Плоть семьи Блэк (джен)

Ветер гнал солёный туман с севера, обволакивая мрачные скалы, среди которых стояла башня Азкабана. Друэлла Розье Блэк подняла капюшон, но ветер не утихал — словно тени заключённых пытались нашептать ей что-то на ухо.

Она не дрожала. Женщина, воспитанная в семье древних родов, не позволяла себе слабости — даже на этом острове.

Беллатрикс сидела на каменной скамье, глаза её горели безумием, но не угасли. В ней было что-то от пламени, что никогда не затухает — только превращается в уголь и копоть.

— Матушка, — с усмешкой сказала Беллатрикс, — думала, никогда не придешь.

— Я не приехала плакать над тобой, — холодно ответила Друэлла. — Я приехала спросить, до чего ты себя довела. Одно дело — бороться за чистоту крови. Другое — пытать тех, кто кровь эту разделяет. Лонгботтомы — нам родня.

— Родня? — Беллатрикс закинула голову. — Они — предатели крови. Прислуживали Министерству, подчинялись маггловским законам. Они выбрали сторону. Я — тоже.

— Твоя сторона ведёт к бездне, — тихо сказала Друэлла. — Ты сожгла мосты даже внутри семьи.

Они молчали. Потом Бэлла прошептала:

— Уходи.

— Уже ухожу. Запомни только: ты не в темнице. Ты в зеркале.

* * *

В маленьком, скромном доме на окраине Молдона, Андромеда Тонкс открыла дверь с напряжением на лице. В руках — палочка, в глазах — память.

— Ты прокляла меня, — сказала она, не приглашая гостью войти.

— И всё же ты моя плоть, — произнесла Друэлла. — Я родила тебя. А теперь смотрю… на это.

Она окинула взглядом дом — скрипучие ставни, вытертая ковровая дорожка, детская метла у стены.

— Стоило ли терять всё ради этого?

— Да, — спокойно ответила Андромеда. — Стоило. Ради любви. Ради свободы. Ради того, чтобы моя дочь не росла среди страха и фанатизма.

Друэлла смотрела молча. В глазах её не было слёз, но была тяжесть.

— Я не пришла прощать. И не просить прощения. Но… я хотела увидеть, жива ли ты. И счастлива ли.

— Я жива, — твёрдо сказала Андромеда. — И счастлива.

* * *

В гостиной Малфой-Мэнора Нарцисса встретила мать со сдержанной улыбкой. Пили чай, в фарфоровой чашке отражались огни камина. Люциус был в отъезде. Маленький Драко крепко спал в детской.

— Всё у тебя хорошо, — сказала Друэлла. — Дом, имя, наследие…

Нарцисса опустила глаза.

— Да, хорошо.

— Но в тебе пустота, — тихо добавила мать. — Я вижу её. В каждом вздохе. Ты боишься за сына. За мужа. За сестру.

— Это моё бремя, — сказала Нарцисса. — И я не жалуюсь. У нас нет права жаловаться.

— Ты Блэк, — кивнула Друэлла. — Мы носим маски с детства. Но я бы хотела… чтобы ты не потеряла себя, как Белла. И не отреклась, как Андромеда. Найди путь. Свой.

— А ты? — Нарцисса подняла глаза. — Какой у тебя путь?

— Я мать, — тихо сказала Друэлла. — Я потеряла всех своих дочерей. Но, может быть, одна ещё не потеряна.

* * *

В 1985 году Друэлла Блэк была женщиной, которая потеряла всё: одну дочь в безумии, другую в любви, третью — в позолоченной клетке. Но она всё ещё держалась — за гордость, за остатки рода, за память.

Она знала: кровь — это не идеология. Это вина. Это боль. Это — плоть. И никакое проклятие не может этого изменить.