Крылья и чай (гет)

Чай плавает в кружке, словно облетевшие листья в луже. Крохотные лепестки каркаде, за которыми почти не видно отражение пасмурного неба, такие же красные, как сухая листва. Маленькая керамическая ложка звенит о кружку, закручивая в ней маленький водоворот.

На покатых боках кружки рукам почти не холодно: чай ещё горячий, над ним вьётся пар, — но рукава тёплого вязаного свитера, мягкого и по-домашнему уютного, натянуты до самых пальцев. Саэраллин подносит чашку с забавным рисунком к губам, дует, отчего чай подёргивается рябью. Сладкий запах розы щекочет нос, напоминая о давно ушедшей весне.

Весна… Когда сердце трепещет бабочкой, весной кажется и холодный октябрь. Прошлая осень была такой: уютной, тёплой, несмотря на кусачий ветер и дождь. Ничто не согревает лучше, чем родная улыбка, стаканчик с обжигающим кофе и рука в ладони близкого человека. Той осенью всё было иначе.

Попасть под дождь казалось романтичным и совсем не огорчало. Не раздражали липнущие к лицу волосы и мокрая одежда, хлюпающая обувь, в которой уже не страшно наступить в лужу. Так смешно и нелепо — вымокнуть до нитки под неожиданным ливнем после всего пережитого в тот день. И Саэраллин и Лео смеялись, подставляя лица дождю и держась за руки, потому что никакая непогода не страшна, когда рядом тот, кто шагнёт за тобой в огонь и воду. На его разбитой в кровь губе запеклась бурая корка, а её куртку уже не отстирала бы никакая прачечная, но главное — они были живы и вместе.

Не страшило опоздать на автобус по вине монстра и до поздней ночи ждать следующий рейс, ведь на той остановке на самой окраине города, где даже машины почти не ездят, Саэраллин сидела рядом с любимым, устроив голову на его крепком, надёжном плече. И потом, в тёплом салоне автобуса, увозившего их так далеко от знакомых мест, она задремала в его объятиях.

Прошлая осень выдалась насыщенной, полной приключений и опасностей, но когда рядом был Лео, Саэраллин не боялась ничего. Ни монстры, ни демоны не страшили её, ведь она знала, что не одна. Пусть Лео — лишь человек, его решительности, воле и храбрости позавидует иное волшебное существо.

Саэраллин скучает по нему. Скучает с тех самых пор, как всё закончилось для неё и началось для него. Никак не идёт из головы их прощание. В аэропорту объявили регистрацию на рейс, и Саэраллин спешно шептала Лео те слова, которых никогда не говорила раньше, целовала его сквозь покатившиеся по щекам слёзы, ведь она не могла поехать с ним, а он должен был бежать.

С тоскливым вздохом Саэраллин пробует сладкий чай. Тепло разливается по телу, но не может избавить от горечи. Эта осень холодна, сколько бы ни было пледов наброшено на плечи и выпито чая. А всё потому, что плед набросила не милая сердцу рука, и не любимым человеком заварен чай. И если снова появятся старые враги, неужели теперь Саэраллин будет одна?

Она сидит за плетёным столиком на крыльце в хорошем, тихом районе, где аккуратные ухоженные дома отделены друг от друга уже облетевшей живой изгородью, а единственная проблема — шумные подростки. Саэраллин трудно привыкнуть к безопасности. Просыпаясь от воя ветра, она машинально ищет под подушкой клинок, а слыша шорох случайной мыши, мигом расправляет тонкие, как бумага, и столь же острые крылья — лишь для того, чтобы, стыдливо ругая себя, спрятать их снова.

Город готовится к празднованию Хэллоуина. Саэраллин, как и всегда, не празднует. Ей не понять людей, наряжающихся монстрами. Она не представляет себя в костюме — к чему фее примерять другой образ?

Прошлой осенью она отпраздновала Хэллоуин впервые в жизни, потому что об этом попросил Лео. Саэраллин всё это казалось ребячеством, но Лео украсил дом: развесил бумажные гирлянды в форме миниатюрных монстриков, вырезал тыквы-светильники, сам приготовил конфеты. До последнего Саэраллин сторонилась людского праздника, ведь она — одна из тех, в кого люди не верят, но стоило представить, как расстроится Лео, когда она ляжет спать, проигнорировав подборку фильмов ужасов, сладости и тёплые пледы с тематическим принтом, обесценив все его старания, и на душе заскребли кошки. Тем вечером Саэраллин расправила хрупкие, но прекрасные крылья, и предстала перед ним в истинном обличье.

Воспоминания дарят тепло в сердце, но и приносят горечь. Предательски щиплет глаза. Саэраллин пьёт остывающий чай, чтобы сглотнуть вставший в горле ком. Покрасневший не то от холода, не то от горячего пара нос она прячет за широкий ворот свитера, словно прячась от всего мира — мёрзлого и неприветливого, какой теперь стала и её душа.

Феи не забывают. Не отпускают до конца. Слишком светлые создания, чтобы выдержать разлуку, сделать вид, будто ничего и не было. Расставание ранит сердце феи так глубоко, что навсегда оставляет шрамы, пройдут ли годы или десятилетия.

Кружка ещё согревает озябшие ладони, но тепла уже не хватает: остыл недопитый чай. Вмиг запустил ледяные пальцы под свитер осенний холод, но Саэраллин его не замечает. Она смотрит, как приятная пожилая чета из дома напротив встречает детей и внуков, как они вместе украшают крыльцо и зажигают свечи в тыквах. Ухмылки и горящие глаза весёлых и зловещих светильников горят тем ярче, чем гуще становятся вечерние сумерки.

А Саэраллин не покидает мысль, что её жизнь никогда не будет такой, как у этой семьи из дома напротив. Единственный, кто дарит ей счастье, далеко — улетел в брюхе железной птицы, спасаясь от колдунов, с которыми связался, защищая её, свою любимую фею. Её гложет чувство вины, но горечь и боль сильнее.

Настроения праздновать совсем нет. К чему ей праздник, коль Лео не рядом? Но когда к крыльцу подбегает стайка детей в смешных костюмах и с коронной фразой: «Сладость или гадость?», — Саэраллин рассеянно оглядывается, не находит ничего вкусного под рукой и скрывается в доме, чтобы вынести ребятам горсть конфет. Вернувшись на крыльцо, она высыпает сладости в корзинки малышей, и те спешат к следующему дому.

И тогда, подняв глаза, Саэраллин видит человека с картонными стаканчиками в одной руке и светильником-тыквой в другой, что замер перед её газоном и не сводит с неё полного облегчения, счастья и любви взгляда.

— Саэраллин… — слетает с губ едва слышное. Молодой человек несмело шагает навстречу фее.

Он ступает на выложенную плоскими камнями тропинку — поначалу несмело, но с каждым шагом всё быстрее и увереннее. Саэраллин не верит глазам. Кажется, если сейчас она моргнёт, мираж рассеется, вновь оставит её одну. Сколько раз она мечтала об этой встрече, засыпая в холодной постели, и как назло именно сейчас горло сдавливают тиски. Ей не сказать ни слова, а сердце колотится в груди так быстро, будто норовит убежать.

Взбежав по ступеням крыльца, Лео ставит на стол стаканы, от которых отчётливо пахнет глинтвейном, и тыкву с забавной улыбкой и, наконец, подхватывает свою фею, кружит её по крыльцу под заливистый девичий смех. За спиной Саэраллин плащом расправляются оранжевые, как осенняя листва, крылья, но никому нет до этого дела: в Хэллоуин она не привлечёт лишнего внимания. Из всех вокруг только Лео знает, кто она.

Обвивая руками его шею, Саэраллин прижимается ко лбу милого своим. Чистое незамутнённое счастье согревает их, и осень вдруг кажется тёплой и яркой, как пламя в камине. Радостно трепещет сердце и поёт душа. Первые капли дождя, сорвавшиеся с неба, стучат по крыше, и это больше не грустно: природа не плачет, это слёзы счастья.

Ноги вновь касаются пола, но Саэраллин кажется, будто она до сих пор летит в объятиях любимого. Лео гладит её по щеке, смотрит с такой нежностью и теплом, что ей больше не страшны ни холодный ветер, ни густые сумерки.

— Я скучала, Лео, — выдыхает Саэраллин ему в губы.

— И я тоже скучал… Моя милая фея.