Огни над Лестрейндж-холлом (джен)

Имя Беллы Лестрейндж звучало в коридорах Хогвартса не как имя, а как отголосок. Не обвинение — и не уважение. Скорее, молчаливое напоминание о том, что некоторые фамилии несут в себе больше, чем носитель мог бы вынести.

Она знала: имя — это не просто слово в списке учеников. Это взгляд преподавателя,задержанный на секунду дольше. Это вздох однокурсника, когда её вызывают на практику. Это фамилия в документах, которую иногда перечёркивают нечернилами.

Но она носила его с прямой спиной. Не в знак гордости. В знак честности.

В Лестрейндж-холле с детства было холодно. Не из-за магии, не из-за климата, а из-за молчания. Портреты на стенах были пусты — либо заклинания защиты сожгли образы, либо сами предки решили не смотреть на потомков. Брат Беллы, Кассиан, ушёл из дома в шестнадцать, поступил в Отдел Упорядочивания Заклинаний и перестал носить фамилию. Просто — Кассиан. Без продолжения. Без вопросов.

Белла осталась. Не потому что верила — потому что чувствовала: если кто-то не останется, всё исчезнет.

Когда Министерство прислало сову с предложением участвовать в программе восстановления исторических поместий, Белла не колебалась. Ей дали задание — восстановить священный очаг Лестрейндж-холла. Задача формально археологическая, но она знала — это был ритуальный центр рода, место, где проводились обряды принятия, крещения, клятвы.

Место, где, по слухам, впервые прозвучала клятва Бэллатрисы. Место, откуда пошёл разлом.

Она вошла в Зал Огня спустя десятилетие. Слева от неё — закопчённые стены, сгоревшие обереги. Справа — древо, вырезанное в камне, с зияющей пустотой в центре, где когда-то было пламя.

Она провела рукой по камню. Магия дрогнула. Её признали. Не как наследницу — как последнюю.

— Lumos permanens, — прошептала она.

Свет зажёгся. Камень ожил.

В ту же ночь она вызвала брата. Письмо было коротким:

«Ты можешь забыть. Но огонь всё равно горит. Приходи. 12 июня. Закат.»

12 июня наступил в Лестрейндж-холле с ветром. Дождь ушёл на запад, оставив небо ясным. Белла стояла в центре круга, где встарь зажигался Огонь Рода. У её ног — символ рода, очищенный, отполированный вручную. В руках — факел. Без магии. Настоящий.

Она не читала древние формулы. Не воскрешала запретные клятвы. Лишь сказала:

— В этом доме был мрак. Но в нём же был и свет. И пусть теперь горит то, что согревает, а не сжигает.

Факел загорелся. Камень вспыхнул мягким багрянцем. Пламя поднялось — не к потолку, а вверх, в воздух. Словно вспоминая, что оно должно не уничтожать, а соединять.

Шаги за спиной были тихими. Но она знала — он пришёл.

Кассиан подошёл ближе. Молча. В его руках — старая коробка. Он поставил её у огня. Открыл. Внутри — письма. Те, что мать писала в Азкабан, и никогда не отправила. Те, что Белла нашла под половицей. Он молчал. Она — тоже.

Потом он сказал:

— Я не простил. Но хочу помнить.

— Этого достаточно.

Они сидели у огня до темноты. Пламя не угасало. Ни от ветра, ни от времени.

На утро Министерство прислало отчёт: «Объект Лестрейндж-холл восстановлен. Признан безопасным. Предложен для культурной мемориализации.»

Белла перечеркнула последнюю строку.

И приписала: «Живой. Не музей. Дом.»