолго. «Забавно. Неужели я так хорошо притворяюсь?»

— Нет, — в его голосе звучит недоумение от собственного открытия.

— Надо проверить, — за похабной улыбкой Рене скрывает смущение, положив руку ему на завязку штанов. Она надеется на какую-то реакцию с его стороны, но Атос лишь щурится, глядя, как Рене вынуждена продолжить свой натиск. Уже когда она стоит на коленях у него между ног, он повелительно кладёт ладонь на её затылок. «С ума сойти. Он посчитает, что впал в содомский грех. Смешной». Рене не считает себя искусной любовницей, но замкнутому, расстроенному всей этой жизнью человеку хватает и её скромных навыков.

Поднявшись и прижав ко рту ладонь, Рене берёт со стола бутылку с остатками вина.

— Опыт удался, — говорит она невнятно, — доброй ночи.

Рене просыпается от того, что кто-то переворачивает её на живот и удушающе валится сверху.

— Чёрт! — она по-девчачьи взвизгивает и отбивается, сбрасывая неизвестного на пол и хватая висящую на спинке кровати шпагу. — Атос?! — Рене отшвыривает шпагу и торопливо натягивает одеяло до подбородка. Тот ошеломлённо осматривает её, сидя на полу, а затем говорит:

— Убери одеяло.

— Что?

— Одеяло убери.

Рене не понимает, просит он или приказывает, требует или молит, но возражать человеку, когда у него настолько безумный взгляд, не решается. Отбрасывает одеяло и, подумав, стаскивает рубашку. Запрокинув голову, Атос выдает нечто настолько непристойное, что Рене краснеет — впервые за последний год.

— Извини. И я… я бы… — она мямлит, но тут же исправляется: — Я убью тебя, если моя тайна выйдет наружу.

Атос непонимающе смотрит на Рене, а затем хохочет, как одержимый.

— Чёрт возьми, Арамис! Мне бы твои тайны — я был бы самым легкомысленным человеком на этой Земле!

Он поднимается и садится на край кровати, безвольно опираясь локтями на колени и понурив голову. Рене пересаживается к нему спиной, спустив ноги с противоположной стороны.

— Справедливо, если ты мне расскажешь свою тайну, — замечает она.

— Тогда уже я буду вынужден тебя убить.

— Ладно, — Рене думает, шаря глазами по потолку. — Тогда проваливай из моей комнаты. — Молчание длится долго. Рене оборачивается и забирается на кровать за его спиной. — Или мне опять поставить опыт с твоим воображением? — и она кладёт ладони на его плечи.

— Просто оденься, — просит он. — Этого достаточно.

* * *

Скрипит дверь, и, повернув зеркало на полке, Рене видит в проёме Портоса.

— А, ты тут, — говорит он, будто не ожидал увидеть её. — Ну ладно, я позже.

Рене вздыхает: в этой крохотной комнатушке, отведённой под подобие ванной комнаты, она отвоевала себе право остаться ненадолго наедине с собой.

* * *

Портос всегда был прям, наивен, добр. И фраза «прост как палка» идеально описывала его.

Рене почти никогда не пила. Или пила немного — репутация будущего аббата позволяла «филонить» на товарищеских попойках.

И чёрт дёрнул Портоса кинуться доказывать, что умение выпить не каждому дано.

«Каждому!» — заявляет Рене и залпом выпивает стакан, который еще вчера тянула бы весь вечер. Или, по крайней мере, пару часов. А затем — ещё и ещё.

Ей сложно контролировать голос — она, кажется, давно так высоко не смеялась, с тех пор, как распустила волосы и переодела юбку на штаны. Но все вокруг пьяны больше неё, и никому нет дела до тона её смеха и голоса.

Рене отнимает бутылку у Атоса, и тот хватает её за запястье. Плавающий взгляд голубых глаз встречается с твёрдым и мрачным взором.

— Плевать, — заявляет она, и он отпускает её руку, криво усмехнувшись. Предупредил — достаточно. Рене — слишком «сама», а ему — не слишком и надо. В конце концов, от смерти он её прикроет, а пьянство — не смерть.

Рене просыпается, с трудом открывая глаза. Бормоча ругательства и стеная, она пытается выкарабкаться из-под жаркого одеяла.

— Ни черта себе! — громыхает над ней голос Портоса. — Нет, я, конечно, подозревал, — «Что ты там подозревал, тупица?!» — но это же правда! Арамис!

— Ну Арамис, Арамис, только не ори так, — тихо, едва разлепляя губы, просит она.

— Что, хреново? — сочувствует Портос.

— Вроде того, — Рене спускает ноги на холодный пол и с шипением прижимает к нему ступни, пытаясь прийти в себя.

— Если б я знал, что ты девк… женщина, я бы не спорил, — неожиданно серьёзно говорит Портос. — На, — и через плечо протягивает ей стакан с мутным пойлом.

— Что это? — морщится Рене, втягивая носом кисловатый запах.

— Хозяин варит. Пей. И пойдём завтракать.

Рене, зажав нос, залпом вливает в себя напиток, икает и, ойкнув, роняет стакан: под сползшим одеялом она оказывается в чём мать родила.

— Тьфу, было бы чего стесняться, — смеётся Портос. — Ночью ты как-то уверенней был… была.

— Тысяча чертей, — вздыхает Рене и откидывается на подушку, уже не заботясь об одеяле. — Ни черта не помню.

— Напомнить? — наклоняется к ней Портос.

— Иди отсюда. Раз на то пошло, завтрак мне сюда притащи, — Рене капризно морщит нос и страдальчески прикладывает руку ко лбу.

* * *

Рене натягивает привычный мушкетёрский костюм и спускается по лестнице. Где-то на середине её догоняет д’Артаньян, чмокает в щёку и быстрее неё спускается вниз.

* * *

— А Атос и Портос знают? — спрашивает д’Артаньян.

Они сидят на согретом солнцем бревне, спиной к спине. Светлые и черные волосы путаются, у Рене потеют лопатки, прижатые к д’Артаньяну, потеет сжатая им ладонь, нетерпеливо тянет внизу живота.

— Знают, — говорит она негромко с улыбкой, — а что?

— Ничего, — и д’Артаньян замолкает. Молчит он долго, пока Рене не отпускает его руку, не выпрямляется и не пересаживается рядом с ним.

— Продолжай свои вопросы, — говорит она мягко, наклонив голову на бок.

Д’Артаньян поворачивается к ней.

— Ты и с ними…?

Рене моргает, опускает взгляд и с удивлением обнаруживает, что ей не будет стыдно за ответ:

— Да.

— И… вы втроём?..

Рене вдруг замирает.

— Нет, втроём мы ни разу.

— А почему?

— Не знаю… — она задумывается. — Наверно, время уже упущено… И нам теперь остаётся… вчетвером?..

* * *

— О-о-о, а вот и наша спящая красавица проснулась! — радостно шумит Портос.

— Арамис, а в доме еды нет, — растерянно сообщает д’Артаньян. — Только какой-то мешок зерна. Может, ты из него что-то приготовишь?

— Почему я?!

— Ну, ты… ты как бы женщина?..

— Д’Артаньян, женщины у тебя в городе остались, — отбиватся Рене. — Я — боевой товарищ, несмотря на вот всё то, что было ночью, — она указывает пальцем наверх — там всё ещё разобрана единственная на весь захваченный у врага дом постель.

— Тихо! — прерывает их начавшуюся перепалку Атос. — Слышите? — снаружи доносятся выстрелы. — К оружию!

И все четверо несутся наверх, к окнам, служащим сегодня бойницами.