Я помню... (джен)

Именно так началась наша история. Эти строки мой муж элегантно позаимствовал у Пушкина — переписав на свой лад.

А теперь его нет.

И мне... ничего не хочется.

Нет, жизнь не закончилась. Есть дочь, мама, свекровь. Но нет части меня. Неважно — лучшей ли, но своей. Родной. Любимой.

Я делаю вид, что всё в порядке. Утром рисую глаза и иду на работу. Вечером — диван, книги, вышивка, редкие попытки готовить. Всё-таки дочь кормить надо. Спасибо Женьке, что научил. Я, признаться, это дело не люблю...

Я столько могла бы рассказать о нас!

Но не могу.

Это — наше. Личное.

И я молчу...

Говорят, если выговориться — станет легче. Может быть. Но я — исключение.

Хотя... Я всё-таки попробую. Ради памяти. Ради себя. Ради нас.

Зажигалка судьбы

Апрель 2003 года. Я — выпускница, почти взрослая, почти готовая к жизни, но на деле — расплавленный клубок нервов с видом на будущее. Недавнее расставание с товарищем, который сегодня бы смело попал в категорию «абьюзер», добавило драматизма в мой и без того насыщенный подростковый мир. Так что я шла по улице с мыслью: «Жизнь — боль. Надо перекурить».

Выбор пал на детский сад №50 — местную вечернюю курилку для молодёжи. Атмосфера там была камерная: песочницы, лавочки, ироничные беседы о вечном и дешёвые сигареты. Всё, как я люблю. Вот только зажигалка решила саботировать мой момент философии.

Я заметила девушку, вышедшую из одного из павильонов. Спросила, не найдётся ли огонька. Она пожала плечами и как-то многозначительно глянула в сторону, откуда пришла. Мол, попробуй там.

Я, недолго думая, захожу — и вот он, кадр из фильма, который даже Тарантино постеснялся бы снимать. Стоит парень. Джинсы — в районе колен. Всё остальное прикрыто рубашкой, и слава швейной промышленности, что она была не укороченная.

И тут я. С лицом каменной невозмутимости:

— У тебя зажигалки не найдётся?

Он, не моргнув глазом, достаёт из нагрудного кармана рубашки зажигалку. Спокойно. Уверенно. Почти с достоинством. Я прикурила, вернула зажигалку. И… мозг решил выйти в астрал, оставив тело стоять на месте.

Он, проявив куда больше здравого смысла, чем я, повернулся и привёл себя в порядок. Позже, когда мы уже были женаты, Женька признался: девушку, с которой тогда был, он попросил выйти, чтобы подремонтировать гардероб. А тут — я. Как гром с неба. Или хотя бы как лёгкий сквозняк с сигаретой.

И да, он потом подарил мне диск с песнями. На обложке — его попытка литературного творчества:

«Я помню чудное мгновенье — передо мной явилась ты… И попросила зажигалку!»

Никто, кроме него, не мог так безбожно переврать Пушкина — и при этом попасть в точку.

Совпадение? Не думаю

Я не ожидала, что снова его увижу. Ну, если быть совсем честной — я была уверена, что никогда больше не увижу этого героя без штанов. Сцена была завершена, занавес опущен, актриса вышла покурить и мысленно записала это в разряд «анекдоты на кухне лет через десять».

Но у вселенной, как выяснилось, были свои сценарные планы.

На сцене появляется Света. Моя подруга. Старше на пять лет, несколько эксцентричная, но, давайте начистоту, все мы отчасти «с приветом».

Света трудилась вахтёром в техникуме неподалёку от того самого детсада. В техникуме был спортзал, а в спортзале — Славик. Молодой человек, который занимал её романтические фантазии и значительную часть свободного времени. Она позвала меня посидеть с ней на дежурстве — мол, вечер, скучно, приходи, я тебе одного покажу. Заодно разберёшь, годен ли к светлым чувствам.

Ну, я прихожу. Сижу, обсуждаем вечное — почему шоколадка не лечит душевные травмы, и как выйти замуж за лейтенанта, не посещая казарму. И тут... появляется Славик. А с ним — сюрприз! Тот самый парень из павильона. Да, он самый. С джинсами, которые любили свободу.

Я на него смотрю. Он на меня.

Мой внутренний монолог в этот момент выглядел как сериал с озвучкой:

«Ну конечно, почему бы и нет? В нашем городе все коровы знают друг друга по кличке и в лицо».

Я хотела возмутиться. Или хотя бы рассмеяться. Но вместо этого просто мысленно выдохнула:

— Спасибо, вселенная. Намёк ясен.

Бровь, молнии и татуировка

Скажу сразу: я — не из тех, кто бросается в омут с головой. Даже если омут подмигивает, делает вид, что в нём тёплая вода, и машет зажигалкой из рубашки. У меня уже был определённый опыт, и о нём вспоминать — дело неблагодарное, но, как говорится, из песни слов не выкинешь, а из жизни — бывших абьюзеров.

Тем более, что я, была и остаюсь, дама с характером, вольностей в свой адрес не позволяющая. Обычно мне было достаточно одного взгляда с бонусом в виде приподнятой брови. Ну, на крайний случай ледяной тон и высокомерно скрещённые на груди руки.

Но Женька с очаровательной интеллигентной наглостью смел все мои границы и запреты.

Он ухитрялся быть дерзким, но не раздражающим, уверенным, но не напористым. Как будто у него в кармане была лицензия на обход всех моих защит.

Позже, когда мы уже были женаты, он иногда смотрел на меня с искренним изумлением:

— Я до сих пор не понимаю, как ты мне тогда всё это позволяла. Другого бы ты испепелила, не моргнув.

А я и правда не понимала. На него не действовало ничего: ни мой фирменный «взгляд Медузы Горгоны», ни голос, замораживающий воду в чайнике, ни угрожающие позы. Даже мама его не испугала.

А это, между прочим, сотрудник уголовно-исполнительной системы. С прекрасной осанкой, пронизывающим взглядом и репутацией женщины, которая может объяснить тебе, кто ты, без единого ругательства — но так, что захочется извиниться перед всей родословной. Её харизма действовала почти на всех.

Почти.

Женька не просто не испугался. Он с ней подружился. Причём настолько, что они иногда объединялись против меня. Против меня, между прочим! И я в этом тандеме терялась: вроде взрослая, вроде самостоятельная, но мама + Женька = конец моему авторитету.

Вообще, мама — это моя недосягаемая вершина. Единственный человек, на которого я всегда хотела быть похожей. И которого, к слову, до сих пор слегка побаиваюсь, даже несмотря на то, что сама уже семнадцать лет мама.

Нормальные девочки, говорят, ищут мужа, похожего на папу. У меня папа был замечательный: добрый, терпеливый, с золотыми руками и редким чувством юмора. А я, видимо, решила идти нестандартным путём — и выбрала мужа, похожего на маму. Сильного. Яркого. С внутренним уставом и внешней мягкой харизмой. Только у него ещё и обаяние включалось по заказу. Против меня.

А потом, в середине лета, Женька уехал работать. Мы не были парой — не в том смысле, как это принято называть. Разговоры в духе «ждать — не ждать» показались мне бессмысленной тратой времени и душевных сил.

И всё же… На память о нём у меня осталась татуировка. Маленькая, чуть выше щиколотки. Стилизованное моё имя и первая буква его. Кстати, мне официально разрешила её сделать мама. Мама!

Асфальт мокрый, чувства тёплые, а за дверью — сюрприз

Жизнь шла. Юрфак поглощал всё свободное время, новые лица мелькали, старые всплывали в неожиданных ракурсах. Я пыталась держать баланс между «учиться, чтобы стать человеком» и «жить, чтобы не свихнуться». Помогало всё, что приносило хоть тень удовольствия.

Например, Dr.Drim. Нет, это не персонаж сериала — так я звала судебно-медицинского эксперта, с которым у меня было лёгкое ироничное общение, в лучших традициях чёрного юмора. Он был обаятельным, язвительным и интеллигентно мрачным. Наш тандем — это когда «сарказм» встречает «цинизм», а вместе они читают Цвейга и обсуждают тонкости вскрытий. Мы не обсуждали «отношения» — просто было хорошо. Иногда «хорошо» — это всё, что надо.

Но с ноябрём пришли дожди. И холод. И настроение уровня «дайте плед, кофе и отстаньте».

Поэтому, когда я выглянула в дверной глазок и увидела улыбающегося Рому, брата Светланы, мне захотелось его укусить. За что — неважно. Просто за сам факт, что он такой радостный, а я — нет.

Я всё-таки открыла. И за дверью оказался не Рома.

А Женька.

Настоящий. С улыбкой. И без джинсов на уровне колен.

У меня, конечно, была внутренняя инструкция на случай неожиданной встречи, но она моментально сгорела. Я взвизгнула. Прыгнула ему на шею. Забыла, как держать лицо, спину, самообладание. Просто радость. Настоящая, искренняя, как в подростковом кино, где никто не думает, что «это глупо».

В голове тут же включился Эдуард Асадов:

— Приехал?

— Приехал!

— Постой, когда?

Вопросы сыпятся вперебой...

Потом Женька вспоминал этот момент с улыбкой. Потому что я, обычно ледяная и гордая, на секунду растаяла.

Иногда мне бывает грустно от этой памяти. Кажется, я могла бы любить больше. Теплее. Громче. Я часто пряталась за иронией, сдерживала порывы, хотя... он ведь тоже был не из тех, кто устраивает сцену на площади. Мы оба держали себя в узде.

Знать бы тогда, что время — не бесконечное.

Но вот он вернулся. И появился шанс. И всё снова началось. Не без трудностей, конечно. Характер — есть. Упрямство — два. Гордость — бонусом. А на улице — декабрь. Холод. Прогулки становятся короче, вечера — длиннее. Хорошо, что были друзья.

Светлана жила в том же доме, двумя этажами выше. В её квартире царила демократия, анархия и дух проходного двора. Тогда это казалось нам вершиной свободы. Сейчас я вспоминаю с лёгким ужасом: как? Как можно позволить куче молодёжи использовать свой дом как перрон вокзала?!

Но тогда — это было спасение. Там можно было быть собой. Там никто не косился. Там можно было просто быть вместе.

И вот, по словам Светланы — исключительно благодаря её блистательной дипломатии и тонкому продюсированию — 30 декабря 2003 года мы официально объявили себя парой.

Ну а что, почти Новый год. Все желают чуда. Мы своё чудо объявили вслух.

"Эпидерсия", или семейная жизнь по мотивам пазлов, мимоз и бензина

Иногда я думаю: а кто-то вообще прожил идеальную жизнь? Без ссор, сомнений, разочарований, без моментов, которые хочется забыть или переписать? Сомневаюсь. И у нас было всякое. Но в памяти я хочу оставить только хорошее. Не потому, что воздвигаю Женьке пьедестал из облаков и фанфар, а потому что не хочу, чтобы кто-то — особенно спустя — смел осуждать или разбирать по винтам то, что было только нашим.

Я с самого начала старалась не делать наши отношения общественным достоянием. На собственном опыте поняла: чем меньше зрителей — тем крепче сцена.

Друзья, при всей любви, в моменты размолвок радовались немного больше, чем было уместно. Родители — страдали больше, чем мы сами. Кто-то впрягался, кто-то подливал масла, а в итоге последствия разгребали мы. Потому и берегла.

Хотя, стоит признать: Женька с моим подходом к приватности частенько хитро лавировал. В семейной жизни он не гнушался обращаться за поддержкой... к моей маме. Потому что его мама, в стремлении к справедливости, в спорах обычно вставала на мою сторону. Такая вот получалась эпидерсия. Сложная, комичная, по-своему милая.

Но были вещи, которые хочется вспоминать вечно:

Традиции и сюрпризы в 1500 деталей

Мы с родителями обожали собирать пазлы. Это был наш семейный ритуал: картинка, картон, клей, лак — и вуаля, произведение искусства на стену. Женька решил вписаться в традицию и подарил мне пазл на 1500 деталей. Картина — лес, озеро и небо, которое в нём отражается. Красиво? Теоретически. На практике — мрак и уныние в 10 тысячах оттенков синего.

Собирали мы его вчетвером — я, мама, папа и Женька. Месяц. Под комментарии типа: "А может, ну его к чёрту, купим уже готовую картину?" Вот тогда он понял, почему мама при виде подарка странно хихикала. Картинка до сих пор висит у родителей — как мем, подвиг и проверка чувств.

Георгин и слухи в подъезде

Я — человек прагматичный, особенно в отношении флоры. Цветы мне нравятся... на картинках. Ну или мимоза на 8 марта, как дарил папа. Мимоза — это можно.

Женька эти мои «заморочки» благополучно игнорировал. Он дарил цветы когда хотелось ему, а не когда календарь приказывал.

Запомнился особенно один случай — букет из 101 тюльпана. Просто так. Без повода.

Соседи сначала ахнули, потом начали строить теории заговора: что он натворил, раз такой букет принес?! А он ничего не натворил. Просто увидел — и захотел порадовать.

Ещё был одинокий, мохнатый, чудовищно большой георгин, купленный у бабушки. Первым делом он упал, прихватив с собой вазу. Долго стоял, упрямо не вянул. Мама ухаживала за ним как за членом семьи: лепестки отщипывала, воду меняла... В конце осталась пушистая макушка, величиной с одуванчик и характером слона.

Со временем Женька понял: дело не в деньгах, а во внимании к деталям. Мне было важно, что он понимает, что запоминает, что старается не по инструкции. Поэтому у меня появлялись милейшие блокноты, абсолютно невообразимые статуэтки, забавные открытки и, конечно, книги.

Зиппо, военка и немного театра

Как-то он подарил мне зажигалку Zippo. Настоящую, брутальную, блестящую. Научил зажигать её о бедро и элегантно захлопывать крышку. Этот трюк особенно пригодился мне на военной кафедре, где я была единственной девушкой. Эффект был незабываемый. Потом он же её у меня и отобрал. С формулировкой: «негоже девушке носить сумочку, от которой разит бензином». И торжественно вручил зажигалку моему папе. Папа был в восторге.

Я тоже выбирала подарки с фантазией, старанием и небольшим налётом эпатажа. С ним было гораздо приятнее дарить, чем получать. Он был тот человек, рядом с которым хотелось быть щедрой — на внимание, на идеи, на тепло. Не потому, что он чего-то требовал. А потому что заслуживал.

Семья — это когда папа Женькин учит варить сациви, а дед показывает, как сверлить

Моё детство пахло бабушкиными духами, дедушкиной мастерской и старыми книгами. Бабушка — преподаватель русского и литературы, выдержанная и интеллигентная. Она была моей первой и самой любимой наставницей по части правильной речи, манер и женского обаяния.

А дед — майор на пенсии, язвительный и обаятельный. Работал завхозом в той же школе, что и бабушка, но, скорее, по инерции — ему было скучно на пенсии.

Он научил меня, как забивать гвозди, пользоваться лобзиком, стрелять из рогатки и быть хулиганкой. Пока бабушка учила быть правильной, дед разрешал быть настоящей. Противоположности, но в унисон.

Когда появился Женька, первым делом его встретила бабушка. Провела с ним что-то вроде собеседования, оценила... и разрешила знакомство с дедом. Это было почти как государственная аккредитация. До Женьки ни один мой кавалер такой чести не удостаивался.

И да, бабуля не ошиблась. Дед провёл свой ритуал «прощупывания» и остался доволен — с тех пор они стали своими. С ним и с бабушкой у Женьки сложились настоящие, теплые отношения. Дружба, взаимное уважение, даже какое-то родственное притяжение.

Они ушли почти вместе. С разницей в год — сначала бабушка, потом дед. Главное, они успели увидеть правнучку, проводить ее в первый класс, радоваться ее успехам в учебе, спорте, на сцене…

Будулай с акцентом

А вот и встреча с другой частью семьи — с Женькиным папой.

Он привёл меня как-то раз, неожиданно. Дома оказался отец. Я захожу... и вижу. Будулай собственной персоной: густые седые кудри до плеч, шикарные усы, взгляд — живой, колючий, и в то же время тёплый. Он был не просто грузин — он был аджарец, и это уточнение звучало у него с особой гордостью.

— Что ты стоишь, как школьница? Проходи! — сказал он с мягким, почти поющим акцентом.

Я влюбилась. В его манеру говорить, в харизму, в добрую властность. Первые несколько встреч я вообще плохо помню по содержанию: слишком заслушивалась интонациями.

Женька хихикал: — Мне кажется, тебе мой папа нравится больше, чем я.

Что, конечно, было преувеличением, но с оттенком правды.

Он стал мне настоящим другом. Учил готовить сациви и плести рыбацкие сети — да-да, вполне серьёзно. А потом, когда появилась дочь, научил её ругаться по-грузински. С достоинством, разумеется.

Он ушёл чуть раньше Женьки. Всего на три месяца. Иногда мне кажется, что они просто не могли быть далеко друг от друга.

Молодость склонна к авантюризму

Один из летних пикников, которые мы регулярно устраивали в лесополосе недалеко от моего дома, закончился неожиданным решением: уехать и пожить отдельно от родителей. Снять квартиру? Скучно. Москва или Питер? Нет уж — у нас там родственники, а мы жаждали абсолютной самостоятельности. К тому же, мы оба были единственными детьми в семьях, и желание вырваться из поднадзорной ласки было особенно острым.

Мы пересмотрели кучу вариантов и выбрали… Сахалин! Нас не смутила ни дальняя дорога, ни климат, ни суровая история острова, ни даже тот факт, что там жила моя тётя. Хотя, забегая вперёд, скажу: с тётей мы общались только первую неделю. Не срослось.

Решение принято. Родители — в неожиданной, но честной поддержке. Билеты куплены. Всё хорошо? Почти. Был один нюанс: мы, строго говоря, друг другу пока ещё никто. Непорядок. И тут в дело вступает Женькина мама. Она договаривается в ЗАГСе, чтобы нас торжественно объявили мужем и женой. За два дня до назначенной даты Женя вдруг опомнился и сделал мне предложение. Я, разумеется, уточнила — можно ли подумать, всё-таки решение серьёзное.

А накануне свадьбы мы внезапно поняли, что в суматохе сборов совершенно забыли о свидетелях. Тут я вспомнила про Остапчука, своего друга — бывшего командира взвода на военной кафедре. Наш разговор был кратким:

— Ты в пятницу в 10 не занят?

— Для тебя освобожусь. А что?

— Мы с Женькой решили расписаться. Ты будешь нашим свидетелем. Вику захвати (его девушка), она будет свидетельницей.

— Эм... Хорошо.

В день свадьбы мы узнали о себе немало интересного от наших импровизированных свидетелей, но всё было сказано с теплом. Я искренне благодарна Александру за то, что он не задавал лишних вопросов, а просто был рядом.

И вот, 8 сентября 2006 года, мы официально стали семьёй.

А 14 сентября уже улетели на Сахалин. Свадебное путешествие длиной почти в полтора года...

Оттуда мы привезли кучу впечатлений, навыков, друзей… А главное — уехали вдвоём, а вернулись почти втроём. Но это уже совсем другая история.

Сахалин — это отдельная история

Именно там я встретила людей, память о которых до сих пор со мной.

Я помню всех, с кем мы работали. Про каждого могла бы рассказать что-то весёлое, нелепое или трогательное (а про некоторых — вообще написать отдельный роман). Но всё-таки это история о нас.

Там, вдали от родни и знакомых, мы учились быть вместе заново: слышать, слушать, не убивать сковородкой в минуты бытового кризиса. И, что бы между нами ни случалось, я всегда знала — рядом не просто муж по документам, а человек, на которого можно опереться. Ну или, в случае сильной эмоциональной турбулентности, уткнуться и пореветь.

Из всех сахалинских воспоминаний одно всплывает особенно ярко — его бы я пережила ещё раз:

Маленький город, поздняя осень. Всё серое, ветер, дождь. Во дворе — строительный мусор, и среди него — жалкое полуразбитое пианино. И вот, среди этого постапокалипсиса, Женька вдруг играет мне «К Элизе».

Это вам не лепестки роз и свечи. Это когда чувства говорят громче слов, даже если из пианино уже не все клавиши звучат.

Когда мы узнали, что станем родителями, я испугалась. А Женька отнесся к новости философски. И мы оба решили, что никому пока ничего говорить не будем — ну, мало ли.

Но уже на следующий вечер мой герой нарушил режим молчания: позвонил моей маме и сказал бодро и без подготовки: — Привет, бабка!

Спасибо, что мама у меня с чувством юмора и с хорошими нервами — поняла и шутку, и новость.

Вот тогда мы задумались: пора бы, наверное, домой. Всё-таки переходный период в новую реальность лучше проживать в родных стенах, с поддержкой и опорой.

Главное — не главное, а не главное — главное

Я чувствую себя героиней фильма «Однажды 20 лет спустя», когда её просят выбрать главное в жизни, а она не может — потому что всё главное. Вот так и у меня. За одним воспоминанием цепляется другое, и каждое по-своему важно.

С полной уверенностью могу сказать: полёт домой стал для нас чертой, разделившей жизнь на «до» и «после». Дело не только в том, что мы стали родителями прекрасной девочки — как две капли воды похожей на папу, который, как выяснилось, и мечтал именно о дочке! А скорее в том, что за это время мы обрели жизненный опыт, научились преодолевать трудности и обращать внимание не на гордость или принципы, а на мнение друг друга.

По правде говоря, всю совместную жизнь мы продолжали открывать в характерах друг друга новые грани: с чем-то боролись, с чем-то смирялись. Идиллии не было — но вместе нам было хорошо.

Да, во время ссор у нас не просто летели искры — приближался конец света со всеми спецэффектами. Зато после — умиротворение, нега и блаженство. Ну... у кого-то любовь — это сонеты под луной, а у кого-то брачные игры по сценарию фильмов-катастроф. Что поделаешь.

Зато по вопросу воспитания ребёнка мы были удивительно единодушны. Я занималась развитием, Женька — безоговорочной любовью. Во время особенно громких ссор он метался между нами, успокаивая то одну, то другую. А если миротворческая миссия проваливалась — сам становился в позу и шёл в бой. Мягко скажем, не самый приятный опыт. Но, справедливости ради, редкий.

Шли годы, росла дочь, уходили близкие... Но мы всегда старались держаться вместе, как команда.

Без иллюзий, без надрыва, просто — вместе.

Банально звучит, но ничто не предвещало беды. Уснул и не проснулся… Сердце…

И всё. Мир рухнул.

Слёз не было. Просто образовалась огромная пустота, которую невозможно ничем заполнить.

Точки не будет. Как и не будет окончания этой исповеди. МЫ будем всегда: в нашей дочери, в наших шутках, в наших воспоминаниях, в моем сердце…