Мальчик-тамагочи (гет)

— Джесс, почему ты так себя вела? — Джеймс посмотрел на напарницу без обиды или гнева — наверное, на эти чувства он был не способен — но в яблочно-зеленых глазах явственно читалось разочарование.

— Как? О чем речь? — Джесси подняла на него холодные, льдисто-голубые глаза — он часто говорил, что в ее глазах северное сияние, а она смеялась над ним и советовала проштудировать анатомию глаза.

— Зачем ты советовала мне бросить тебя и уйти домой? Даже не советовала, а прогоняла. Все болваны это видели. Перед болванами стыдно, — грустно вздохнул Джеймс. — Я что, настолько тебе безразличен?

— Да при чем здесь это? — Джесси начинала злиться, как всегда, когда речь заходила о чувствах. — Просто так реально будет лучше.

— Для кого лучше? — голос Джеймса звучал все так же обиженно. — Тебе будет лучше без меня?

Джесси тяжело вздохнула. Она терпеть не могла все эти разговоры о вечном и прекрасном, она была человеком конкретным и предпочитала действовать, чем рассуждать. Для нее было загадкой, как Джеймс мог хоть полчаса клясться в вечной любви и дружбе кому угодно — начиная от родителей-крокодителей и заканчивая своим первым покемоном-собакой Гроули.

— Нет, — раздраженно произнесла она, досадуя на его непонятливость. — Это тебе будет лучше без меня. Ты себя видел? По-твоему, воровская жизнь для тебя? Ты же поэт, аристократ, романтик. Ты заслуживаешь лучшей жизни, — горечь все-таки прорвалась в ее голосе, хотя она всеми силами старалась это скрыть.

— Может, я сам могу решить, что для меня лучше? — Джеймс тоже начал выходить из себя, хотя подобное и случалось с ним редко. — Я, конечно, мало что могу решить, но все же. Речь идет о моей жизни. Ты сейчас похожа на моих родителей — может, они тоже избивали меня до полусмерти из лучших соображений? Ведь правда, что я могу сам?

— Это еще один вопрос, — Джесси помрачнела. Эта тема была для нее столь же болезненной, как для Джеймса, правда, с другой стороны. — Родители. Какими бы они ни были — других у тебя не будет. Это твои единственные родные люди. Сам подумай — кому, кроме них, ты нужен? Джеймс, я круглая сирота, — она впервые говорила так прямо о том, что пережила, и назвала его полным именем, в отличие от обычного «Джимми». — У меня нет никого — вообще никого — с шести лет. Я едва помню маму, а папу не помню вообще. Они умерли. Их убили полицейские. А на воровской путь их загнала крайняя нищета. Они любили друг друга, очень любили, но их это не спасло. Говорят, любовь может все — а избавить от бедности и зубной боли? — Джесси горько и зло рассмеялась. — Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит — должен-то должен, но насколько его хватит? Они любили друг друга, любили меня, но им нужно было как-то меня кормить. Мы ели снег, понимаешь? А потом их не стало, и я попала в приют. Думаешь, в этом мире я хоть кому-то нужна? Думаешь, воспитатели, какие бы они ни были, смогут заменить отца и мать? Думаешь, человек в этом мире, кроме своей семьи, кому-то нужен? Думаешь, я кому-то нужна? Да я бы согласилась, чтобы меня избивали хоть до смерти, лишь бы жить со своей семьей, лишь бы мама и папа были живы! А ты с жиру бесишься! Мажор! — слова, как ядовитые жала, повисли в воздухе.

Голос Джесси прервался. Если началась ее речь с сухого расчета, в конце о деньгах не прозвучало ни единого слова. Наоборот, казалось, даже птицы в лесу замерли, пораженные силой и глубиной горя девочки-сироты. Джеймс смотрел на свою неуязвимую напарницу и будто видел ее впервые — вместо невероятно яркой и сильной девушки он видел перед собой ту шестилетнюю девочку, маленькую и слабую, что так отчаянно нуждалась в любви. Ту, что любила его. Ту, что желала ему того, что считала самым большим счастьем — семью и дом.

— Джесс… — тихо сказал Джеймс. Обида прошла без следа. Он подошел к Джесси и осторожно коснулся ее руки, точно она была хрустальной и могла рассыпаться от неосторожного прикосновения. — Прости меня. Я все понял. Нет, не так. Наверное, я никогда не смогу тебя понять. Но я буду очень стараться. Прошу, и ты постарайся меня понять. Это неправда, что ты никому не нужна. Ты очень нужна… мне. Ты вся моя жизнь. Ради тебя я научусь и воровать, и драться, и стрелять из пистолета, я научусь защищать тебя, держать удар и принимать решения — всему научусь, чему меня не научили дома, потому что забивали и запугивали. Только не заставляй меня возвращаться в тот ад. На мой взгляд, именно такое место на земле, где не будет тебя, называется адом. Только с тобой я понял, что я человек. Что я не тварь дрожащая, а право имею. На свою жизнь, на глоток свободы, на дружбу… на любовь. На то, чтобы самостоятельно принимать решения. И я сам принимаю это решение — под свою ответственность. Я хочу быть с тобой и разделить с тобой все твои испытания. Я хочу о тебе заботиться. Только, пожалуйста, поверь мне и не отталкивай. Ты нужна мне больше всего на свете. Я правда очень тебя люблю.

На мгновение Джеймс испугался, что она сейчас его ударит. Но в конце его речи Джесси уже обнимала его и плакала, уткнувшись ему в плечо.

— Походу ты нашел слова, чтобы растопить и мое ледяное сердце. Оказывается, не зря ты читал Шекспира… мажор.