Искушение состраданием (джен)

В большом храме звучали молитвы на древнем языке. Сильный голос священника наполнял его пространство, эхом отражаясь от расписанных фресками стен. Ему вторили другие голоса, низкие и высокие, нараспев тянущие длинные слоги красивым многоголосием. Юня не знала их слов, но это было и не нужно. Привыкшая чувствовать музыку душа понимала всё и так. Юня осторожно прислонила трость к позолоченной колонне и подняла голову к куполу. От сверкающей люстры разбегались длинные отсветы, похожие на множество радуг с летающими вокруг частицами. Она не могла видеть их источника, но ей рассказывали, что к люстре на нитях подвешено множество прозрачных многогранных камней. Их отсветы были повсюду: на стенах с фресками, прихожанах, смиренно склонивших головы, на колоннах. Юня вытянула руку. Отсвет скользнул от неё и скрылся. Они не стояли на месте, ведь благодать Саола должна коснуться каждого. Она устремила взгляд в потолок, откуда из-за нарисованных облаков смотрели ангелы. «Господи, пожалуйста, если можно, покажи мне блик от твоих камней. Я верю, что ты и моей души касался тоже, но… пожалуйста. Я очень хочу его посмотреть».

Для верности Юня привстала на цыпочки. Протянутая ладонь окрасилась разноцветным светом из витражного окна, по ней пробежал яркий блик. Юня неосознанно поднесла руку ближе к глазам, и он, на удивление, последовал за ней. Голоса хора зазвучали громче, мощнее. Юня тронула блик пальцем. Тепло. Он сверкнул и, перебежав по рукам к груди, замер над маленьким солнышком на гайтанчике, спрятанном под платьем. Юня приложила к нему ладони и закрыла глаза. «Спасибо, Господи! Благодарю тебя, что ты показал поближе своё чудо». Тихий голос затерялся в монашеском пении. Сердце замерло. Она ощутила на плечах что-то тёплое, напоминающее невесомый пуховый платок. Юня осторожно приоткрыла правый глаз. Плечо было усыпано маленькими радугами, скрывшими под собой настоящий цвет платья. Звонко ударилась о пол упавшая трость, но Юня, погружённая в молитву, даже не заметила этого.

Священник провозгласил последнее «Аминь». Начертив на лбах завиток, символ Солнца, люди начали расходиться. Юня взяла трость и нехотя пошла к выходу под провожающими взорами с фресок. Вдруг она остановилась. Что-то яркое справа привлекло её внимание. Юня повернулась и невольно шагнула назад. Из темноты на неё смотрело несколько лиц. Справа, среди солнечных лучей и облаков, стоял мужчина в золотых одеждах. Взгляд его был суровым и решительным, рука сжимала меч, направленный вперёд. Вокруг летали юноши в белых одеяниях, подобно небесному воинству защищающие Небесную Обитель. Фигуру слева было трудно рассмотреть из-за тёмных красок. Юня подошла ближе и чуть не упёрлась очками в стену, загородив собой единственные освещённые участки. Теперь рассмотреть что-либо стало ещё труднее. Тогда она шагнула в сторону. На освещённом фрагменте, среди клубящегося чёрного дыма от языков кровавого пламени, на остроконечном троне восседала женщина, лица которой невозможно было разглядеть за сгустившейся тьмой на самой фреске. Рядом с ней тоже кто-то был. Присмотревшись, Юня ахнула. Трон окружили лица юнош, искажённые в неестественных гримасах, и только одного из них всё же можно было рассмотреть. Он сидел у самых ног владычицы, обняв их и обратив к ней худое лицо. Вид казался измождённым, длинные волосы разметались по обнажённым плечам, едва скрывая выпирающие от худобы ключицы.

Юня в ужасе взглянула обратно, на половину Света, но и от него ей отчего-то было неспокойно. Мужчина выглядел не как добрый воин, а как каратель.

— Дитя, не воспринимай увиденное буквально.

Юня повернулась и тут же, склонив голову, сложила перед собой руки.

— Благословите, отец Рафаил.

Служащего сегодня монаха она узнала сразу. Не по лицу, Юня не запоминала их черт. У Рафаила единственного из монахов были густые длинные волосы, неизменно завязанные в хвост, и одевался он в голубые одежды.

Рафаил начертил над ней завиток с четырьмя расходящимися лучами.

— Благословение Господне тебе.

На сердце потеплело, будто сам небесный отец коснулся встревоженной души.

— Отец Рафаил, а что это за фреска? Здесь Саол и Ассен, да?

— Да. И их ангелы. Здесь показана давняя борьба между Небесной Обителью и Пустошью.

— За наши души? — спросила Юня чуть взволнованно.

— И за них тоже.

Юня коснулась ангела у ног тёмной богини. Он смотрел на неё большими печальными глазами, будто ему вовсе не нравилось находиться здесь.

— Ассен никого не жалеет, — с горечью добавил Рафаил.

Юне показалось, будто туман на фреске колыхнулся, и из него выглянули красные глаза.

— Господи! — она в ужасе отшатнулась к Рафаилу.

Он приобнял её за плечи, прижимая к себе.

— Не бойся, дитя, тех, кто под защитой отца, Тьма не тронет.

— А кого Саол защищает? Кто молится и постится?

— Тех, кто живёт по совести. Ну и молиться, конечно, нужно, — Рафаил усмехнулся, — ему же тоже хочется с детьми поговорить. А молитва, прежде всего, разговор. Нуждающийся в нём всегда будет услышан.

Юня пристально разглядывала пепельных ангелов. Грязные оборванные юноши походили на своих братьев только внешне. Внутри, она чувствовала даже через фреску, таилась сокрытая злоба и ненависть ко всем людям.

— А им без отца там плохо и одиноко. Почему они хотят такой же судьбы нам?

— Ненависть, ведь небеса для них навечно закрыты.

— Они лишили себя отчей любви, — Юня приложила руки к груди.

— Отречение ужасно.

— Но ещё страшнее — жизнь без божьей благодати. Я почувствовала её от ваших молитв и теперь ни за что не хочу терять! Не представляю, как они живут без неё. Для меня это всё равно, что умереть.

— Поэтому ушедшие ангелы забирают заблудшие души во владения Ассен. Чтобы они, зная, чего лишились, страдали до скончания веков. Но отец небесный никогда не оставит верных ему.

Юня посмотрела на фреску, затем перевела взгляд на Рафаила. В его слегка растрёпанных волосах играли лучи.

— У вас волосы светятся, — Юня хихикнула. — Будто нимб вокруг головы.

Рафаил улыбнулся и начертил символ Солнца.

— Да будет Свет твоим защитником.

Получив благословение, Юня радостно выбежала из храма. Тёплый летний ветер обдал её разгорячённое лицо. Сжимая трость, Юня бежала по улицам к окраине, в лес. Хотелось побыть наедине с природой, в месте, ещё сохранившем божью благодать в отличие от равнодушного города. Серый асфальт сменился мягкими тонкими тропинками под прохладой ветвистых деревьев. Это было её тайное место. Юня остановилась перед низко сплетёнными ветвями кустов и благоговейно положила ладонь на покрывающие их маленькие белые цветы.

— Я пришла, — прошептала она и, согнувшись, пробежала под нерукотворной аркой.

Приветливо зашуршали листья деревьев, окруживших небольшую залитую солнечным светом поляну. Юне показалось, что к их шуму присоединилось звонкое мелодичное пение. Элинари, добрые духи леса, часто приходили сюда. Юня улыбнулась, глядя по сторонам. Она хотела услышать здесь одного особенного элинара. Переполненная приятным предвкушением, она положила трость и села на привязанные к ветке качели. Порыв ветра подхватил её и, раскачивая, поднял. Над кронами, среди белых облаков, похожих на перья, светило яркое солнце, обнимая их лучами. Юня прикрыла глаза и запела. Сейчас было вовсе неважно, что именно и как, хотелось петь громко, кричать на всю поляну, что она пришла поделиться радостью. Дыхание перехватывало, воздуха не хватало, но Юня не замедляла качели. Казалось, ещё немного, и она отпустит их, взлетит над лесом, расправив золотые крылья.

Она не сразу поняла, что к её срывающемуся голосу присоединился ещё один, уверенный и чистый. Качели не замедлились, наоборот, ветер мягко раскачивал их ещё сильнее. Юня не боялась, здесь её никто бы не обидел.

— Здравствуйте, владыка, — она не могла сдержать радостную улыбку.

Ветер стал стихать, останавливая её. Юня коснулась ногами земли и только тогда открыла глаза. Перед ней, улыбаясь, стоял юноша. Золотые волосы, подсвеченные лучами, лёгкой волной спадали ниже плеч, от чего казалось, что лицо его само светится подобно солнцу.

Юня вскочила и обняла его.

— Радость моя, — он положил на землю свой деревянный посох, усыпанный листвой, и провёл тонкой ладонью по её светлым волосам.

— Я скучала, — она крепче обняла его худое тело дрожащими от волнения руками. — Финя, я так рада, что ты пришёл!

Финлирен взял её руку в ладони.

— Тише, тише. Ты вся искришься от энергии.

Он снова погладил её по волосам.

— Дыши. Вот так.

Юня выдохнула. Дрожь схлынула покалывающей волной мурашек, пробежав от макушки золотыми искрами.

Финлирен приглашающе указал рукой в сторону, на журчащий родник, обложенный большими красивыми камнями. Подойдя, он снял с плеч зелёный плащ и расстелил у воды. Юня заметила, как на его груди качнулось какое-то украшение.

— А что это?

Финлирен снял шнурок через голову и бережно вложил в её ладонь кулон. Юня убрала очки и поднесла его ближе к сощуренным глазам.

— Давай, я подержу?

Юня вложила очки в протянутую ладонь. И пока владыка леса любовался игрой света на подобной золоту оправе с голубыми полупрозрачными дужками, она рассматривала маленькое солнышко, творение элинарских рук. Едва касаясь его кончиками пальцев, она вела по рельефным завиткам, ненадолго останавливаясь на разноцветных камнях с гладкими, но ощутимыми гранями.

— Нравится?

Юня подняла голову.

— Очень. Но их, наверно, можно носить только элинари.

Финлирен вернул очки.

— Хочешь, я тебе такой сплету? Будет подарок от леса.

Юня благодарно приложила руку к груди.

Надев кулон обратно, Финлирен сорвал несколько высоких стеблей у воды и смял в руках.

— Расскажи, что с тобой случилось?

Голос его не был взволнованным, скорее заинтересованным. Он никогда раньше не видел Юню настолько счастливой.

Юня сняла сандалии и поставила стопы на прохладную траву.

— Я была на службе, — она устремила взгляд на родник, сквозь волны которого блестели разноцветные камушки. — О, Финя, если бы только я могла передать тебе, как же в храме хорошо! Как у тебя в лесу, только не там, где ходят люди, а здесь, и там, где живёте вы. Тебе бы точно понравилось.

Финлирен перекинул упавшие на лицо волосы за спину и сел поудобнее. Он продолжал разминать стебли, внимательно слушая её эмоциональный рассказ.

— Там под куполом есть камни, и их блики во время службы попадают на людей, как божья благодать. Я понимала, что на меня она тоже попадала, но было интересно рассмотреть поближе. Я мысленно попросила, и блик на меня попал! Я поднесла руку к глазам, а он не исчез, хотя должен был! А потом плечи были ими усыпаны! Саол меня обнял! Знаешь, в этот момент я почувствовала себя дома. Мне ещё казалось, что ангелы на меня с фресок смотрели и радовались. Может, и сам Саол тоже радовался! Говорят же, что они всегда рады, когда мы приходим.

Финлирен разложил готовые стебли на коленях. С его лица не сходила лучезарная улыбка с морщинками на щеках.

— Если ты почувствовала всё это, значит, так и было.

— Но священники иногда говорят, что чувства бывают обманчивыми, вложенными пепельными, чтобы мы возгордились.

— Духовный мир сложнее телесного, это так. Но иногда младший народ чувствует то, что хотят донести силы Света. И не стоит приписывать их внушению пепельных ангелов, светлым может быть немного грустно, — он мягко усмехнулся и, взяв небольшой пучок, тихо запел.

Юня легла на живот и принялась водить пальцем по вышитым сверкающей нитью узорам на плаще. Она знала, что, если хочет, может рассказывать дальше, и он будет её слушать, но теперь хотелось послушать его. Ловкие пальцы завораживали, легко, со знанием дела вплетая один стебель за одним. Заметив, что она слушает, Финлирен запел чуть громче. Юня не заметила, как сама подхватила мотив, едва слышно, не размыкая губ.

Волосы снова упали на его лицо. Потянувшись, Юня осторожно убрала прядь за длинное острое ухо, которое тут же дёрнулось от прикосновения. Она хихикнула, с умилением глядя на смущённого лесного владыку.

— Элинари похожи на котиков?

В ответ он снова дёрнул ухом, в этот раз осознанно, и издал звук, похожий на мурчание.

— Тебе, наверно, неудобно с ними, — убрав с него семечко какого-то дерева, она стала самозабвенно перебирать мягкие локоны.

Финлирен продолжал петь, переплетая стебли заколдованных трав. Юня положила ладонь на пышные белые цветы у воды.

— Жалко, я не умею, как ты. Если я сорву цветок, он погибнет, и никакая песня мне не поможет.

— Почему же? Есть одна.

Он накрыл её руку своей.

— Я начну, а ты пой вместе со мной.

— Но я не знаю твоего языка.

— Здесь слова не важны. Главное, петь от души. Ты умеешь, я знаю.

Неземной красоты голос взмыл над поляной. Кожу обдало теплом, подобным объятиям, как в храме. Юня подхватила мотив, напевая сквозь сомкнутые губы. «Можно», — сквозь песню донеслись его слова. Она осторожно сорвала несколько цветов и перебралась ему за спину. Пока Финлирен пел, переплетая стебли в красивый кулон, Юня, повторяя движения, вплетала цветы в золотые волосы.

* * *

Юня счастливо улыбалась, лёжа на диване после вечерних молитв. «Господи, — она начертила на лбу завиток, — сохрани элинара Финлирена. И отца Рафаила». Молитва своими словами текла медленно, тягуче, утопая в водах сна. Не успев закончить, Юня провалилась в объятия ангела сновидений.

Ей снился полёт над густыми лесами под затянутым серыми облаками небом. Сквозь них ярко светили солнечные лучи, достигая земли и окрашивая макушки деревьев золотым сиянием. Юня протянула руку, и в ладонь послушно лёг солнечный зайчик, тёплый и ласковый, чем-то напоминающий Финлирена. Солнце поманило её, и она пошла, не сопротивляясь.

Откуда-то издалека донёсся пронзительный крик. Юня обернулась. На месте прекрасных лесов полыхало пламя. Чёрные остовы стволов торчали среди него подобно призракам счастливой, но уже ушедшей жизни. И там, среди беснующейся огненной реки, сидел юноша. Он тянул худые руки к свету небес и кричал, моля хоть о капле воды. Юня спустилась ниже. Их взгляды встретились. Большие впалые глаза смотрели с надеждой, которая, казалось, должна была вот-вот угаснуть, но с её появлением обрела новую силу. Обнажённая грудь тяжело вздымалась, едва прикрытая опалёнными красными одеждами.

— Я могу тебе помочь? — она неуверенно протянула руку.

— Пощади нас! — крикнул он в небо и тут же задёргался в конвульсиях. — Мне больно!

Юня содрогнулась, в ужасе прикрыв рот рукой. Огонь скрыл едкий чёрный дым, из которого доносились несмолкаемые душераздирающие крики. Сквозь него ярким ледяным пятном прорывалась луна, свет которой не мог прогнать сгустившуюся Тьму.

— Что же вы сделали?!

Юноша едва слышно прохрипел:

— Ушедшие. Небеса для нас навечно закрыты. Так он сказал. Мы обречены страдать за наш страшный грех до скончания веков.

Тьму пронзил яркий свет, затем ударил гром. Юня вздрогнула и сжалась под одеялом. За окном шумел дождь. Она осторожно приоткрыла правый глаз и тут же испуганно зажмурилась. Во мраке не было видно даже силуэтов мебели. Подрагивающими пальцами Юня накрыла очертания солнышка под пижамой. «Господи, кто это? За что они так страдали?» Перед глазами, словно наяву, проносились картинки из сна: крики, агония, тьма… Или всё-таки Тьма, ужасная и величественная? Они молили небеса о пощаде, но ответом стал лишь едкий дым.

Юня сильнее сжалась от страшного осознания. Ей снилась Пустошь. Вскочив с дивана, она бросилась к столу и, найдя на ощупь первую попавшуюся икону, прижала её к груди. «Господи! Это были пепельные ангелы?» В новом всполохе молнии сверкнули стёкла и позолоченные оклады икон. Юня юркнула под плед, укрывшись с головой. Стены сотряслись от оглушительного раската. «Господи, помоги! Не только за себя прошу, за Финю тоже!»

Души коснулось что-то тёплое, словно кто-то бережно взял её в сильные руки. Юня чуть улыбнулась. «Пусть у него всё будет хорошо. Помоги ему, чтобы он не боялся, — она поудобнее положила маленькую, размером с ладошку, икону у сердца и закрыла глаза. — И пепельным ангелам помоги тоже. Аминь».

* * *

К утру гроза стихла, но дождь не прекращался. Юня бежала с тростью наперевес, старательно обегая лужи. Из-за капюшона, нависшего перед глазами, почти ничего не было видно, но и воспользоваться тростью Юня не могла, рискуя вовсе не успеть на службу.

— Оп, не бегать.

В горло больно врезался жёсткий ворот. Юню резко отбросило назад, но крепкие руки не дали упасть. Кашляя, она поправила слетевший капюшон и подняла голову. Перед ней, улыбаясь, стоял монах с большим зонтом. Волосы, к большому сожалению, были спрятаны. Юня сложила руки, прося благословение.

— Осторожно, тут глубоко, — благословив, монах указал под ноги. По всей дороге, от бордюра до бордюра, бурела лужа. Юня окунула конец трости и поводила из стороны в сторону, разгоняя волны. Привычных жёстких колебаний, какие бывают от шершавого асфальта, не было, а наконечник и вовсе скрылся в мутной воде.

— Спасибо.

Монах положил тёплую ладонь на её промокшую макушку.

— Куда ты так торопишься, дитя?

— В божий дом, — Юня отвела взгляд, представив, каким печальным последствием для обуви и длинного подола обернулась бы её невнимательность. Она невольно повела плечами, облепленными тонкой курткой.

— Только в таком виде, наверно, к Саолу нельзя.

— Почему? — искренне удивился он. — Божий дом открыт для всех.

Монах обхватил её пальцы, нервно сжавшие трость.

— Небесному отцу совершенно неважно, в каком виде приходят его дети. Главное, что они приходят.

Он взял её за свободную руку.

— Пойдём.

В храме Юня снова стояла на любимом месте у колонны, кутаясь в голубую мантию от монашеского облачения. В свете лучей блестели золотые узоры, чем-то напоминающие ветер или очертания облаков. Её куртка сушилась на скамейке, трость лежала рядом. В этот раз Юня не стала прислонять её к ненадёжной колонне. Закрыв глаза и сжав кулон, она внимала древним словам. Голос Рафаила снова уносил её ввысь, к яркому солнцу меж облаков, как во сне. Сердце неприятно кольнуло. Ей здесь хорошо, но где-то там, внизу, страдают пепельные ангелы, отвергнутые за грехи. Юня подняла взгляд. Сегодня она стояла ближе к стене, разглядывая большие фрески. С самой ближней на неё смотрел добрый мужчина в простых одеждах, как на любимой иконе, которую она обнимала всю ночь. Тут Саол не был похож ни на величественного бога, ни тем более на карателя, словно этот образ писал другой художник, чувствующий и любящий отца небесного так же, как она. Если бы Юне не сказали, даря икону в далёком детстве, что это сам бог, она бы никогда не догадалась. Юня любовалась им, видя лишь общие черты, но дополняя образ выученными наизусть мелкими деталями с иконы. Тёмные вьющиеся волосы Саола ниспадали на могучие плечи, обрамляя светлый лик. Юня никогда не видела его глаз, скорее чувствовала, что они смотрят на взирающего ласково и с отцовской любовью. Он стоял босыми ногами на траве, одетый в длинную светлую рубаху и штаны. Руки были распростёрты в готовности принять любого в свои объятия. «Ты принял меня, — Юня поправила мантию, — показал вчера свою благодать. Господи, ты всех принимаешь, всех любишь, всем помогаешь. Пожалуйста, помоги тем, кто страдает. Им там очень плохо». От воспоминаний об измождённом юноше сердце болезненно сжалось. «Они ведали иную жизнь, лучше той, что у них сейчас. Они были любимы и тобой, и Ассен, пока не ушли за ней. Господи, почему она с ними так? Они же и её дети тоже! Она не видит, что они страдают? Или не знает? Они не показывают ей? Но тот ангел у её ног на фреске, это художник изобразил его таким? Он как будто взывает к ней, как ангелы в моём сне. О Господи, если бы только можно было прервать их мучения! Если бы ты мог помочь им. Ты их слышишь? Или они не зовут тебя, как обиженные на родителей дети?»

Молитвы сменились чтением записок. Священник, не Рафаил, другой, перечислял имена, молясь о здравии и упокоении. «Ушедшие души не могут сами за себя попросить, пепельные ангелы, наверно, тоже. Господи, ты не слышишь их оттуда? Но слышишь нас, живущих на земле». Осознание нахлынуло горячей волной. Почти рухнув на колени, Юня согнулась в земном поклоне. «Они приснились мне, чтобы хоть кто-то мог попросить за них! Господи! Прошу, услышь меня. Не ради себя, ради них прошу! Я видела, как им плохо, они там совсем одни, в огне и дыму. Я была одинокой, я знаю, как это страшно. Господи, прошу, мне ничего не надо, только помоги им, облегчи страдания!»

Служба закончилась, а Юня так и стояла на коленях, касаясь лбом грязного ковра.

— Дитя моё, — послышался мягкий голос.

Юня вскинула голову. Перед ней колыхались голубые одежды.

— Отец Рафаил? — она неуверенно поднялась, сомневаясь, он ли перед ней.

Он помог ей и поправил мантию.

— Пожалуйста, передайте тому, кто мне её дал, — Юня сняла её и протянула Рафаилу. — Она мне очень помогла.

Он забрал мантию и улыбнулся.

— Я рад слышать это.

Юня принялась отряхивать подол от налипшей грязи.

— Стой, стой, — Рафаил вынул из кармана облачений самодельный платок из куска какой-то бесцветной тряпки. — У тебя и ладони испачкались.

Он взял её руку и стал оттирать засохшую грязь. Юня морщилась, грубая ткань неприятно царапала кожу, но терпела.

— Осторожно с земными поклонами. Сейчас грязно, лучше воздержись от них. Отец небесный не обидится.

— Мне для него ничего не жалко.

— Я понимаю. Но не стоит идти на такие жертвы, правда. Пойдём, я тебя провожу.

Даже за закрытой дверью было слышно, как дождь стучит по земле с удвоенной силой.

— Домой я, кажется, поплыву, — Юня повертела трость в пальцах, примеряя её на роль посоха.

— Мы пройдём по бордюрам, — Рафаил снял с крючка зонт и, раскрыв, протянул Юне.

* * *

Дождь не стихал до самой ночи. Юня жалела, что не получилось встретиться с Финлиреном, но идти в такую погоду одной было неразумно. По совету Рафаила, после горячего душа она укуталась в плед с кружкой травяного чая. На деревянном подлокотнике дивана стояла жестяная банка с маленькими мятными пряниками. «Было бы здорово, если бы пепельным ангелам дошла эта вода. Может, Саол специально послал нам дождь, чтобы напоить их? — Юня отпила чай. — Каждый ведь заслуживает прощения. Если бы они только смогли раскаяться…» Она доела пряник, отставила кружку и, кутаясь в плед, подошла к полке. Найдя книгу с позолоченными буквами, она включила люстру на полные шесть лампочек и вернулась обратно. Уткнувшись носом в страницы и перекрыв почти весь свет, Юня принялась искать.

Когда созданный мир был невинен и юн, в нём правили два бога — Саол и Ассен. Были у них старшие дети — ангелы, и младшие — люди. Жили они в гармонии: дети — на земле, боги — на небе, пока Ассен не возгордилась, превознеся себя над мужем своим. Пошли за ней ангелы верные, и стали внушать людям, что Ассен одна любви их достойна. Случилась на небе война, и низверг Саол жену свою и детей от него отрёкшихся в бездну огненную, навеки от любви своей отлучив их. И нет с той поры им прощения, ибо продолжают ангелы с крылами опалёнными людей смущать да души их грешные забирать во владения смертельные.

Юня закрыла книгу и в задумчивости снова отпила чай. «Это было давно. С тех пор же многое могло поменяться. Кто-то мог осознать свой грех». Она вернула книгу на место и взяла другую, самую толстую. Едва дотащив её, она забралась на диван с ногами и, сощурив глаза так сильно, что левый закрылся полностью, принялась судорожно искать в оглавлении нужные стихи. Найдя, она согнула колени к груди, облокотила на них молитвослов и подняла взгляд к иконам напротив. «Господи, прости, что не могу встать перед тобой. Он тяжёлый, мне его в руках не удержать».

В живот упёрлось что-то тонкое. Юня перевернула страницу, и оттуда выпали согнутые пополам листы, смазанные посередине клеем. Она отложила книгу и поднесла их к глазам. Это оказались молитвы, переписанные крупным витиеватым почерком. Когда Юня была маленькой, Финлирен старательно переписывал их для неё со старого домашнего молитвослова, как мог, крупно и разборчиво, но особенность элинарского письма скрыть было невозможно, а писать печатными буквами он не умел. На первой странице импровизированной книги Юня нашла памятку: красивые буквы с подписанными ниже неаккуратными, детским почерком. Со временем она научилась читать книги и с мелким шрифтом тоже, хоть это и давалось с трудом, и надобность в переписывании отпала.

Юня быстро просмотрела стихи. Отдельной молитвы о заблудших душах не было, но существовало молитвенное правило, состоящее из конкретных стихов. Практически все они были переписаны в разном порядке, но одного, самого первого, найти не удалось.

Юня со вздохом вернула на колени молитвослов и начертила на лбу завиток. Буквы на старых жёлтых страницах были едва видны. Завершив первый недлинный стих, Юня ненадолго прикрыла ладонью уставшие глаза. Даже на знакомом, пусть и устаревшем, языке читать оказалось сложно. Тогда она взяла самодельную книгу и попробовала молиться дальше. Едва осилив более понятные, но всё равно трудные буквы, Юня отложила всё на другой подлокотник и с закрытыми глазами упала на подушку. «Может, если я буду молиться своими словами, молитва всё равно до Саола дойдёт?»

В голове проносились истории жизни святых, многие из которых Юня знала наизусть. Обычно ей нравилось изучать их, восхищаясь подвигами телесными и духовными, но сейчас она искала подсказки, как эти подвиги совершать. Первым правилом всегда было смирение тела через пост. Юня допила чай и с печальным вздохом закрыла банку. Она могла бы, невзирая на усталость глаз, молиться дальше, но с её болезнью это было неразумно.

* * *

Теперь к ежедневным молитвам во славу Саола добавились ещё одни, с личной просьбой. Постепенно они становились длиннее, из-за чего Юня ложилась спать всё позже. Смиряя тело, ела она теперь тоже меньше, стараясь больше подкреплять дух. Всё свободное время она молилась хотя бы своими словами, даже за рукоделием. Дождь за окном то становился тише, то снова лил стеной, из-за чего походы к Финлирену пришлось отложить, хотя она сильно тосковала по доброму владыке.

Впервые за несколько недель ночь выдалась ясной, и через незашторенное окно комнату озарял холодный лунный свет. Юня стояла на коленях перед иконами и в очередной раз пела на импровизированный мотив: «Услышь смиренную мольбу мою о несчастных детях твоих». Свет пропал на мгновение, словно пробежавшая Тень закрыла луну. Откуда-то из глубины коридора донёсся хохот. Нетвёрдой рукой Юня начертила перед дверью символ Солнца.

— Господи, помоги!

Коридор огласился криком. Она поспешно отвернулась к иконам и продолжила молитву. Она знала, пепельные ангелы могли запугивать человека на избранном пути. Нужно лишь с молитвой продолжать своё дело.

За спиной кто-то всхлипнул. Юня вскрикнула и резко обернулась. Кто-то стоял перед ней чёрным неразличимым силуэтом.

— Иуния.

Голос его был низким, мужским, едва дрожащим.

— Кто вы? — Юня от страха едва шевелила губами.

Он снова всхлипнул.

— Боюсь, если я скажу, ты меня испугаешься. А я очень не хочу пугать тебя.

— Я не испугаюсь, обещаю.

В подтверждение своих слов Юня сделала маленький шаг. Гость шагнул навстречу и опустился на колени.

— Что вы, не надо, вставайте! — Юня опустилась рядом.

— Я не могу иначе, — юноша уткнулся ей в плечо. — Впервые за столько веков кто-то беспокоится о нас.

Юню словно прошибло током. Она с содроганием провела по его грязным спутанным волосам.

— Как тебя зовут?

— У нас несколько имён, — ответил он после небольшой паузы. — Зови меня Альвианом.

— У тебя… вас, очень красивое имя. Нежное такое, ангельское.

— Так меня звали раньше, до того, как…

Альвиан шмыгнул носом и снова уткнулся в Юню. Горячие плечи задрожали под её ладонями.

— Тебе плохо?

— Мне здесь очень хорошо, — ответил он доверительно. — Тихо, мирно, прохладно. Как дома.

Пальцы сжали пижаму на её спине, словно Альвиан цеплялся за Юню как за спасительную нить.

— А как ты смог ко мне прийти? Тебя отпустили?

Он мотнул головой, будто осматривался.

— Я сбежал. Нельзя, чтобы Ассен узнала, что я к тебе приходил, иначе будет плохо и мне, и тебе. Пожалуйста, не говори никому. Я боюсь.

Он нашёл её руку и переплёл пальцы. Юня накрыла их свободной рукой. Пальцы, тонкие и изящные, как у Финлирена, взволнованно подрагивали.

— Она будет тебя бить? — с ужасом спросила она.

Повисла тишина. Всё было ясно без слов. Сердце тревожно колотилось где-то в горле, Альвиан молчал, с трудом сдерживая судорожные вздохи. Шершавые подушечки сильнее вдавились в кожу.

— Не бойся, — Юня погладила его руку. — Я никому не расскажу.

— Спасибо, — выдохнул Альвиан, счастливо улыбаясь. — Только… можно тебя попросить?

— Да, конечно. Я сделаю всё, что в моих силах.

— Не переставай просить о нас. Я смог прийти к тебе, потому что пламени вокруг стало меньше. Твои молитвы помогают, отец слышит тебя. Только не все хотят вернуться. Они будут тебя пугать, но ты не бойся, ничего не бойся. Отец не оставит тебя на благом пути.

— То есть, смех перед твоим… вашим появлением…

— Отголоски Пустоши. И… можно попросить тебя ещё об одном? Просьба не будет такой сложной, ты справишься, я знаю.

— Я готова, — сказала Юня серьёзно.

— Обращайся ко мне на «ты». Мы же не чужие друг другу. Люди — младшие братья ангелов, а я — всё тот же ангел, только немного запутавшийся.

Юня улыбнулась.

— Хорошо. А можно посмотреть на тебя? Ты сможешь так устроить? От луны света мало.

Альвиан отстранился. Между ними что-то вспыхнуло, и в его ладонях, отливая серебром луны, появилась чёрная сфера. Юня печально вздохнула.

— Прости, этого мало, я тебя не увижу.

— Я не смогу сделать другую, — произнёс он с сожалением. — Когда отец изгнал нас, мы разучились делать Свет.

Альвиан задумался.

— Но ты сможешь мне помочь! Приложи руки к сфере.

Юня послушалась. Кожу обожгло холодом, но сверху тут же легли тёплые ладони. Внутри тьмы завертелся золотой вихрь, озарив их лица светом, подобному свету свечей. Напротив сидел юноша с тёмными прямыми волосами. Черты его были настолько женственными, что догадаться, кто он, можно было только по голосу.

— Ты очень красивый.

Тонкие губы Альвиана дрогнули.

— Можно? — Юня потянулась и вытерла сажу с его маленького подбородка.

— Бесполезно. Я весь в ней.

Оставив сферу парить в воздухе, он развёл руки в стороны, демонстрируя красные лохмотья и покрытую тёмными отметинами грудь, едва прикрытую светлыми кончиками длинных волос.

— Прости, что я в таком виде.

— Сейчас, подожди!

Юня схватила с дивана плед и накинула на Альвиана. Он уткнулся в него носом и вздохнул.

— Спасибо. Но как бы мне не было грустно прощаться, я должен тебя покинуть.

Альвиан приложил руку к груди в лёгком поклоне и исчез.

Юня так и осталась сидеть в оцепенении. Мелкая дрожь колотила скованное тело так, что зубы стучали. Умом она всё понимала. Ей бы поднять руку, начертить символ Солнца на лбу, груди, осенить им всю комнату, но она не могла. Луна отражалась в стёклах икон, подсвечивая нимбы стальным серебром, от чего они делались похожими на равнодушные ледяные глаза. Юня встрепенулась, отгоняя наваждение, и, схватив любимую икону, рухнула на диван. Жмурясь от страха, она в панике шарила рукой, ища плед, но его нигде не было. Тогда она вслепую добежала до выключателя и нажала обе кнопки сразу. И только когда чернота сменилась желтовато-оранжевым оттенком, Юня решилась открыть глаза. На диване было пусто, а на полу темнели грязные отпечатки.

* * *

В храме Юня, к своему стыду, не могла думать о молитвах. Из головы не шёл ночной гость. Словно наяву она видела перед собой его печальные впалые глаза, под которыми залегли тёмные круги. Он надеялся на неё уже не во сне, и она не могла его подвести.

Тревога не покидала её с ночи. Хотелось встать как можно ближе к фрескам, вжаться в них, чтобы изображённые ангелы обняли, защитили. Юня облокотилась на колонну. Сердце часто билось и то ли от переменившейся погоды, то ли от благовоний кружилась голова. «Господи, укрепи меня на выбранном пути. Мне страшно, но Альвиан предупредил, что меня будут пугать. Пожалуйста, не оставь меня, ради него, ради всех их».

В этот день Рафаила не было, а голос служащего сейчас не отзывался в душе умиротворением. К этому священнику подойти за утешением Юня не могла. «Наверно, пепельным ангелам так же страшно без отца. Ассен — мать, но она их не любит. А если моих молитв будет недостаточно, Альвиан ещё долго не увидится с отцом. Надо же не своими словами, а как написали святые. Их молитвы правильнее, сильнее, но и читать их сложнее». Самыми сильными были молитвы на утерянном языке, который из священников хорошо знал только Рафаил. И раз его не было, значит, он вернулся к себе в отшельническую келью и появится только по срочному делу. Юня решительно сжала ручку трости. «В книгах эти молитвы написаны. Просто не все могут их долго читать. У священников тоже могут уставать глаза, а отец Рафаил молится по памяти. Там может быть одна специальная молитва, надо только узнать».

К концу службы Юня уже едва стояла на ногах. Когда прихожане разошлись, она, опираясь на трость, как на посох, подошла к священнику в белых облачениях. По длинным прямым волосам с вплетёнными бусинами и торчащим ушам Юня узнала отца Евгения. Попросив благословения, она решилась спросить:

— Отец Евгений, вы не знаете молитву о запутавшихся душах на древнем языке?

Он задумчиво подпёр подбородок.

— По памяти не вспомню, но есть такая.

Он открыл книгу, пролистнул несколько страниц и ткнул пальцем куда-то в выцветшие строки.

— Вот. Такая молитва заменяет собой молитвенное правило, поэтому она длинная.

— А можете, пожалуйста, написать? — Юня смущённо покрутила трость в пальцах.

Евгений качнул головой, от чего бусины в прядях с мелодичным звоном ударились друг о друга.

— А тебе для чего столь сильная молитва?

Юня опустила взгляд.

— В моём молитвослове не видно, и он большой, молитвы из правила разбросаны, трудно каждый раз искать.

Врать было отвратительно, но она обещала никому не говорить. «Господи, прости! Ради детей твоих».

Евгений с недоверием посмотрел на Юню.

— Такие молитвы очень сильны, и читать их нужно только по благословению. Не каждый монах способен на такой подвиг.

— Но мне очень нужно! — Юня почувствовала, как к глазам подступили слёзы. — Мой ближний запутался, а мы должны помогать ближнему.

— Не бери на себя много. Напиши записку о здравии, мы помолимся о нём.

— Но о здравии же пишут только болящим. Он не болен.

— Болящим и телом, и душой. Скажи его имя, я напишу.

«Имя у него необычное, он догадается, что что-то не так».

— Я не знаю. Поэтому я и хотела молиться о нём сама.

Вздохнув, Евгений взял небольшой лист для записок и переписал несколько строк.

— Держи, это сокращённая молитва. Тебе можно читать только её, без правила.

Он благословил её на прощание и скрылся в глубине храма. Юня отошла к стене и развернула лист. Буквы были понятными, но прочитать сами слова, написанные каллиграфическим почерком, было сложно. Она закрыла и открыла глаза, снова быстро уставшие от пристального вчитывания. Сердце кольнуло, по спине пробежала дрожь. «Прости меня, Господи, пожалуйста. Я ради брата, чтобы он быстрее к тебе вернулся».

До дома Юня шла почти на ощупь. Мир плыл перед глазами даже сквозь очки, один раз она чуть не упала, но случайный прохожий помог ей дойти. Решив, что голова кружится от голода из-за поста, Юня дала себе послабление, съев хлеб с освящённой водой.

Встав перед иконами, она развернула лист. Текст был почти нечитаем. Юня сняла очки и поднесла лист почти вплотную к лицу. Ничего. Она понимала буквы, но не все и не полностью, о некоторых лишь догадывалась, и в красивые слова песнопения они точно не складывались. Юня закрыла глаза ладонями. «Не могу, не получается прочитать. Господи, пожалуйста, открой мне написанное, ради твоего сына!»

Она открыла глаза в твёрдой уверенности, что вот сейчас… Строчки двоились и прыгали, став совсем нечитаемыми. «Наверное, я недостойна». Юня отложила лист и, давая глазам отдохнуть, принялась молиться своими словами.

* * *

Яркая луна снова озаряла нимбы ледяным серебром. Колени нестерпимо болели, пальцы сжимали края рукописного молитвослова, но Юня не сходила с места. «Господи, услышь смиренную мольбу мою о несчастных детях твоих». Голос сипел от усталости, Юня уже не пела, больше проговаривала. Глаза слипались, она подсматривала в строки лишь изредка, устремив взгляд на иконы за отсветами луны и огоньков свечей в подсвечнике. Тело шаталось, иногда Юне казалось, что она куда-то падает, тогда она вздрагивала и, проснувшись, продолжала молиться усерднее.

Внезапно её обдало горячим ветром со странным запахом. Дым от погасших свеч застыл между нимбами. Сердце в испуге замерло. За спиной послышалось шуршание.

— Прости, напугал.

Юня вскочила и тут же со стоном опустилась обратно. Альвиан, это мог быть только он, взял её за запястье и потянул на себя.

— Привет, — Юня улыбнулась. — Как ты?

— Прошу, закрой окно.

Юня, прихрамывая, подошла и задёрнула шторы.

— Спасибо, — Альвиан вытянул ладонь с сгустком Тьмы. — Помоги со светом. Я устал от темноты, но ещё больше я устал от луны.

Юня поспешно накрыла её, и пространство вокруг снова озарилось тёплым светом. Альвиан кутался в плед, заметно почерневший и прожжённый в нескольких местах.

— Он, — он потёрся щекой о мягкую вязь на плече, — спасает меня, когда становится совсем невыносимо.

— Тебе не жарко?

— Мы же духи, для нас важна энергия души. Это к тебе я прихожу человеком, так вам проще с нами общаться. Когда мне плохо, я заворачиваюсь в него и представляю, как отец обнимает меня. Твоя энергия похожа на его любовь.

Альвиан уткнулся в плед носом.

— Как же я скучаю…

Юня осторожно погладила его по плечу.

— Я молюсь о вас каждый день.

— Я знаю, — он сжал её ладонь. — Чувствую.

Он отстранился.

— А я не один. Хочу тебя кое с кем познакомить.

Он бережно вытащил из-за пазухи что-то странно шевелящееся.

— Держи. Не бойся, он не кусается.

Юня подставила ладони. Грудь сдавило, на губах застыл невольный крик. Кожи коснулось что-то холодное, но живое. Оно колыхалось чёрным осязаемым туманом, мягким и в то же время плотным. В полумраке горели красные глаза.

— Знакомься, Тень.

— Та самая? — прошептала Юня, пытаясь привыкнуть к странным ощущениям. — Из Дикой Охоты?

— Этот пока нет. Не дорос ещё с людьми играть.

— Но они же пугают до смерти!

— Иногда заигрываются.

Тень издала звук, похожий на шипение, и потянула к Юне отростки, смутно напоминающие лапки. Юня опустила её на пол, и Тень тут же вцепилась в штанину подобием зубов.

— Ты говорил, она не кусается! — Юня засмеялась, пытаясь осторожно оторвать от себя сгусток Тьмы. Смех получился нервным.

— «Он», — поправил Альвиан. — У них нет пола. Хотя, этот со своей щенячьей преданностью и игривостью точно мальчик.

Юне наконец удалось взять Тень обратно на руки.

— Так ему спокойнее. А имя есть?

— У этого нет. Но есть люди, которые их приручают, они иногда имена дают.

Тень довольно свернулась в клубок, перетекая из одной формы в другую, и заурчала.

— А это единственное, что роднит их с кошками, — Альвиан почесал её за отростком-ушком. Тень завиляла хвостом, больше похожим на завитки дыма.

— Какой милый!

— Он ещё Тьмаленькость, лишь бы играть и нежиться на руках, — он тяжело вздохнул. — А потом вырастет.

Юня потрепала Тень по голове. Она высунула алый язык и задёргала лапой.

— Выходит, по любви скучают не только ангелы? Что будет с ним? Присоединится к Дикой Охоте?

— У него нет иного выбора.

Тень зевнула и зарылась носом куда-то в локоть Юни. Она прижала её к груди и подняла взгляд на Альвиана.

— Подойди, пожалуйста.

Он подошёл и обнял её. Юня обхватила его свободной рукой и уткнулась в горячую израненную грудь.

— Я обязательно помогу вам. Всё сделаю, чтобы вы выбрались. И Тьмаленькость будет бегать не по земле с Дикой Охотой, а среди облаков.

* * *

Тело пронзила боль. Юня подняла голову и поморщилась. Она лежала перед столом, рядом, среди осколков, валялись разбросанные свечи и листы с чёрной каймой. Юня в ужасе подскочила и, схватив первую попавшуюся икону, принялась осматривать. Ничего. С остальными тоже всё было в порядке. Дрожащими руками Юня подобрала листы, с которых тут же посыпалась сажа. «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы молитвы сохранились! Их писал Финя, для меня!»

Сквозь пелену слёз темнели строчки. Огонь не коснулся их. Юня бережно положила листы под подушку рядом с любимой иконой и принялась собирать свечи. «Спасибо, что ты не допустил пожара из-за моей невнимательности».

Её било крупной дрожью. Убрав мусор, Юня накрылась краем простыни и обняла икону. «Я не могла заснуть, я помнила, что не спала! — по щекам покатились слёзы. — Наверно, это наваждение от тех, кто не хочет отпускать Альвиана. Отца Рафаила нет, к кому мне пойти за советом? И на бога надейся, и сам не плошай, в следующий раз я могу не проснуться».

По полу, перепачканному сажей, пробежал солнечный зайчик, коснулся её щеки и метнулся на стену, на белый прямоугольник с цветными пятнами. Ещё в детстве Юня нарисовала светленькую девочку с золотыми крыльями, катающуюся на качелях в лесу, а рядом с ней, у родника — юношу с длинными волосами и необычным музыкальным инструментом. «Намёк ясен», — Юня усмехнулась.

С Финлиреном она виделась нечасто, понимая, что у него есть более важные дела помимо возни с обычной девчонкой, но всё же иногда хотелось прибежать на их полянку, ставшую родной за столько лет, сесть на качели и летать душой и почти телом, и звать его, звать во весь голос. От мыслей о любимом элинаре на сердце потеплело.

Юня бежала, предвкушая, как прижмётся к нему, и все проблемы уйдут. Трость, нужную, в основном, чтобы люди видели её недуг, в этот раз она не взяла. Всю дорогу ей слышались странные шорохи, казалось, что кто-то пристально наблюдает из-за кустов. Юня остановилась и оглянулась. За спиной стояла большая, размером с невысокую лошадь, рысь. Такие водились только у двух братьев из лесной нечисти. Юня со всех ног бросилась к ветвистой арке, под защиту владыки леса. Оказавшись на поляне, она тут же села на качели. Катание и пение были вовсе не обязательны, Финлирен прекрасно чувствовал её появление, но Юне так было привычнее.

Среди лёгкого шума ветра едва слышно зазвенели струны. Юня остановилась и радостно побежала к вышедшему из кустов Финлирену.

— Привет! — она крепко обняла его.

— Радость моя, — он отбросил посох и прижал её к себе.

Юня закрыла глаза, окружённая родным теплом. Каждый раз он обнимал её, и каждый раз ей было мало. Объятия элинара были подобны крыльям птицы, заботливо прячущей птенцов от холода и посторонних глаз. Хотелось зарыться носом в его грудь и стоять, наверно, целую вечность.

— А у меня для тебя кое-что есть.

От его тёплого доброго голоса к горлу подступил неприятный ком. Финлирен достал что-то из сумки на поясе и протянул в кулаке.

— Дай мне руку.

Он взял Юнину ладонь и положил кулон.

— Теперь у тебя тоже есть такой.

Юня приподняла очки, вытерла слёзы и, не опустив их, поднесла кулон к глазам.

— Как у тебя, — она расплылась в счастливой улыбке.

Финлирен осторожно снял очки и повесил себе на ворот.

— Так удобнее? — он улыбнулся.

Мир стал не таким ярким и чётким, зато глаза не сильно уставали. Юня провела пальцами по шелковистому светлому шнурку, подозрительно напоминающему что-то.

— Финя, твои волосы! — она коснулась золотого локона. — Зачем…

Финлирен успокаивающе погладил её ладонь.

— Это старая элинарская традиция, — он повесил кулон ей на шею. — Мы вплетаем частичку себя в подарок тому, кого любим.

Сердце сжалось. Юня крепче обняла Финлирена, уткнулась в грудь и заплакала.

— Радость моя, что с тобой? — он встревоженно потянул её вниз. — Давай сядем.

Оказавшись на траве, Юня перебралась к нему на колени, не в силах разорвать объятий.

— Тебе плохо.

Он не спрашивал, видел. Вытерев слезу с её щеки, он прижал Юню к себе.

— Иди ко мне. Чш-ш, я с тобой. Что тебя тревожит?

Юня не могла рассказать. Очень хотела, но не могла. Она обещала Альвиану.

— Прости, я не могу.

— Не надо, я не настаиваю.

Финлирен провёл ладонью по её лбу, убирая с глаз чёлку.

— Радость моя, ты совсем неважно выглядишь. Глазки не болят?

Юня опустила веки.

— Болят. Устали сильно. Заметно?

— Покраснели. Ты мало спишь?

— Угу. И читаю много.

Век коснулись прохладные пальцы.

— Я могу тебе помочь? Если снова нужно переписать молитвы, скажи.

Сердце сжалось, по спине пробежал приятный холодок. Мелькнула мысль, что за древней молитвой она могла подойти не к отцу Евгению, а к Финлирену, но врать ему было бы ещё отвратительнее.

— Нет, не надо, у меня книжечка сохранилась. Которую я клеила, помнишь?

— Конечно помню.

Юня только сейчас осознала, что страницы были не только обожжёнными, но и расклеенными. От падения такого случиться не могло.

— Только я её чуть не потеряла.

В горле снова встал ком, сердце забилось чаще. Юня явственно представила, как листы горят в пламени от храмовых свечей, как одна за другой исчезают буквы, старательно написанные Финлиреном.

— Я очень ценю вещи, сделанные твоими руками, — Юня обхватила его ладонь. — Эта книжка мне много помогала, но сегодня она чуть не сгорела. Наверно, я уснула, а подсвечник почему-то упал.

Финлирен мягко приподнял её голову за подбородок и внимательно посмотрел в глаза.

— Радость моя, правда не случилось беды? Ты уснула во время молитвы?

— Наверно, — неуверенно ответила она.

— Ты стояла?

— Да, на коленях, если и упала, то недалеко.

Финлирен помолчал. Юне показалось, что он сильно встревожен.

— Финя, всё хорошо! У меня даже синяков нигде нет.

Он чуть наклонил голову.

— А ты много молишься на коленях?

Тихий голос пробрал до глубины души. Юня опустила взгляд. На ногах тёмными пятнами выделялись синяки, видимые даже без очков.

Финлирен взял её руку в обе ладони.

— Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты помнила: я рядом. Всегда.

Он убрал посох подальше, расстегнул плащ и расстелил на траве. Юня перебралась на него, и Финлирен сел рядом. Сняв с пояса небольшую лиру, он поудобнее расположил её на бедре и провёл по струнам. Душу сразу обволокло спокойствием. Юня легла на спину, головой упершись в его бедро, и устремила взгляд в пасмурное небо. Пение элинара успокаивало так же, как пение Рафаила. Юня смотрела на тёмно-серые облака, представляя, как на неё в ответ смотрит добрый бог, пославший Финлирена, чтобы тот своим пением разогнал все страхи.

Между волос скользнули тонкие пальцы и принялись успокаивающе почёсывать. Юня закрыла глаза, слушая волшебную игру и пение на его родном языке. В груди стало очень тепло и легко. Приоткрыв правый глаз, Юня увидела перед собой обратную, белую, сторону плаща, укрывшего её подобно воздушному одеялу с золотыми узорами. Казалось, он укрыл не только тело. Она парила, растворяясь среди облаков, наполненных ангельским пением и звоном золотых струн. Облака горели, словно роса на утреннем солнце. Юня встала на одно из них, и по ней, от макушки до пят, заструились блики.

Юня открыла глаза. Небо окрасилось в жёлтый цвет заката. Успокаивающий голос продолжал тихо петь под сопровождение лиры. Юня поспешно закрыла глаза, чтобы Финлирен не заметил, что она проснулась, и прислушалась.

Бэ́до, а́во а́ннин, бэдо́.

И фир гир ин-Дуа́т.

О́рто нэд и-Га́лад, хэйто́,

То́го а́вин, но́ро вин,

А́нна фэн анд и-дхар аратри́н.

Он пел, мелодично растягивая гласные, повторяя эти строки раз за разом. Юня не заметила, как сама шевелит губами, стараясь уловить и запомнить каждое слово.

Рука скользнула по волосам.

— Просыпайся.

Юня села и протёрла глаза.

— Тебе пора, — Финлирен протянул очки. — Темнеет.

Юня нехотя поднялась.

— Спасибо, ты дал мне выспаться, — она усмехнулась. — А что ты пел? Элинарскую колыбельную?

— Не совсем. Это баллада.

— Красивая. О чём она?

Юне показалось, что уголки его губ опустились.

— О любви, — ответил он, чуть помедлив.

Встав следом, Финлирен вынул из сумки флакон, похожий на кристалл, с небесно-голубой жидкостью.

— Возьми. Чтобы глаза не уставали. Только прошу тебя, будь осторожна, кто бы что ни говорил, не клади жизнь свою на алтарь.

Юня обняла его на прощание и побежала домой. На всём обратном пути ощущалось незримое присутствие владыки леса: ветви расступались, открывая тропинки, над которыми жёлтыми точками кружились светлячки. Она шла медленно, стараясь задержаться здесь подольше. Стебли травы приятно щекотали протянутую ладонь. Засмотревшись на светлячков, Юня оступилась, но устояла, вовремя уперев руку в ближайший ствол.

Добраться засветло она не успела. В полумраке улиц, едва освещённых последними лучами, идти без трости было сложнее. Впереди, подобно маяку, горели огни храма. Сердце тоскливо заныло, просясь внутрь. Служба давно началась. Юня аккуратно прошла к колонне и начертила на лбу символ Солнца. «Господи, помоги, пожалуйста. Дай мне сил нести эту ношу до конца. Я не могу вот так бросить брата, но я не справляюсь одна. С Финей поговорить я не могу, мне стыдно врать ему, Господи, очень стыдно и мерзко. С отцом Рафаилом, может, получилось бы. Без подробностей, он бы, наверное, смог меня понять, но его опять нет. А я надеялась, что он придёт».

В груди приятно кольнуло. Она сунула руку за ворот и вынула два солнца — Саола и Финлирена. Камушки из лесного родника блестели россыпью росы под утренним солнцем, точь-в-точь как облака во сне. По прихожанам пробежал блик. Юня удивлённо посмотрела в окно. За разноцветными стёклами чернела тьма, и блику взяться было неоткуда. Но он был. Она чуть наклонила кулон, и на белых одеждах Саола на фреске заплясали точки. Юня тихо засмеялась. «Господи, откуда? На улице же темно. Ты снова показываешь чудо?» Блик убежал, но точки почему-то не пропали. Юня убрала кулон и прижала к груди ладонью. «Я же хотела, чтобы Финя побывал здесь. Это частичка его энергии. Господи, хоть так он смог коснуться тебя. Может, и обнять сможет, если ты разрешишь».

В стены снаружи ударил сильный ветер, перекрыв на мгновение голоса певчих. Юня вздрогнула от звука содрогнувшихся стен. Что-то негромко ударилось о пол. Она присела на корточки и подняла прозрачный многогранный камень. «От ветра упал?» Она видела только очертания люстры, но по описанию он был оттуда. В свете свечей он переливался всеми цветами, отбрасывая на ладонь множество радужных отблесков. Юня подняла очки и поднесла его к глазу. Искажения граней складывались в нечто напоминающее золотой зал. Она повернулась к фреске. Теперь в зале появилось окно, через которое виднелось светлое небо. Юня знала, это лишь окружающий мир сквозь искажающие формы, но хотелось верить, что камень способен показать настоящую небесную обитель. «Вот бы Альвиану его подержать! Он бы вспомнил дом, ему так будет легче ждать твоего прощения».

Зал в гранях камня завораживал, манил своим теплом. На улице всё ещё бушевал ветер, но он не был способен заглушить диким воем хор, славящий Саола. «Придите за утешением и услышаны будете», — пели красивые голоса. Юне вспомнился другой мотив, тоже похожий на молитву, но лёгкий, не прославляющий, скорее просящий.

Глаза снова начали уставать. Она убрала камень в карман. Капать эликсир у всех на виду не хотелось, и Юня, опустившись на скамью, прикрыла их ладонями. Перед ней как наяву стояли величественные полупрозрачные стены, за которыми виднелись облака. Она сделала шаг им навстречу, но упёрлась во что-то тоже светлое, но мягкое и тёплое. Положив руки на плечи, на неё с улыбкой смотрел добрый мужчина в белых одеяниях.

«Время не пришло».

По телу пробежал холод. Юня нехотя открыла глаза и села. На тёмном полу светились цветастые дорожки. Она не сразу поняла, что это отражения утренних лучей. Тишину нарушало только тихое пение где-то в глубине храма. «Я опять не заметила, как уснула. Но сон был таким уютным!» — Юня закрыла лицо руками. Глаза болели чуть меньше. Потянувшись в карман за бутыльком, Юня почувствовала, как с плеч что-то соскальзывает. Не успев сообразить и поймать, она услышала только глухой звук, похожий на падение ткани. «Господи!» — сорвался испуганный шёпот. Юня подняла вещь и встряхнула. Лучи из окна пробежали по золотым узорам разноцветными блёстками. Юня трепетно прижала к груди мантию.

— Отец Рафаил, вы здесь?

Свой собственный голос показался ей неуместным, заглушив пение. У стены напротив послышалось лёгкое шуршание, и к Юне подошёл человек в светлых одеяниях.

— С добрым утром, дитя, — он положил ладонь ей на макушку и начертил символ Солнца.

— Это вы! — Юня вскочила и обняла его.

Рафаил крепко обнял в ответ.

— Что ты тут делаешь?

— Я, кажется, заснула на службе. Простите. И за объятия тоже.

— А с ними что?

— Ну, нужно же было благословение взять, а я так, по-мирскому…

Рафаил лукаво улыбнулся и похлопал её по спине.

— Не переживай. Саол тебя не накажет, я с ним поговорю. А сон для здоровья полезен.

Юня хихикнула.

— И спать было очень спокойно.

— Вот и хорошо.

Он достал из кармана хлебец и протянул.

— Завтрак в постель.

Юня рассмеялась.

— Спасибо.

От доброго взгляда и голоса страхи исчезали. Юня протянула мантию.

— Вы уже второй раз меня ей выручаете.

Рафаил тепло улыбнулся.

— А где очки?!

Юня в панике шарила по горловине, на коленях, по сиденью. Рафаил потянулся к окну над ней:

— Я убрал их, чтобы не сломались.

Юня повесила их на ворот и вытащила бутылёк.

— Спасибо. А… не поможете в глаза закапать?

Рафаил взял бутылёк и пристально всмотрелся в жидкость.

— Можно спросить, откуда у тебя такие капли?

Юня опустила взгляд и поспешно прикрыла ладонью элинарский кулон.

— Мне их дал очень хороший друг.

Рафаил сел рядом.

— Подними голову.

Она послушалась. Прохладная жидкость приятно обволокла глаза. Рафаил что-то тихо напевал, осторожно выливая её через специальное горлышко. Вдруг Юню словно окатило ледяной волной. Она расслышала мотив, подозрительно знакомый мотив.

— Что вы поёте?

— Слова на древнем языке.

— Это я поняла, а что за слова?

Рафаил вытер скатившуюся по её щеке каплю.

Помоги, отец, помоги

Душам, заплутавшим во Тьме.

К Свету их направь, проведи,

Дай прозреть им, вразуми,

Двери им открой снова в отчий дом.

— Молитва о заблудших душах, — выдохнула Юня. — Вот о какой любви была его баллада!

Рафаил тяжело вздохнул.

— Когда-то ведь все жили вместе. И младшие, и старшие. Старшие ведали истинный путь, а вот младшим нужно было его указать. Не все смогли увидеть.

Юня присела ближе и обвила его руку. Рафаил смотрел куда-то перед собой.

— Потом Саол и Ассен поссорились из-за людей, и ушедшие с ней ангелы стали их запутывать? Поэтому в молитве поётся про отчий дом?

Он приобнял её за плечи.

— Не совсем так, дитя. Каждый сам выбирает свою судьбу. И человек, и ангел. На самом деле, младшеньких запутать просто, они доверчивы, как дети. Поэтому им даются знаки от старших, и если они внимают, уже никто не может отвернуть их от Истины.

— А ангелы говорят с нами только когда мы уже поступили неправильно?

— Раньше, если знают, что младший может оступиться. Ушедшим с Ассен младших больше не жаль, не осталось той любви опытных братьев. Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Рафаил подвёл её к противоположной стене. Дорожки-отражения постепенно переползали на фреску, и теперь на Юню смотрели те же искажённые лица на тёмной половине: вроде хорошие сквозь призму разноцветных отсветов, но всё ещё коварные под светом нарисованной луны.

— Им больно. Только боль эта от осознания, чего они лишились.

— Отцовской любви, — тихо произнесла Юня.

— И любви в целом.

Рафаил коснулся кончиками пальцев тумана, скрывающего пепельных ангелов. На мгновение Юне показалось, что он расступился, открыв ангела у ног богини. На плечах лежало какое-то светлое пятно, она не понимала, рисунок это или простой блик.

— Уход Ассен с детьми для всех стал трагедией. Невозможно было смириться с потерей братьев и сестёр, особенно когда оставшиеся увидели, что стало с ушедшими. Слышала про Авеля, приближенного к тёмному трону?

Юня кивнула.

— Он мучил души сильнее остальных, смущал младших, чтобы привести на погибель как можно больше. Он сопровождает саму Смерть. Не Савву, он обычный ангел. Авель же несёт отчаяние, безысходность и тлен. Поэтому, понимая, во что превратятся братья и сёстры без любви, оставшиеся ангелы слёзно молили об их прозрении.

— И что случилось? Всё равно никто не вернулся?

Рафаил погладил сияющих под солнцем ангелов.

— Подробности тебе расскажет твой элинарский друг.

Юня вздрогнула.

— Не бойся, — Рафаил засмеялся, — я никому не расскажу.

Она сжала кулон.

— Да, так я и догадался. А ещё по каплям. Сам владыка Серафим?

Непривычно было слышать имя, которое Финлирену дали люди. Юня смущённо потупилась.

— Он просто так колдовать не станет. Значит, что-то серьёзное увидел.

— О чём вы?

— Капли необычные, сильные. От чего глаза болят?

— Устают. Я читаю много, а текст от руки иногда трудно разобрать.

Рафаил взял её за руку.

— Только не переусердствуй. Молитвы тоже бывают во вред. Если взваливать непосильную ношу, можно сломаться. На такие подвиги не все монахи решаются.

— Но я должна, — Юня захлопала намокшими ресницами, — на меня рассчитывают.

Ей очень хотелось рассказать ему правду, спросить совета.

— Юнечка, у тебя не хватит сил. Они искушают каждого, никто не может устоять в одиночку.

— Я не одна. Саол мне поможет, я же о хорошем молюсь.

— А кому будет хорошо от твоих молитв?

— Ему! Он сам сказал, что помогает.

Юня осеклась.

— Господи… я не должна была никому говорить… Теперь его точно накажут!

Рафаил прижал её к груди.

— Тише, тише, — приговаривал он, успокаивающе поглаживая по голове, — всё будет хорошо. Такие дела не совершаются самовольно, понимаешь? Серафим говорил святому Антону: «Должно быть разборчивым в деяниях, ибо душа наивная по незнанию любит и жалеет всех, жаждет спасения всех живущих на земле и мире ином, но не ради каждого стоит жизнь свою класть на алтарь». Так его слова написали в священной книге. Честно, перемудрили. Проще говоря, не всем нужно стремиться помочь.

— Не знала, что Антон тоже молился о заблудших душах.

— Он хотел вразумить людей, но не смог. Хотя он был мудрым, его словам не вняли.

— Как же тогда понять, кому помогать можно?

— Для этого и спрашивают благословение у сильных духом. Тебе самой этот подвиг не полезен.

— Разве Саол не учил нас жертве ради ближнего?

— Поговори с Серафимом. Он объяснит лучше меня.

Юня потупилась.

— Простите, отец Рафаил, что я самовольно решила… ещё и не понимаю вас.

— Это естественно. Ты тверда на выбранном пути, это похвально. Я не стану запрещать, ты должна сама понять, почему стоит остановиться.

— А если не пойму! — воскликнула она в отчаянии.

— Ты не одна. За тебя тоже молятся. Отец не позволит тебе оступиться, если только ты сама не решишь отречься.

— Я так не сделаю! Я не поступлю, как пепельные ангелы, обещаю! Пожалуйста, передай это нашему отцу.

Рафаил ласково похлопал её по спине.

— Успокойся, дитя, он знает. И он не хочет твоей погибели по неразумению. Пойдём, я провожу тебя.

Всю дорогу Рафаил не выпускал её руки. Солнце слепило ставшие чувствительными после капель глаза, даже тени леса не приносили облегчения. Юня шла почти вслепую, приоткрыв правый, лучше видящий, глаз. Перед ними раздался треск, послышалось тяжёлое дыхание.

— И тебе привет, — Рафаил добродушно усмехнулся. — А хозяин где? Ты чей — Феди или Сёмы?

Животное, Юня догадалась, что это рысь, громко замурчало и подошло ближе.

— Фе-еди, — Рафаил принялся почёсывать его. — Это у его котика ухо прокушено. С Дикой Охотой подрался?

Рысь обиженно мяукнула.

— Ну, беги к хозяину, не пугай мне ребёнка.

Юня смущённо улыбнулась. Рысь с тихим шорохом скрылась в кустах.

— А мы пришли. Поприветствуем владыку леса.

Юня смутилась.

— Я всегда просто так приходила. Что нужно делать?

— Приложи руку к груди и слегка поклонись. Вот так. Повторяй за мной: а́ран лин Финлире́н и́стас гованато́н, ар аннэ́н ви эрэ́д гэ́рих си́лар.

Юня медленно пропела древние слова. Сквозь шелест листвы и шум ветра донеслось «лэ на́тлам хи ви мэ́нэль-гвэнн нар хэн».

— Можно идти.

— Откуда вы знаете, что надо петь? Вы знакомы?

— Тебе не рассказывали, как надо обращаться к владыке леса?

Рафаил не ругал, просто интересовался, но Юне всё больше становилось неловко.

— Нет… Я познакомилась с ним сама, ещё в детстве.

— Тогда понятно. Сейчас мы с тобой сказали его стражам, что пришли с миром.

«Я никогда не видела его стражей. Очевидно, что они есть, но Финя всегда меня пропускал».

Рафаил потрепал её по голове.

— Не думай, дитя. То, что не позволено одним, позволено другим.

— Тогда надо идти, нельзя заставлять его ждать.

— Иди. Это только ваш разговор. Вытяни руки.

Юня послушалась. Макушки коснулись пальцы, осенившие её знаком Солнца, и тут же ладони обхватили тонкие пальцы.

— Я здесь, радость моя. Иди, не бойся. Не открывай глаза.

Юня сделала несколько шагов и упала в объятия Финлирена.

— Мы на поляне, — в руку упёрлось что-то деревянное и шершавое, похожее на тонкий ствол. — Возьми. Это мой посох. Иди с ним, как с тростью.

Он провёл её к роднику и, опустившись на траву, посадил себе на колени.

— Финя… владыка… я правда должна была каждый раз петь на древнем, чтобы войти? Твои стражи могли меня убить?

Волос коснулась ладонь.

— Ни в коем случае. Тебя никто не тронет. У этого песнопения долгая история, но к тебе она не имеет никакого отношения. Приходи на качели, пой, и я буду петь с тобой, как раньше.

— А что ты пел в ответ?

— Младшие говорят «ваш король Финлирен знает, что я не враг, во владенья явился я с миром», а я отвечаю «я рад приветствовать тебя в своём краю». Тебе я всегда рад, просто могу выразить это иначе, глубже.

— Я всегда прихожу к тебе с миром, — Юня поморщилась, глаза защипало.

Финлирен снял с неё очки и вытер набежавшие слёзы.

— Я знаю. Я увидел энергию твоей души ещё в первую встречу, с тех пор она не изменилась.

Юня прижалась к нему, зарывшись лицом в грудь. От него приятно пахло лесом, цветами и лечебными травами.

— Спасибо, Финя, спасибо тебе большое. Что ты есть у меня, что помогаешь и никогда не прогоняешь.

Финлирен обнял её.

— Только почему мне сейчас так больно? Глаза жжёт, на свет смотреть не могу. Это из-за капель?

— Да, — ответил он с сожалением. — Поплачь, станет легче. Слёзы смоют усталость и с тела, и с души.

Юня расслабилась, давая волю эмоциям. Финлирен гладил её по голове и спине, говоря что-то ласковое на своём языке, не отпуская ни на мгновение. Когда ей стало легче, он зачерпнул прохладной воды и умыл лицо.

— Радость моя, я очень беспокоюсь. Такое отчаяние я видел только от сильных тревог, и младшие приходили ко мне вовсе не за утешением. Боль ломает, я не хочу передавать и твою душу в объятия Илиана. Он делает всё, чтобы младшие не боялись уходить с ним, но твоя жизнь не должна закончиться так.

Юня вздрогнула.

— Я не думала, что всё может оказаться настолько серьёзно. Я просто хотела помочь спасти душу.

— Чья это душа?

Юня отвернулась.

— Радость моя, это очень важно. Не за каждого можно молиться.

— Почему?

— Если душа погрязла во Тьме и сама не хочет видеть Света, её окружают ангелы, желающие её страданий. Они только смеются над теми, кто искренне хочет её спасти. Когда много десятилетий город лихорадила война, Антон первым попытался примирить младших. Я говорил, что не получится спасти всех, не надо жертвовать собой ради тех, кому нельзя помочь. Он не слушал. Хотел мира для своих детей, — Финлирен тяжело вздохнул. — Ты знаешь, что с ним случилось.

Юня знала. Она почитала и любила Антона, пела его песни, катаясь на качелях, именно он указал ей путь к богу.

— И это сделали люди, — Юня обхватила голову руками. — На что же тогда способны пепельные ангелы?

— На всё. В них не осталось жалости, особенно к младшим. Им ничего не стоит замучить добрую наивную душу, особенно если она сама открылась им.

— Но не может же такого быть, чтобы за столько веков никто не осознал, какое зло творит! Они же сами страдают. Они должны помнить, каким был дом Саола, помнить братьев, как они могут до сих пор издеваться над нами?

— Они не осознают. Если бы кто-то хотел, давно бы это сделал.

— И никто? За всё время?

— Никто.

Юне показалось, что голос Финлирена дрогнул.

— Я хочу рассказать тебе одну историю.

Она услышала, как зазвенели струны лиры, но в этот раз они звучали беспокойно, рвано. Финлирен играл одной рукой, помогая себе магией, другой он гладил Юню по голове.

— Раскол на небесах стал трагедией для всех. Распалась семья. Мать озлобилась на детей, брат встал против брата. Связь между душами детей и родителей разрушилась. Ушедшие и не думали, как тяжело было тем, кто остался с отцом, тем, кто не хотел идти против него и младшего народа, но бесконечно любил их даже после ухода. Среди них был юноша, безумно скучавший по ушедшей сестре. Он не видел её страданий, но знал, что ждёт её в мире без любви. Он слёзно просил отца, чтобы она прозрела и вернулась в родной дом. Отец говорил, что она не захочет, но он не слушал. И однажды во время очередной ночной молитвы юноша увидел возле себя Тень. Она припала к земле, как он в земном поклоне, и лизала землю. Рядом стояла дева с опалёнными крыльями и смеялась. Он не мог поверить, что его милая Лириан насмехалась над его желанием спасти её.

Музыка резко оборвалась, и лира с грустным звоном упала в траву. Юня наощупь нашла руки Финлирена и прижала к груди, прислушиваясь к судорожному дыханию.

— Финя, родной, не плачь, — она провела по его волосам с вплетёнными ей же цветами, случайно задев опущенное ухо. Оно не дёрнулось.

— Они не хотят прощения, пойми, — прошептал Финлирен. — Их не спасти.

— А если кто-то всё-таки хочет! Я знаю одного, его я спасти смогу! Не переживай, со мной всё будет хорошо, я придумала, как ему помочь!

Юня вынула из кармана прохладный камень. Даже сквозь веки она видела блеск его граней.

— Откуда… ты взяла его из храма?!

Юня невольно отшатнулась. В голосе Финлирена не слышалось привычной теплоты.

— Да. Сквозь него можно увидеть Небесную Обитель, так ему будет легче ждать решения отца.

— Ты рассказывала, что они символизируют благословение Солинара. Радость моя, не делай этого, это страшный грех! Нельзя давать святыню тому, кого не спасти.

— Ему легче, если он чувствует любовь, а от камня он почувствует ещё и божью благодать! Одному-то можно дать, он же хочет! Помнишь притчу о морских звёздах, выброшенных штормом на берег? Её рассказывал тоже элинар, владыка моря. Для всех судьбу не изменить, но можно спасти хоть кого-то. Финя, вспомни, как мы познакомились. Ты, владыка леса, не прошёл мимо простой человеческой девчонки, которая плакала в твоих владениях. Ты мне и молитвы переписывал, и эликсир капал, ещё и успокаивал, когда я боялась, что будет щипать. Ты, король, перед встречей с которым нужно кланяться, возишься со мной, как с маленьким элинаром. Даже сейчас ты пытаешься меня вразумить. Так почему же я не могу так же спасти одного запутавшегося пепельного ангела?

— Потому что вы совсем разные.

— Ты его даже не знаешь! Эта история, это просто ваша красивая баллада о любви, таких много! — Юня сжала кулон. — Ты не можешь знать, что он такой же, как эта Лириан. Он говорил мне, что ему легче! Да, я почти не вижу, но даже я увидела! Саол слышит меня и он ему поможет!

Она дёрнула руку. Шнурок натянулся, врезавшись в шею.

— Радость моя, не надо! — плечи обхватили дрожащие пальцы. — Не делай этого. Я молю.

Юня убрала кулон под одежду и осторожно приоткрыла правый глаз. Солнце больше не слепило. Финлирен не поднимал головы, пряча лицо за упавшими локонами.

— Ты можешь смотреть. Глаза больше не будут болеть, — произнёс он сдавленно.

— Финя, прости, я не хотела тебя обидеть, — Юня взяла его за руку. — Прости, пожалуйста.

Он обнял её.

— Подумай над моими словами. Прошу.

Макушки коснулись горячие губы.

— Да будет Свет твоим защитником.

* * *

Юня лежала на диване, держа перед собой камень. В ушах всё ещё звучал полный мольбы голос. «Он боится за меня. Так же, как я за Альвиана. Господи, я никогда не видела Финю таким напуганным. Он будто знал, о чём говорил. Но и Альвиану было лучше, я же видела! Господи, чудеса бывают, ты же знаешь! Порой даже убийцы раскаиваются. Не все же такие, как Лириан из баллады. Может, её никогда и не было». Блики играли на лице, но почему-то от них не было прежней радости. На небе снова сгущались тучи, стены дрожали от ветра. «Только не как ночью! Только не Дикая Охота!».

Юня вскочила, но тут же чуть не упала из-за резкой темноты в глазах. Она медленно подошла к полке. Склеенная книжка сохла на столе. Встав на цыпочки, Юня положила камень у икон и потянула на себя молитвослов. На пол с глухим стуком упала случайно задетая священная книга. Подняв её, Юня зацепилась взглядом за слова на раскрытой странице: «Добрые дела же будут вознаграждены». Она отложила обе книги в сторону и взяла лист, данный ей Евгением. Голос в голове сменился мелодией, отрывком из баллады. Элинарских слов Юня не запомнила, зато почему-то отложилось пение Рафаила.

Помоги, отец, помоги

Душам, заплутавшим во Тьме.

К Свету их направь, проведи,

Дай прозреть им, вразуми,

Двери им открой снова в отчий дом.

Продолжая напевать, она прочитала первую строчку. Три слова из молитвы почти идеально легли на два только что пропетых. Юня перечитала заново, напевая теперь только мотив. Подошло! Она принялась читать дальше, растягивая гласные там, где нужно:

Бэдо, аво аннин, бэдо.

И фи-ир гир и-ин-Дуат.

Орто нэд и-Галад, хэйто,

Того авин, норо вин,

Анна фэ-эн анд и-дхар аратрин.

— Молитва на древнем! — воскликнула Юня. — То есть, наш утерянный, это…

Сомнений не было. И Рафаил в храме, и Финлирен пели на одном языке. Элинарском. Обрадованная найденным мотивом Юня начертила на лбу завиток. «Молитва на древнем сильнее молитвы своими словами».

За окном сгустились сумерки. В полумраке комнаты горел единственный огонёк — свеча в руке стоящей на коленях Юни. Внезапный порыв ветра распахнул окно. Свеча погасла. Сверху упали иконы, Юня едва успела прикрыть голову. Предплечье царапнуло что-то лёгкое и упало на ногу. Она наклонилась, мимо со стуком покатился камень. Среди осколков и разбитых окладов лежала маленькая деревянная икона, лик которой темнел на глазах. Юня провела пальцами по руке и поднесла к лицу. Ничего. Она подняла икону и с громким криком упала на колени, закрывая голову ладонями. По щекам Саола струилась кровь.

— Иуния!

Трясясь от страха, Юня подняла взгляд. В темноте стояла едва различимая фигура в выделяющихся светлым пятном одеждах.

— Отец услышал твои молитвы. Меня помиловали!

Руки коснулся белый комок. Юня нащупала мягкие кудряшки на висячих собачьих ушах.

— Тьмаленькость!

Щенок тявкнул и принялся лизать её пальцы.

Альвиан присел перед ней и погладил по волосам.

— Я так рад тебя видеть. Благодаря тебе я наконец-то могу вернуться домой, — он обнял Юню.

Тело сковал страх, Юня попыталась вдохнуть, но не вышло.

— Пойдём, — Альвиан взял её за руку. — Я покажу тебе свой дом.

Они шли по тёмному коридору. Ноги не слушались, Юня утешала себя лишь тем, что скоро увидит Небесную Обитель. Тьмаленькость путался под ногами, а затем убежал вперёд с громким тявканьем. Впереди забрезжил свет.

— Иди. Ты хотела его увидеть.

Юня сделала шаг. Её обдало ледяным ветром. Она шевельнула ногами и закричала, не найдя опоры. Она ничего не видела, только почувствовала, как её обволокло странным спокойным теплом. На неё смотрел бледный юноша с худощавым лицом. На плечах, покрытых чёрно-белыми одеяниями, лежали тёмные с проседью волосы.

— Савва… — прошептала Юня беззвучно.

Ангел Смерти крепко держал её в объятиях. Альвиан парил рядом, расправив чёрные крылья.

— Наивное дитя на поводу у зла, — он усмехнулся, взмахнув двухцветными волосами. — Верно говорят: «Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибёт». Ты слепа не только телесными глазами.

Юню обожгло изнутри. Хотелось плакать, но она не могла. У души нет слёз.

— Я же хотела помочь! Я же тебя пыталась спасти! — крикнула она в отчаянии.

— А старших слушать ты не пыталась? Говорят, полезный навык.

Юня содрогнулась.

Альвиан скинул плед, демонстрируя короткую красную тунику с золотой каймой.

— Знаешь, отдам тебе должное, вяжешь ты красиво. Жаль, что ты не овладела мастерством не идти на поводу у эмоций. Солинар лишился такой души! Он же любит собирать у себя дома идиотов, готовых убить себя ради чужих.

Голову накрыло чем-то невесомым, запахло травяным чаем, благовониями и лесом.

— Финя… как же он был прав! — Юня уткнулась куда-то в чёрные, как ночь, одежды. — Прости меня, Финя, родной мой, прости! Если ты слышишь, если мои слова доходят!

— Слышит, — прошелестел тихий голос.

— Конечно он прав, когда ты увидела всё своими глазами. А до этого «ты его даже не зна-аешь, он не тако-ой, его я спасти смогу-у, Саол ему помо-ожет»! Как вы вообще додумались его так назвать? Зачем вы вообще нас перезвали? Ладно я, «Авель» хоть как-то на моё имя похоже, но остальные! Финьку вам сложно произнести, поверю, со временем вы потеряли способность к красивым словам. Да и память ухудшилась, а имя у него перемудрёное, Асариэн сама придумывала. Но Илиан-то вам чем не угодил?

Юня не слушала. Вздрагивая, она продолжала шептать, звать Саола. Илиан накрыл её плечи рукой, стало уютно, как под пуховым платком. Внутри разлилось приятное тепло.

— Здесь никто не поможет тебе. Сиди, страдай, — Альвиан сжал появившийся в кулаке кнут.

— Не смей её трогать, — Илиан повернулся, закрывая Юню собой.

— Она не в вашей власти!

Юня сжалась. Знакомый голос заглушил низкий смех Альвиана.

— Оп, нечаянная радость на ночь глядя мне досталась, — пропел он и щёлкнул кнутом. — Ну что, Финька, развлечёмся?

— Оставь его! — Юня попыталась вырваться.

— Не надо, Иуния, — коротко ответил Финлирен.

Юня застыла. Он знал её имя, но никогда так не обращался.

— Обиделся на тебя твой владыка, — Альвиан усмехнулся.

Взмахивая могучими крыльями, Финлирен вмиг оказался перед ним и выставил посох.

— Отступи от невинной души.

Альвиан щёлкнул пальцами. Белоснежный щенок стал вытягиваться, искажаться, меняя облик.

— Ещё один урок. Не верь белым и пушистым, — Альвиан поддел рукоятью край плаща Финлирена.

Тень, похожая на чёрную взрослую собаку на тонких лапах, зашипела, содрогаясь от смеха.

— Мог бы меч взять для приличия, владыка леса. Как же ты подружку свою защитишь? А, кстати о подружках. Лириан тебе привет передавала.

Юня ахнула.

— Финя, прости, что не верила тебе!

— Душа после смерти не может раскаяться, — Альвиан скрестил руки на груди.

— Она ещё жива, — поправил Илиан. — Не радуйся раньше времени.

Финлирен упёр посох в обнажённую грудь Альвиана.

— У тебя нет власти над ней. Я хранил душу Иунии и буду хранить до конца. Отступи, именем Отца!

Он снял с шеи кулон и поднял над головой. Альвиан отшатнулся, хватаясь за грудь. Тень бросилась было с рычанием, но Финлирен одним ударом посоха отбросил её.

— Грех страшный на ней, — прохрипел Альвиан и выставил кулак с зажатым камнем. — Узнаёшь? — бросил он Юне. — Или дать потрогать?

Юня уткнулась в грудь Илиана.

— Господи, отче, прости меня, пожалуйста, прости! Я же… как лучше хотела…

— Является ли любовь грехом? — спокойно спросил Финлирен.

— Она дала святыню мне, отверженному! Хотя знала, что это страшный грех, ты сам сказал. Она не послушала тебя, какой же ты хранитель?

— Прости, — шептала Юня, дрожа от горя.

— На свете нет ничего сильнее веры. Иуния не желала осквернения святыни Отца. Она верила, что сможет любовью вернуть тебя к Свету. Это было истинной причиной её деяния.

— Видел я, как она верила. Хохотали всей Пустошью. Солинар ей уже лично намекнул, что она занимается ерундой, ты пытался что-то донести. Вам на небесах правда не хватает идиотов?

— На небесах не хватает искренних любящих душ. Она готова была пострадать ради твоего спасения, а Отец сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Она готова была, невзирая на страх, защитить меня.

Юня слушала его слова, изо всех сил прижимая руки к груди. Там, где на теле висели солнышки, сейчас теплился огонь.

— Отче, пожалуйста, прости меня! Не за то, что я хотела спасения пепельным, не за то, что я молила тебя днями и ночами. Прости, что я не слушала тех, кто отговаривал меня, а я, ослеплённая гордыней, продолжала стоять на своём, даже не задумываясь о последствиях. Прости, что доверилась незнакомому, а не тем, кого давно знаю и люблю, и кто любит меня. Прости, что я не видела твоих многочисленных знаков, а ты, не желая гибели заблудшей души, продолжал вразумлять меня. Отче, если ещё не поздно, прошу, прости меня!

По щекам покатились горячие слёзы. От груди потянулись золотые нити, напоминающие очертания ветра или облаков. Они завитком обвили Финлирена и Илиана с Юней на руках и рассыпались в разные стороны, озарив облака солнечным светом. Альвиан закричал в агонии, Тень с тихим шипением осыпалась пеплом.

Облака рассеялись, сожжённые дотла. В ясном небе остались два ангела и одна маленькая душа.

— Её время ещё не пришло, брат.

Илиан бережно передал её в руки Финлирена и, приложив руку к груди, улетел. Финлирен опустился среди деревьев и крепко обнял ставшую осязаемой Юню.

— Прости меня, — повторяла она, заливаясь слезами.

— Радость моя, — он погладил её по волосам.

Юня вскинула голову.

— Ты не обижаешься? — робко спросила она.

— Я тебя давно простил.

Финлирен лучезарно улыбался, от чего на щеках появились морщинки. Юня обхватила его лицо и расцеловала. Он засмеялся и коснулся губами её щеки. Юня прижалась к его груди, смеясь от радости. Слёзы капали на зелёные одежды владыки леса, но Финлирен не замечал этого.

— Спасибо, что ты спас меня.

Он вытер скатившуюся по её подбородку слезу.

— Я пришёл, потому что ты позвала. Я не смог бы тебя спасти, не будь наша связь настолько крепкой.

Юня погладила его по голове, по вплетённым цветам. Случайно задетое ухо дёрнулось, и Финлирен издал звук, похожий на мурчание кота. Он протянул руку с зажатым камнем.

— Ты знаешь, что делать.

— Знаю, — твёрдо сказала она, пряча святыню в карман пижамы, и снова обняла его. Пальцы наткнулись на пушистое мягкое крыло.

— А можно потрогать? — прошептала она благоговейно.

— Конечно.

Финлирен расправил белоснежные крылья, и Юня трепетно запустила пальцы между перьями.

— Какие они тёплые!

Она только сейчас заметила, насколько на улице было холодно. Босые ноги мёрзли, стоя на влажной от дождя траве. Финлирен завернул её в свой плащ, поднял на руки и закрыл крыльями. Юня удобно устроила голову на его плече и закрыла глаза, сжимая два кулона. Другой рукой она перебирала ворсинки плаща, трогая выпуклый узор. Сквозь овладевающий ей сон она слышала мелодичный голос, поющий колыбельную на утерянном языке.

* * *

Юня начертила на лбу завиток и потянула на себя тяжелую дверь. Она не ожидала, что храм будет открыт в столь ранний час. Кто-то тихо пел, стоя у стены. Подойдя ближе, Юня увидела вьющиеся волосы, заплетённые в хвост, и могучую спину в светлой рубахе. Рафаил повернулся к ней, ничуть не удивлённый ранним визитом.

— Отец Рафаил, я хочу исповедаться.

Он положил руку на её голову и начертил символ Солнца.

— Рассказывай, дитя.

Юня достала из кармана камень.

— Я нашла его на полу прошлой ночью, но сразу вам не отдала. Я хотела показать его пепельному ангелу, чтобы он познал божью благодать, — она опустилась на колени. — Отче, прости меня! Не знаю, слышал ли ты мои слова ночью, смог ли Финя тебе передать, я готова повторить их ещё раз. Отче, прости! Я никого не слушала, не видела твоих знаков, хотя их было много. Я украла твою святыню и хотела подарить тому, кто сам от тебя отвернулся, думая, что так он поймёт и вернётся. Я думала, что если у других не получилось его вернуть, то у меня точно получится. Прости меня, отче, за гордыню, за воровство и осквернение твоей святыни. И спасибо, что послал мне ангела Финлирена.

Юня смотрела сквозь пелену слёз на Саола, простирающего руки. По фреске пробежал большой солнечный зайчик и замер на её щеке.

— Отче… ты правда разрешишь обнять себя? Даже после того, что я сделала?

— Ты раскаялась. Искренне.

Рафаил опустился рядом и ласково прижал её к груди.