Между молчанием и светом (джен)

Он не мечтал летать. Не так, как это принято показывать в рекламах. У него не было в детстве плаката с ракетой над кроватью. Он не строил модели, не писал письма в Центр подготовки. Но однажды, когда ему было восемнадцать, он смотрел на ночное небо из окна казармы и вдруг ощутил — не интерес, не желание, а странную пустоту. Как будто там, за миллионами километров, что-то ждёт. Его.

Позже, когда он поступил на инженерный, ему говорили:

— У тебя точный ум, Павел, ты можешь пойти в конструкторы. Не лезь в полёты. Это нервы, изоляция, давление. Всё строго, всё по секунде.

Но именно это его и тянуло. Не романтика — строгость. Не героизм — одиночество.

Он стал инженером-миссионером, как их называли между собой. Теми, кто не просто чинит — кто идёт сам. Проверить, испытать. Подтвердить, что всё, что ты сделал, работает. Не на экране. В небе.

На станции было всё, как в инструкции: свет, звук, пульсация сигналов. Он выполнял шаг за шагом — замеры, запуск анализаторов, отчёты. Всё — точно.

Но с четвёртого дня в голову закралась мысль: «Ты здесь один. Не в смысле — нет других. А в смысле — ты одинок, как никто».

Он просыпался и не понимал, спал ли. Он ел и не чувствовал вкуса. И когда смотрел в иллюминатор — не чувствовал гордости. Только тишину. Колоссальную, плотную, почти физическую.

Его голос в радиосвязи звучал нормально, но он сам знал — там, за голосом, пустота.

Однажды ночью, в полной темноте, он закрыл глаза и представил, что станция — это его сознание. Модули — это воспоминания. Панели — это нервы. И всё в нём — как эта станция: всё работает, но что-то молчит.

И тогда он понял: неважно, что ты здесь делаешь, — если не знаешь, зачем. Не для отчёта. Не для строки в биографии. А для чего-то глубже.

Когда он вернулся, ему задавали вопросы. Пресса, молодёжь, даже школьники в онлайн-конференции.

— Сложно ли быть космонавтом?

Он подумал и ответил:

— Быть космонавтом — значит слушать тишину, пока она не заговорит. Выносить одиночество, пока ты не увидишь в нём свою суть. И понять, что каждый болт, каждый шов, каждый импульс — это дело твоих рук. Ты несёшь туда — в молчаливый мрак — всё, чем стал. И проверяешь себя. Не как технику. Как человека.

— А стоит ли? — спросил мальчик лет десяти.

Павел улыбнулся впервые за всю встречу.

— Если ты хочешь знать, кто ты на самом деле, — стоит.

Позже, когда он шёл по территории центра, мимо корпусов, где учат дышать под давлением, не спать по трое суток, различать сигналы тревоги с закрытыми глазами, — он подумал: этот путь не для всех. Но он нужен всем.

Потому что в каждом человеке есть та станция. В каждом — невидимая орбита, по которой вращается душа. И только выйдя туда — в молчание и свет, — можно услышать её голос.