19:27 (гет)

19:27 — время, когда моя жизнь переворачивается с ног на голову.

* * *

Словно в лихорадке выбегаю из дома — скорее, скорее на площадку!

Несусь по темным улицам, крепко сжимая в руках баскетбольный мяч.

Заворачиваю за угол и резко останавливаюсь. Вот и она. Площадка.

Пустынная и никому не нужная, она словно была похожа на меня. Такую же темную и поломанную — а площадка была в очень плохом состоянии — кривовато висящее кольцо, испещренная отпечатками ног земля, ржавое ограждение, которое я легко перемахиваю, игнорируя вход.

Скорее, скорее!

Ветер свистит в ушах, стук мяча сливается с сердечным ритмом, ноги топочут, ловя свой собственный бит.

— Играешь?

Только вырвавшийся из рук мяч пролетает мимо корзины. Провожаю его разочарованным взглядом и оборачиваюсь.

Сзади стоит мальчишка — руки в карманах, безбашенная улыбка и по-дурацки натянутая шапка, из под которой кудрявятся темные волосы.

Пацан выглядит как настоящий хулиган — вон, даже шапочка типичного гопника.

— Играю — отвечаю ему неохотно. Ну нельзя меня отвлекать от игры!

Молчание.

— А ты не из двадцатой ли школы? — снова спрашивает, чуть склоняя голову набок и прищуриваясь, словно изучая.

— Ну допустим. — подбираю с земли мяч, а про себя предполагаю, могли ли мы уже встречаться. — А что?

Парнишка игнорирует меня и смеётся, вдруг поднимая глаза в небо. Я следую его примеру.

Ярко-алые кляксы заката уже сменяются мраком чернильной ночи. Словно какой-то непутёвый художник пролил краску на рисунок.

— Скоро начнется дождь. — сообщает странный незнакомец. И я почему-то верю ему. Но не уйду.

— А как тебя вообще зовут? — спрашиваю то, что обычно узнают первым, а не после десяти минут разговора.

— Сашкой, а тебя?

До смешного простое, это имя удивительно подходило ему. Он не величавый Александр и даже не простоватый Саша. Он Сашка.

И мне внезапно хочется быть такой же.

— Я.. Васька.

Парень усмехается, и словно пробует это имя на вкус.

— Васька... Ну давай тогда, Васька. Встретимся в школе.

И Сашка уходит — чудаковатый, не вписывающийся ни в какие рамки.

Вдруг начинается дождь.

Я так и не понимаю, зачем он подошёл ко мне. Проводив его фигуру за поворот я возвращаюсь к прерванному занятию.

Разбег и прыжок. Четкое попадание!

Я уже давно приноровилась к этому съехавшему набок кольцу, поэтому раз за разом попадаю из разных углов площадки. Точнее, сильнее, быстрее!

* * *

Постепенно город поглощает мрак. Я присаживаюсь на облупившуюся от времени лавочку и перевожу дыхание.

Простенькая деревяшка исписана бессмысленными словами — грязные ругательства соседствуют с признаниями в любви. Мне кажется это до ужаса пошлым, а такая "любофф" — искусственной. Разве можно разбрасываться такими словами на уродливых, богом забытых лавчонках?

Уже близок комендантский час, и я нехотя плетусь домой. Если мама уже выпроводила своего нового хахаля, что вряд ли, то можно будет наконец расслабиться.

Стараясь проворачивать ключ как можно тише, я прокрадываюсь в квартиру.

— Василиса, почему так поздно? — слышится очень хриплый голос из кухни. Мама недавно сказала своему ухажеру, что хрипотца — это невероятно сексуально, и теперь он подражал подвыпившим бомжам, что клянчат денег у входа в "Пятёрочку". Ой, извините, красивым мужчинам с обложек модных журналов, которые мама раньше скупала пачками. Теперь они, кстати, лежат в тумбочке, подальше от ревнивых глаз Игоря — а именно так я называла пузатого, заросшего волосами выпивоху средних лет.

— Василиса, пойди сюда! — повышается голос. Я незаметно заказываю глаза и захожу на кухню.

— И где ты пропала битых два часа? — сурово сдвигает кустистые брови Игорь.

Я пожимаю плечами и киваю на мяч в своих руках:

— Гуляла.

Мать кидает мне неодобрительный взгляд и брезгливо кривит губы:

— Убери эту гадость с кухни, он же грязный!

Я вновь пожимаю плечами и ухожу в свою комнату. Несмотря на убогость жилища она имеется, пусть и смехотворно крохотная.

Краем уха улавливаю, что разговор ещё не закончен и меня никто не отпускал, но благополучно делаю вид, что не слышу. Скинув мокрую одежду, плюхаюсь на кровать.

Перед глазами проносится весь этот странный вечер — и как я пулей вылетела из дома, спасаясь от очередной проповеди Игоря, как повстречалась со странным пареньком, как вновь и вновь бесконечно попадала в кольцо.

Баскетбол. Вот что заставляло меня жить, наполняло моя существование смыслом. Ощущая мяч в руках я словно начинала танцевать — настолько моя тело наполнялось лёгкостью и воздушностью.

Закрытая несколько минут назад дверь отворяется. В комнату входит свирепый — но лишь по его мнению — Игорь.

— Ты как со взрослыми разговариваешь? — поджимает он свои мясистые рыбьи губешки. Я молчу.

— Ты понимаешь, что твои оценки уже ниже плинтуса? Ты уроки зубрить должна, а у тебя одни гульки на уме!

Мыслено закатываю глаза. Ага, а у тебя, дорогой папа, как будто были сильно хорошие оценки. И на "гульки" ты конечно не ходил.

Слова вертелись на языке, горячие, обжигающие. Хотелось выпалить их все разом, рассказать этому жирдяю какой он ублюдок. 

Я молча выслушиваю длинную лекцию, нисколечко впрочем ей не интересуясь и лишь изредка кивая головой на особо "важных" моментах, сказанных самым наставительным тоном.

Наконец Игорь уходит, оставляя меня в гордом одиночестве. А я только того и ждала, и теперь откидываюсь на подушки. Они, кстати, сделаны мной вручную, как и многие предметы в этой комнате. Лоскутное пестрое одеяльце, резко контрастирующая с белой стеной картина, вязанная игрушка — словно я пытаюсь наполнить чужое место своими вещами. Словно мне здесь просто нет места.

Наконец оставленная в покое я могу расслабиться — порисовать.

Едва карандаш касается бумаги, я понимаю — что-то не так. Я в растерянности, но вот ответ находится.

Перед глазами прочно встаёт образ сегодня нового ,,знакомца". Я колеблюсь пару секунд, но наконец провожу линию.

Штрих за штрихом проявляется лицо Сашки. Мягкий грифель касается и вихристых волос, и чуть прищуренных глаз, и вздернутого кверху носа и приподнятых углов губ, будто ощупывая парня, в попытке удостовериться, что он реален. Я сама уже гадаю — не было ли это галлюцинацией?

А между тем портрет готов. Правда, Сашка на нем получился чересчур хитрым из-за склоненной набок головы и ехидного прищура глаз. Но это ему даже подходит.

Ещё пару минут смотрю на нарисованное мальчишеское лицо и откладываю блокнот. Пора спать.

* * *

Следующее утро началось с противного звона будильника. На самом деле на заставке стояла вполне приятная мелодия, но в это хмурое осеннее утро противным казалось все. Даже кофе. Потому что сахар кончился.

Собиралась я медленно, словно сонная муха. В том же вялом состоянии дошла до школы. Но оно мигом улетучилось, когда в главных дверях мелькнула кудрявая голова. Нет, не голова. Кудрявая башка.

И слава богу, что просто мелькнула, а не прицепилась с вопросами.

Мозг вновь окутала пелена безразличная и я поплелась в класс.

— Вася! — на плечо с силой опускается рука

— Ау! Сашка, блин!

Раздраженно разворачиваюсь и вижу... удивленную морду своего соседа по парте.

— А, это ты... Сорян, Вань.

Слегка смущенная, пытаюсь все же дойти до кабинета истории. Но Ваня догоняет меня, подстраиваясь под темп шагов.

— Вась, дай списать алгебру, пожалуйста?

Незаметно для всего мира закатываю глаза, делая вид, что разминаю их.

— Окей, только после истории верни. — говорю, с отвращением отдавая свою аккуратную тетрадь в потные руки одноклассника.

Счастливо кивнув, он убегает списывать.

Наконец захожу в класс и сажусь за свою парту, раскладывая учебники.

Замечаю, что с учителем говорит Сашка, и гадаю — не зачислился же он в мой класс?

Наконец они решают все свои вопросы, и парень подходит ко мне.

— Привет, Васька! — весело произносит он. И как у него получается так произносить мое имя? Ва-сь-ка. Словно я королева. Или хотя бы принцесса.

— Привет.

Поздоровавшись, он отвешивает мне лёгкий щелбан и убегает, я же вскакиваю и... очень больно удаляюсь бедром о угол парты.

— Эй, ты... Ау!

Месть сразу была отложена до лучших времен.

К тому же прозвенел звонок.

* * *

На большой перемене все высыпали во двор, ловя последние теплые деньки, ну а я осталась в здании. Там склякотно и холодно — ну нафиг.

С улицы доносятся веселые крики, пока я в одиночестве сижу за исписанной партой.

Вновь вчитываюсь в знакомые надписи. Почему-то теперь мне кажется, что это даже романтично — влюбленный, опьяненный чувствами, ты выписываешь любимое имя. На школьном имуществе.

Не ну а что? Рациональная жилка всегда жила в моем сознании, не давая окончательно утонуть в реках розовых соплей.

— Ты зачем мне парту портишь? — кричит на меня учительница, и я понимаю, что уже минут пять обвожу пальцем чье-то имя "Настя".

Начинаю сумбурно оправдываться и учитель наконец от меня отстаёт.

Виктория Александровна вообще никогда мне не нравилась — самовлюбленная, похожая на гуся, который, весь из себя жалкий, идёт выпятив грудь. Ее толстое запястье туго перетягивал поясок изящных часиков, а модные кофточки лишь подчеркивали внушительный живот.

"Пришлось пополнеть, чтобы меня воспринимали серьезнее" — объясняла она, абсолютно искренне думая, что в это кто-то верит.

Чем-то она напоминала жабу. Старую, всю в бородавках. У Виктории Александровны, кстати, была бородавка — на носу. Блин, ну точь-в-точь жаба!

И сейчас она сидит за своим столом — вся такая из себя важная и гордая. Я закатываю глаза и вчитываюсь в учебник.

* * *

После уроков я уже собираюсь уйти, но кое-кто мешает мне это сделать. Догадаетесь кто?

И вот мы вместе с Сашкой уже гуляем по безлюдным улицам, болтая вроде ни о чем, но обо всем сразу.

Оказалось, что он тоже любит баскетбол, а ещё умеет вышивать крестиком и собирает Лего.

Сашка был удивительный — как будто живой, в отличии от всех остальных. Осень запудрила людям мозги, и только он остался нормальным.

Мы прогуляли до самого вечера, шутя и смеясь. За пару дней он будто уже стал мне ближе всех.

И сейчас с новым другом совсем-совсем не хотелось прощаться.

— Ну давай, мелкая — он шутливо приобнял меня за плечи.

— Пока, громадный — закатываю глаза. Да так, чтобы увидел — пусть знает!

* * *

Так прошло пару месяцев — в учебе, ругани с родителями и прогулках с Сашкой. Последнее было самым приятным — обычно мы тусовались на площадке, играя друг против друга.

Так и сегодня мы бесились, в шутку отнимая мяч друг у друга.

— Сдавайся! — кричу я весело и обхватываю его за плечи, будто бы обнимая, но на деле пытаясь отобрать свое, на секундочку, имущество.

Внезапно его, обычно ехидная, улыбка сменяется по-настоящему счастливой.

Он смотрит мне в глаза. Так близко, что я могу пересчитать всех чёртиков, что живут в его темных зрачках.

Я не могу выдержать этот взгляд и прикрываюсь пушистым веером ресниц. Но Сашке плевать на мое смущение, он наконец решается и целует меня.

Его губы мигом опьяняют меня, они теплые и пахнут счастьем. И я внезапно замечаю как ярко сегодня светит солнце и что на улице вообще-то тепло, а я могу не кутаться в куртку.

Решаюсь приоткрыть глаза и сталкиваюсь с его взглядом — мягким, бесконечно нежным. В голове проносится лишь одна мысль, абсолютно дурацкая.

— Кто ж целуется с открытыми глазами? — я произношу это прямо ему в губы, и сперва он впадает в ступор, а потом заливисто смеётся, отстраняясь.

— Васька, ну только ты так можешь!

Я надуваю губы, будто обиделась и наиграно ворчливым голосом бормочу:

— А я уже хотела согласиться...

Несколько секунд непонимания и вот меня уже обнимают, оставляя на лице легкие-легкие поцелуи.

— Какая же ты, Васька.... — он запинается.

— Какая?

— Простая.

Это звучало глупо. Но зато было искренне. Все самые искренние вещи всегда глупые.

Но это мне не мешает закатить глаза:

— Ты думаешь это мечтает услышать каждая девушка?

* * *

Как выяснилось за ту пару недель, что мы встречались, Сашка-парень нисколько не отличался от Сашки-друга, за что я была ему благодарна.

Он все так же писал каждый день, спрашивая порой о совсем уж глупых вещах. Вот например сегодня он спросил какого цвета волосы у меня на подмышках. Ну в общем вы поняли.

Так и сейчас мы переписывались о каких-то мелочах, когда Сашка написал, что завтра не придет в школу.

"Почему?"

"Приболел"

Односложность ответа меня настораживает — зная Сашку, он бы написал что-то вроде "Лежу при смерти, сгораю от любви к тебе". Или другую сопливую хрень, которую его фантазия выдавала в производственных масштабах.

Но все же решаю не накручивать себя. Мало ли, может просто плохо себя чувствует.

Мы очень быстро распрощались, и я легла спать.

* * *

Сегодня будет хреновый день.

Я поняла это, только взяв телефон в руки.

Обычно в 7:27 на главном экране уже висело сообщение от Сашки, но по его словам последние два дня он был слишком занят.

Погода тоже не предвещала ничего хорошего — плотные серые тучи едва ли не лежали на крышах, готовые в любой момент разрыдаться ливнем.

Нехотя собираясь, я надеваю теплое худи прямо под куртку. Без Сашки мне слишком холодно.

Накинув капюшон, я быстро шагаю к школе, решив сократить дорогу через парк. Как вдруг замечаю знакомую вихрастую макушку.

Сашка болтал с каким-то мутным типом, который постоянно оглядывался по сторонам, будто бы чего-то опасаясь.

Пара минут и тип уходит, оставляя парня одного.

Я же иду к нему, решив не скрываться. Да и почему я должна прятаться?

Подхожу и замечаю как Сашка начинает нервничать.

— О, Васька, привет! — он судорожно сминает край своего худи.

— Привет! А ты же болеешь, чего выперся?

Кинув быстрый взгляд в сторону, где скрылся незнакомец, Сашка расплывчато отвечает:

— Да так, с другом поболтать.

Странно. В наш век технологий чудно ходить куда-то чтобы поговорить.

Я замечаю, насколько сильно нервничает Сашка. Он в принципе сильно изменился — и это за несчастные два дня! — сильно похудел, да так, что аж глазницы впали. И кожа как будто бы стала суше — шелушащаяся, чуть красная.

Похоже Сашка и впрямь серьезно заболел.

— Ладно, я пойду... — парень уже хочет уйти, но я его останавливаю.

Когда человек болен важно быть рядом.

— Давай я тебя провожу?

Сашка явно пытается отмазаться:

— Да нет, не надо, сам дойду. Да и у тебя же уроки, нельзя же прогулявать.

Закатываю глаза и весело фыркаю:

— Пффф, как будто я никогда уроки не прогуливала!

Наконец парень соглашается и мы идём, держась за руки.

Почему-то только сейчас я замечаю, что кожа у Сашки действительно стала суше — теперь его рука на ощупь похожа на наждачную бумагу.

Говорил он тоже странно — медленно, постоянно запинаясь и откашливаясь.

Что если у него какие-то проблемы? Неизлечимая болезнь?

Решив спросить прямо, я прерываю его монолог — кажется, Сашка пересказывал какой-то фильм — и задаю волнующий вопрос прямо в лоб:

— Саш, у тебя что-то случилось?

Он мигом затыкается. Но не отвечает. Лишь шагает быстрее.

Затащив меня в квартиру, Сашка прижимает неожиданно меня к стене и целует.

Я всегда любила наши поцелуи, такие светлые и наполненные добром. Но не сейчас.

Слегка отстраняюсь и возмущаюсь:

— Сашка, ты зубы чистил?

Он будто бы безумен, в глазах не мелькает и капли беспокойства по этому поводу. Он лишь достает из кармана... Шприц, наполненный странной жидкостью.

— Василис, ты знаешь, что такое крокодил?

* * *

Ступор.

А потом — ужас.

Что такое "крокодил" я знала.

Саша действительно неизлечимо болен.

— Ты... Ты наркоман?

Эти слова непривычные и отдают во рту горечью. Нет, нет, какой наркоман? Быть такого не может!

Кивок. Ему явно сложно признаваться в этом даже самому себе, но Саша доверился мне.

И за это доверие я ему благодарна.

Он уходит в ванную, и я остаюсь одна.

Теперь, когда я знаю правду, мне страшно отпускать его туда. И так понятно, чем он сейчас занимается. И одна часть меня кричит — "Останови его!", а вторая прекрасно понимает как я бессильна.

Я одна и от этого вдвойне больнее. Слезы наворачиваются на глаза, но плакать нельзя. Да и чем это поможет?

Саши нет пять минут...десять... пятнадцать...

Паника захлёстывает меня, и я, не в силах больше терпеть, подбегаю к двери за которой он — Саша! Черт знает, что с ним могло произойти!

На всякий случай стучу, но не получаю ответа. И дёргаю ручку на себя, едва ли не вырывая ее.

Перед моими глазами встаёт ужасная картина — лежащий в неестественной позе Саша, с зажатым шприцем в руке.

Что же ты натворил?...

Я кидаюсь к рюкзаку в поисках телефона. Нашла!

Я быстро набираю номер скорой, сбивчиво объясняя где и что случилось.

Теперь остаётся только ждать.

Кидаюсь в подъезд, чтобы открыть двери и возвращаюсь к Саше.

Ну вот и как так получилось?

Перед глазами проносятся все наши прогулки, переписки, поцелуи. Просто ведь играли в баскетбол... И доигрались.

Приехала скорая. Я как в бреду — вроде что-то делаю и говорю, но не могу понять что.

Сашу увозят, а меня не берут. Только сообщили номер больницы. И я бегу за машиной, бегу, пока не сбивается дыхание. Внезапно я понимаю, что не взяла ничего, кроме блокнота.

И знаю, на какой странице открывать.

На меня смотрят ехидно прищуренные глаза. Кудрявая голова чуть склонена набок.

А ещё прямо на шее расплывается мокрое пятно от слезы. Это мой последний, завершающий штрих.

А ведь сегодня и впрямь хреновый день.

* * *

Через полчаса я уже сижу в коридоре больнице, нервная и напуганная. Врачи пообещали, что с Сашкой все будет хорошо, и я искренне хочу им верить.

Мне холодно, и я кутаюсь в куртку, но даже она не может меня согреть.

Наконец из палаты выходит пухленький доктор в халате. И по его лицу можно сразу все прочесть.

— Александр Городов умер. Время смерти — 19:27.