Под крылом феникса (гет)

— Ты не должен! — Под его тяжелым взглядом Гермиона тут же перефразировала: — Ты не обязан.

Не то чтобы это меняло суть, но слово «должен» давно стало для Гарри триггером: всю свою жизнь он был кому-то должен. Или наоборот не должен — лгать, да.

— Знаю, — процедил он, — Но я хочу. И сделаю.

— Я… — Подруга закусила губу, что было свидетельством внутренней борьбы. — Я… Она не стоит твоего самопожертвования!

— А это не тебе решать, — с каждым словом сдерживать агрессию получалось все хуже.

— Просто… Прошу тебя, подумай. Ты забудешь…

— Нет! — Плотину прорвало. — Это твой… он забудет. Погорюет и забудет. — Размеренное покачивание кудрявой головы взвинтило еще сильнее. — Не спорь! Вам есть ради чего жить. Ради кого…

— И ты найдешь. Жизнь не закончилась…

— Чья? — каркнул Гарри. — Ее закончилась.

Как объяснить, что его жизнь закончилась тоже? Что потерял ее смысл еще тогда, после битвы, потом показалось, что снова обрел, но увы.

— Черт! Дьявол! — взревел он.

— Пообещай мне еще раз взвесить за и против. Это путешествие в один конец, а ведь она даже…

— ...не любила меня? Я не идиот, что бы вы с белобрысым крысенышем ни думали.

— Я не считаю тебя идиотом. — Фырканье вырвалось неконтролируемо, и Гермиона повторила с упором: — Не считаю. И не утверждала, что она тебя не любила. Просто…

— Не так, как я?

— Гарри, это сложно. Вы разные. Ты согрел ее…

— А она меня сожгла.

— Нарцисса считала огнем тебя.

— Вот как, — сухо уронил Гарри, от количества горечи в двух коротких словах запекло язык.

— Но не боялась. — Гермиона проигнорировала его демонстративное нежелание продолжать разговор. — Считала, что именно в таком огне воскресают фениксы.

Чертова память тут же подкинула загадочную улыбку, от которой под ребрами рождалась странная щекотка (ее ли романтики называют бабочками в животе?) и задумчивое: «Что было раньше, огонь или феникс?»

— После... всего от меня осталась горстка пепла. Кто знал, что она еще способна разгореться? Я не хотела этого. Вы не верите мне, милая, но я действительно не хотела так.

Гарри жадно всматривался в знакомое до последней морщинки лицо, ловил мельчайшее изменение мимики, которую, кажется, изучил досконально. Смотреть, помня, что эти точеные черты навсегда скрыла крышка гроба, было почти невыносимо, но он смотрел — сцепил зубы и смотрел, одновременно благодаря и проклиная подругу за флакон с воспоминанием. За возможность подслушать разговор самых близких ему женщин.

— Я не верю, Нарцисса, — выбил его из созерцательной каталепсии резкий и холодный голос Гермионы. — У вас было время остановиться.

— А я не хотела, — голубые глаза молнией прошил вызов, прежде чем их выражение стало непроницаемым — будто озеро затянуло льдом. — Мне нужна была поддержка юного героя. Нам нужна была поддержка юных героев. А юным героям нужны были деньги и связи. Честная сделка.

— Если вы пытаетесь намекнуть, что Драко стал подбивать ко мне клинья из чистого расчета…

— Я говорю об этом прямо.

— Нет. Прямо об этом сказал ваш сын. — Гарри усилием воли оторвал взгляд от Нарциссы и перевел его на подругу, вздернувшую бровь в очень малфоевской манере. Или блэковской — Драко перенял жест у матери, Гарри знал это наверняка. — Он не юлил, не пытался подружиться с нами или понравиться мне, не изображал заботу, пока не начал заботиться искренне, — каждая фраза звучала обвинением, — откровенно признался, что нуждается в моей благосклонности. Даже о том, что продолжает относиться к маглорожденным предвзято, не умолчал.

— И вы прониклись его откровенностью. — От теплой легкой иронии в музыкальном голосе у Гарри сжалось сердце. — Что только подтверждает: Драко нашел подход.

— Не все…

— Поверили бы вы ему, приди он с повинной, упади на колени с пафосным «я был неправ»? Простили ли бы то, как он оскорблял вас? Оскорблял, я присутствовала, если помните.

— У мадам Малкин. Только вот не помню, чтобы вас возмутили эти слова.

— Они и не возмутили. Вам ведь нравится честность?

— Да! И не нравится, как вы обошлись с моим лучшим другом.

— Я сделала то, что должна была…

Триггер сработал. Гарри резко вынырнул из омута памяти.

* * *

— Ты помнишь о правилах? — хриплый голос, напряженный взгляд серых глаз, сведенные челюсти.

Гарри не лукавил, он действительно ненавидел Драко Малфоя. И дело совсем не в его тошнотворно идиллических отношениях с Гермионой или общем прошлом. Теперешняя ненависть давала фору той, что он испытывал в школьные годы и во время войны. Тогда Гарри не видел в чертах и мимике бесцветного кретина то, что видел сейчас: женщину, которую любит, и мужчину, из-за которого эта женщина ушла, — сначала от Гарри, а потом из жизни. Да, Люциус виноват в случившемся постольку-поскольку, ну кто запретит Гарри винить его? Если бы Малфой не выбрал Нарциссу Блэк, старшая сестра не прокляла бы ее и та была бы жива. Вина Люциуса не исчерпывалась выбором спутницы жизни, у скользкого гада рыльце в пушку по самую макушку, но чего Гарри не смог бы простить ему никогда, так это нелепую смерть, которая повлекла за собой смерть Нарциссы.

— Малфой, не начинай! О том, что не должен встречаться с самим собой, я знаю ровно столько времени, сколько ты знаешь о том, что у Гермионы твердая рука.

— Даже если очень захочется предупредить себя не делать глупостей…

Что за люди?! Почему нужно заходить издалека, почему не сказать прямо?

— Не делать глупостей — это не принимать помощь Нарциссы?

Миссис Малфой пришла к ним в августе. Пятнадцатого, не то чтобы Гарри специально запоминал.

Бледная до прозрачности женщина с мертвым взглядом светлых глаз отлично вписалась в интерьер захламленной пыльными пергаментами кладовки. Язык не поворачивался назвать кабинетом закуток, который Кингсли выделил им с Гермионой для работы над созданием программы помощи пострадавшим в войне и фонда «Возрождение».

Что-то в Нарциссе было такое… Сразу ли Гарри ощутил это? Странное теплое чувство, не похожее на то, которое охватывало его рядом с Джинни, и на то, что возникало рядом с Молли, или с Гермионой… с Гермионой вообще все иначе.

Нарцисса не притворялась кем-то другим. Их сотрудничество с самого начала было сделкой — за помощь в возвращении хранилищ Малфоев им с Грейнджер пообещали постоянную поддержку фонда и стартовый взнос, суммой раза в три превосходящий немалое в общем-то наследство Поттера от родителей и крестного. Предложение, от которого невозможно отказаться. Видимо, Гарри уже тогда не мог ни в чем отказать Нарциссе. А Кингсли не мог отказать герою магической Британии.

Она не просила ни о чем сверх оговоренного — нет (упоминание Малфоев как основных меценатов стороны тоже оговорили заранее). Не требовала, упаси Мерлин. Просто изучала Гарри мудрыми голубыми глазами. Изо дня в день. Неделю за неделей. Взгляд оживал. Менялся. Разгорался («Что было раньше — огонь или феникс — что было раньше, Гарри?»). Будто Нарцисса по-настоящему поверила, будто увидела. И он тоже это почувствовал. То, что начиналось как уступка Гермионе, необходимость чем-то себя занять, чтобы не думать обо всем пережитом, добиться хоть какой-то маленькой справедливости в большом взрослом и безразличном мире, становилось любимым делом, обретало смысл. Гарри еще не знал тогда, что смысл был ею.

Нарцисса не ограничилась денежными вливаниями в фонд «Возрождение», она вникала во все нюансы, обучала премудростям работы с бюрократами Министерства, подбирала ключики к каждому из мерзких уродов в сливовых мантиях, от которых зависела судьба проектов.

Помощь детям-сиротам из семей волшебников.

Помощь маглорожденным, оставшимся ни с чем.

Помощь магам и маглам, укушенным оборотнями, — Нарцисса сумела протащить через Визенгамот даже этот проект «Пылающего феникса» (программа получила название с ее легкой руки).

Гермиона пользовалась опытом миссис Малфой, но не доверяла ей. Гарри же… он и не заметил, как все превратилось в зависимость: от улыбки, взгляда, смеха, невесомых неожиданных касаний, запаха духов — такого легкого, что и не упомнишь, когда стал ждать движения воздуха рядом с собой, затаив дыхание.

Неужели он мог бы от всего этого отказаться? Гарри научился жить без Рона (тот понял, что если не сменит обстановку, то сопьется, и рванул к Чарли в Румынию), без Джинни (та осознала, что слишком многое они пережили врозь, чтобы быть вместе, и слишком много она пережила вместе с Невиллом, чтобы быть врозь с ним), но тогда ему казалось, что умрет, если останется без тепла, которое дарила Нарцисса. Отказаться от этого, чтобы спасти свое сердце от очередного надлома? Никогда!

— Не будь идиотом, Малфой, — сухо уронил он. — Я не стану ничего менять.

— И ваш последний общий проект…

— Годрик с тобой, успокойся! То, что ты считаешь всех гриффиндорцев, кроме собственной супруги, недоразвитыми, не значит, что мы такие.

Стало даже как-то по-детски обидно, что болван думал, будто Гарри не понимал, чем чревата ревизия Азкабана и пересмотр условий содержания заключенных, или не знал, почему оба трущихся рядом Малфоя подбили их с Гермионой подать прошение о повторных слушаниях для преступников, чье здоровье подорвано тюрьмой.

Подозревал ли он, что Нарцисса бросит его, как только законный супруг окажется на свободе? Еще бы (уместно ли слово «бросит»? у них и отношений-то не было — так, спасали друг друга от одиночества).

Думал ли, что будет так больно? Боль и правда стала неожиданностью. Вряд ли из того огня, в который столкнула его Нарцисса, рождаются фениксы.

— Я сделала то, что должна была.

Палец потянулся разгладить суровую складку между тонкими бровями, но прошел насквозь. Это была третья попытка досмотреть воспоминание. Триггер наконец-то больше не срабатывал.

— Должны были уничтожить Гарри? — от возмущения голос Гермионы зазвучал на пол-октавы выше обычного.

— Я недооценила силу его привязанности... — Грустная улыбка на усталом лице. — Все планировалось иначе.

— Планировалось, — с горечью уронила миссис Драко Малфой.

— Я не отрицаю, что рассчитывала на привязанность мистера Поттера. Мальчик-сирота должен был откликнуться на сердечное отношение взрослой женщины. И я не ожидала, что мне тоже понравится дарить ему тепло, что получу в ответ…

— Да, я слышала. Огонь.

— Симпатию. Что привяжусь сама. Вам не понять.

— Куда мне, — выплюнула Гермиона, но ее ядовитое замечание не возымело эффекта, Нарцисса все так же улыбалась. Как давно Гарри не видел этой улыбки.

— Когда тебя всю жизнь окружают сдержанные в проявлениях чувств люди, такая искренность и горячность подкупают. Страсть манит. Но что я могла дать в ответ? Что я могла дать ровеснику своего сына? Я виновата в том, что позволила себе прикоснуться к огню. Позволила ему возродить себя. Захотела побыть в моменте. Думала, у мальчика все быстро пройдет, а я вернусь к своей жизни.

— К Люциусу.

— Я не уходила от него. — Эту манеру окатывать ледяной сдержанностью Поттер тоже успел изучить.

— Но дали Гарри надежду на взаимность.

— Мы не говорили о чувствах.

— Гарри любит вас, и не надо врать, что не хотели этого. Вы хотели его любви, пользовались ею! — Защита Гермионы вызывала тепло и раздражение, была приятна и неприятна в равной мере. — А потом просто попрощались и уехали во Францию с Люциусом. И не рассказывайте о жалости!

— Не собиралась. Я люблю своего мужа. Вы должны меня понимать.

Это так по-слизерински: защищаясь — нападай. Гарри умилился.

— Я… — осеклась Гермиона. Подумалось, что у двух самых близких ему женщин гораздо больше общего, чем они готовы признать: обеим не безразличен Гарри Поттер и обе влюблены в Малфоев. Он даже улыбнулся этой мыслишке.

— В богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит. Только нас с Люциусом она не разлучит.

Гермиона просто фыркнула, а Гарри почувствовал, что задыхается. Почему его подруга-всезнайка не услышала важное во время этого тягостного разговора? Ведь можно было…

* * *

— Ты запомнил, когда и как можно вмешаться, чтобы ничего не испортить? — Кажется, Гарри услышал этот вопрос в сотый раз. Нет, в тысячный.

Малфой, на которого Гермиона опиралась спиной, судорожно вздохнул. Его нервные пальцы отбивали какой-то ему одному ведомый ритм на округлившемся животе жены, сплетались, гладили и снова колотили по нему, как по клавишам. Впрочем, Гермиона не возражала.

— Да, я все запомнил, — Гарри не удержался и нарочито закатил глаза.

Позади остались месяцы, проведенные втроем над дневниками Нарциссы, томами о проклятиях и путешествиях во времени, позади остались споры до хрипоты о том, когда вмешательство в естественный ход событий точно не обернется во вред. Время действовать, черт побери!

— Хоть не позволить Люциусу оседлать этого абраксана и проще…

Дискуссии надоели до оскомины. Что безопаснее: не допустить гибели Люциуса или предотвратить проклятие.

— Да, да, я не смогу вернуть ему разум, он может умереть буквально на следующий же день по любой другой причине. Или раньше в Азкабане, и Нарцисса последует за ним. Не допустить его ареста — слишком серьезное изменение хода времени, а…

— Не паясничай, — прошипел Малфой. — Грейнджер волнуется за тебя.

— И не нуждается в адвокатах, — тут же парировала помянутая по девичьей фамилии.

— А я волнуюсь за нее, — оставил белобрысый за собой последнее слово.

Обращаясь к Гарри, он не сводил глаз с Гермионы. Тошнотики! Нет, Гарри совсем им не завидовал. И не собирался скучать. Разве только сожалел, что не увидит, как скрестились их гены.

— Может, передумаешь? — подруга перехватила его взгляд на своем животе. Гарри упрямо покачал головой. — Ты не сможешь вернуться, слишком опасно…

— Гермиона…

— Если надо, я повторю это еще пару тысяч раз, чтобы ты осознал…

— Я все осознаю. Меня ничего не держит здесь.

— Фонд, наши программы…

— Вы прекрасно справитесь.

— Если будем еще тут, — ломко бросил Драко. Гарри внимательно на него посмотрел. — Что? — пошел тот в наступление. — Искушение велико. Молодая, не влюбленная в моего отца и незамужняя Нарцисса и ты... У меня есть все шансы не появиться на свет. — Теперь он видел в бесцветных глазенках школьного недруга дикий страх. Малфой боится… Гермиона тоже подобралась и сжалась, печальная, обреченная. Еще бы в траур обрядилась.

— Я не поддамся искушению, — фыркнул Гарри с презрением, чтобы скрыть досаду (совсем в него не верят!).

— Мы поймем, Гарри, — выдохнула она. — Ты встретишься не только с ней. В том времени живы твои родители...

Неужели они считают, что он может поставить свои интересы выше их счастья? Переписать историю мира в угоду себе? Ладно Малфой, но Гермиона…

— Я не изменю ключевые события. Моя цель — не дать Беллатрикс проклясть сестру и привязать ее жизнь к жизни Люциуса. Или чьей-либо еще.

Две пары напряженных и перепуганных глаз уставились на него, Гарри сильнее сжал в руках цепочку хроноворота и стал перебирать звенья, заражаясь общей нервозностью. Пальцы затеребили золотистый диск. Пора.

Оборот.

Он не сделает ничего, чтобы повлиять на течение их жизней. Ничего.

Оборот.

Он не будет пояснять такие очевидные вещи. Нет.

Оборот.

Он больше не Гарри Поттер, не маг, не герой — функция.

Оборот.

В новой жизни он будет тенью. Ангелом-хранителем или фениксом-патронусом за плечом.

* * *

Нарцисса Блэк родилась чистокровной волшебницей. В их кругах было не принято верить в высшие силы, чистокровные волшебники считали себя высшими силами. Но Нарцисса часто задумывалась, у каждого ли есть ангел-хранитель, и верила, что у нее есть. Она даже видела его силуэт, когда кто-то замедлил ее падение с метлы и вместо гарантированных переломов мисс Блэк отделалась сильным испугом и ворчанием мадам Помфри; кожей ощутила ткань его мантии, когда невидимка выбил у нее из рук стакан тыквенного сока, в который, как потом призналась Лора Берк, была подмешана амортенция с волосом жуткого мальчишки Лавгуда.

Помог этот странный ангел и тогда, когда они с Люциусом сочетались браком. Нарцисса и не предполагала, что Беллу задело безразличие Малфоя, в конце концов, сестра старше его на три года и в том, что он предпочел девушку помладше, не было ничего удивительного и оскорбительного. Ну не оценил юноша грубый флирт, бывает, зато оба Лестрейнджа без ума от Беллатрикс. Так думала Нарцисса, Белла же затаила злобу и явила мстительную натуру во всей красе на свадьбе младшей сестры. Что за проклятие сорвалось с ее палочки, когда распорядитель вязал магическую нить, соединяя жизни мисс Блэк и мистера Малфоя, молодожены так и не узнали, ибо на пути черного луча возник феникс — явился из ниоткуда, соткался из воздуха и сгорел в яркой вспышке пламени. С тех пор Нарцисса называла своего ангела-хранителя фениксом. Не счесть сколько раз его крыло берегло ее от фатальной ошибки, но, видимо, ангел охранял ее одну.

Нарцисса стояла над могилой мужа. Мысли вертелись вокруг феникса-хранителя, появившегося на ее свадьбе ровно после слов «пока смерть не разлучит вас». Именно этой птицей она вдохновилась, когда предложила название программы помощи жертвам войны. Находясь здесь, вспоминать о фонде, их общем с Грейнджер и Поттером детище, не стоило: светлая грусть сменилась тревогой. Газеты трубили о том, что Гарри — мальчик, которого она… нет, не любила, но к которому была искренне привязана, мальчик, которому ее отъезд с Люциусом во Францию причинил боль, — пропал.

Негоже было думать о нем над свежей могилой, негоже представлять его черты вместо лица спутника жизни, видеть абрисы тела в человеке, замершем у соседнего могильного камня.

Этот темный силуэт отчего-то не пугал, что-то в нем было этакое… вызывающее доверие, если можно в принципе говорить о доверии к зыбким очертаниям фигуры, закутанной в мантию.

Человек поднял голову и сделал несколько шагов навстречу, словно Нарцисса его позвала. Капюшон слетел, свет фонаря с аллеи скользнул по посеребренной шевелюре и осветил лицо, то самое, которое стояло перед ее мысленным взором, только испещренное глубокими морщинами.

— Ты?