Inside the Darkness (гет)

Долгие гудки в трубке. Невнятное щёлканье. Негромкий бубнёж радио:

— Итак, у нас новый дозвонившийся! Привет! Представься нашим радиослушателям!

Ромеро досадливо фыркнул: в его трубке тишина, опять повезло кому-то другому. Сбросив звонок, он набрал снова. Ночная радиопередача — единственный способ развлечься, когда телек в очередной раз тупит и плохо ловит каналы. Ну, и когда из земли не прут восставшие мертвецы, конечно же.

Долгие гудки в трубке. Помехи на телефонной линии.

Он вообще редко дозванивается. Тренирует фантазию, представляясь то яхтсменом, заканчивающим ночное дежурство, то сотрудником секретной службы, то известным фотографом, ищущим моделей для своей новой эротической фотосессии. Это весело. А ещё — никто не должен знать, кто он на самом деле и чем занимается: его работодатели настаивали на строжайшем инкогнито, и Ромеро совершенно не улыбалось проверять, что будет, если какой-нибудь недальновидный упырь это инкогнито нарушит.

Упырь — это теперь он. Один из тех, кто пьёт кровь вампиров. До смешного нелепое слово, но в этом странном мире, частью которого он стал не так давно, подобных ему называли именно так.

Ещё каких-нибудь полгода назад Ромеро и не подозревал ни о чём подобном. Да и сейчас знал лишь в общих чертах: в мире существовали вампиры, живущие промеж людей, успешно скрывающие от них факт своего существования и, разделив влияние между обособленными кланами, тайно вмешивающиеся во всё, что происходило во всех сферах человеческой жизни; кроме вампиров мир также был напичкан призраками, духами, демонами, зомбаками и прочей сверхъестественной дрянью. И — упырями: людьми, допущенными к малой части вампирских тайн и выполняющими для них самую разную работу в обмен на достойную плату и всяческие привилегии. И, конечно же, кровь. Совсем немного, едва ли глоток, получаемый не чаще, чем раз в месяц-другой. Но и этого было довольно, чтобы жизнь начинала играть новыми красками: кровь вампира давала необычайный прилив сил, железное здоровье, продлённую молодость и долголетие (проверить это Ромеро в свои невеликие годы ещё не успел), а так же быструю регенерацию. Один барыга из Санта-Моники и вовсе рассказывал, что сумел успешно оправиться после того, как его едва ли не промололи в фарш на какой-то разборке. Что до зависимости — Ромеро слышал от других, будто даже с винта или хмурого слезть было в разы проще, чем с этой дряни. Но на себе ничего подобного он пока что не ощутил.

Он не особенно вникал, как и почему они вышли именно на него. Просто в одну из ночей по дороге с подпольного стрельбища, где Ромеро поднял неплохую сумму, поставив на собственную меткость через подставное лицо, его встретил незнакомый мрачный тип, предложив работу. Ромеро тогда почему-то даже не удивился, выслушивая сказки про кровососов и прочих восставших мертвецов, невозбранно шастающих в привычном ему мире. Работа была странной, обещанное вознаграждение — как тогда казалось — и вовсе абсурдным. Но Ромеро согласился. Для него, выросшего в затерянном меж гор Йеллоустоуна глухом вайомингском городке (где из развлечений были только старый телек, заслушанная до дыр кассета Iron Maiden, да дедовская винтовка), и с шестнадцати лет слонявшегося по городам Калифорнии в поисках лучшей жизни, это был реальный шанс неплохо устроиться. Тем более, занимаясь тем, что он любит и — без ложной скромности — просто охренительно умеет.

Ему предложили место смотрителя кладбища, на котором с недавнего времени по хрен знает какой причине из могил начали вылазить мертвецы, активно штурмуя кладбищенские ворота по ночам. И, поскольку вампиры ревностно хранили в тайне не только факт собственного существования, но и всего остального хоть сколько-нибудь сверхъестественного, живущий за воротами многотысячный город ни под каким предлогом не должен был пронюхать про грёбаный зомбилэнд прямо у себя под боком. Так что, вооружившись дробовиком, Ромеро каждую ночь отправлялся разносить особо рьяным трупам бошки прежде, чем те успеют приблизиться к воротам. Вампиры же, тем временем, активно расследовали, с какого хрена подобная чертовщина вообще начала происходить почти в самом центре Голливуда.

Так проходили недели. Дежурить приходилось по всем ночам. Ромеро долго пытался найти систему, понять алгоритм, вывести статистику, чтобы предсказывать время появления зомби. Но всё без толку: сраные мертвяки вылезали когда им вздумается — то сидели тихо едва ли не до самого рассвета, то пёрли нескончаемыми волнами по пять раз за ночь. Разумеется, Ромеро и не думал жаловаться: ну кто ещё мог бы похвастать тем, что по сути оказался внутри видеоигры? В особенности, когда в гнилых или иссохших рожах «мобов» он то и дело узнавал почивших знаменитостей: приятный бонус работы в Голливуде. Сказать, что Ромеро это нравилось, значило бы не сказать ни хрена. Да он был просто в восторге от всего этого сюрреалистичного дерьма!

Но, тем не менее, «по пять раз за ночь» хотелось бы для разнообразия иногда заниматься и кое-чем другим. Эх, со следующей партией патронов надо бы заказать и пачку-другую свежих порножурналов…

Днём он обычно отсыпался, обходил кладбище, чтобы при свете проверить, что нигде не осталось следов ночного побоища. Проверял замки на воротах, в очередной раз отвечал ошивающимся по ту сторону решётки посетителям, что кладбище закрыто на неопределенный срок для травли паразитов (неизменно мысленно хохоча при этом). Да, в начале его работы днём на кладбище иногда ещё заходили люди. Но после того случая, когда подростки-готы незаметно спрятались промеж могил и остались до ночи (ох, и пришлось же ему повозиться с уборкой кладбища тогда!), новые полученные инструкции предписывали Ромеро всегда держать ворота закрытыми.

Помимо этого, его особо никто не контролировал. И пересекаться с самими вампирами ему тоже практически не приходилось: раз в месяц он виделся со своим покровителем — одним из Старших вампиров, большой шишкой по их меркам. Пару раз встречал в его доме ещё двоих вампирообразных типов — вот, в общем-то, и всё. Ромеро это более чем устраивало. Работа работой, договорённости договорённостями, но зачем лишний раз отсвечивать перед теми, для кого ты, по сути, ходячая жратва?..

Да, несмотря на все замуты с секретностью, современные вампиры вполне себе пили человеческую кровь, пользуясь для этого всеми возможными способами, от благ цивилизации вроде банков донорской крови и съёма жертв в ночных клубах и барах, и до неслышных нападений на одиноких прохожих в тёмных переулках. Насмерть не жрали: сосали столько, чтобы не сильно навредить жертве, которая на утро, обычно, и не помнила, что с ней произошло. Не из альтруизма, конечно: убивать людей было запрещено их правилами — это только в дрянных фильмах ужасов сверхъестественным монстрам могло сходить с рук что угодно. В современном же мире, где едва ли не на каждом углу были натыканы камеры наблюдения, а появление даже парочки обескровленных трупов на улице мигом поставило бы на уши полицию и спецслужбы, вампиры действовали аккуратно, стараясь не оставлять ни следов, ни свидетелей.

Случались и нарушения. Большей частью — среди новообращённых, ещё не умеющих совладать со своей жаждой и останавливать себя в нужный момент. Или если вампир оказывался сильно ранен и терял много собственной крови. Виновных в любом случае наказывали. Как именно — Ромеро не вникал.

А ещё вампиры умели насиловать мозг свои жертвам — гипноз, транс, подчинение воли и прочая херотень, — одним только взглядом. Вампир мог отдать приказ, и смертный выполнял его, даже если это был приказ сброситься с крыши, вышибить себе мозги или стоять неподвижно, пока тебе отгрызают башку.

А когда однажды Ромеро легкомысленно полюбопытствовал у покровителя, правда ли это, ответ он получил в качестве наглядной демонстрации: сначала заломило в затылке и зашумело в висках, потом всё тело окутала какая-то странная слабость — будто он надышался угарного газа. А потом покровитель снисходительно улыбнулся и сказал: «Умри», — и Ромеро, как грёбаная кукла на негнущихся ногах, послушно зашагал в сторону стены с висящей на ней сувенирной катаной. И лишь протянув к рукоятке не подчинявшуюся ему руку, неожиданно обмяк, обливаясь по́том от ужаса и судорожно вдыхая.

Ещё ни разу в жизни ему не бывало настолько пиздецки страшно, как тогда.

Позже покровитель снизошёл до объяснений, рассказав, что настолько сильную власть над человеческим разумом способен иметь, всё же, далеко не каждый вампир, а лишь те, кто постарше и покруче. Что в иных случаях человек с сильной волей мог попытаться противостоять внушению. Но если уж попал под него — ни одно чувство в мире, будь то страх, злость или что другое, не способно было позволить ослушаться этого приказа.

Единственное, что Ромеро мог сделать с этим новым знанием — это постараться никогда не давать вампирам повода провернуть с ним подобное снова. Так что факт как можно более редких встреч с нанимателями Ромеро вполне устраивал.

С тех пор, как кладбище закрыли, все его контакты сводились к зашуганному курьеру, дважды в неделю привозившему патроны, жратву и другое необходимое (и спешившему свалить с кладбища, не перекинувшись с Ромеро и десятком слов), и визитами в кабинет вампира-покровителя за очередным глотком крови в донорском пакете. Приходить к нему надлежало строго на закате, так что особой возможности разгуляться на обратном пути у Ромеро не было: ближайший ночной клуб был совсем в другой стороне, а вернуться на кладбище обязательно требовалось до темноты.

Крупно везло, если по дороге удавалось наткнуться на какую-нибудь девицу облегчённого поведения и уломать её прогуляться до ближайшей безлюдной подворотни. Не предел мечтаний, конечно. Не обделённый ни телосложением и физиономией, ни мозгами и харизмой, Ромеро мог подцепить практически любую понравившуюся ему девчонку хоть в ночном клубе, хоть за столиком кафе, хоть просто на улице. Но привередничать пока не приходилось.

Недели превращались в месяцы. Расследование, кажется, не очень-то продвигалось. А если и да — никто не бежал, роняя тапки, чтобы отчитаться об этом лично ему. Что будет после, Ромеро не особенно беспокоился: со своими обязанностями он справлялся более чем блестяще, так что, когда необходимость стеречь кладбище отпадёт, ему наверняка найдут какую-нибудь другую работу. Хоть вампиры и не считали людей равными себе, обещания и соглашения, как Ромеро уже успел убедиться, они выполняли честно и в полном объёме.

Ну а пока — он продолжит отлично проводить время в компании своего дробовика. А если вдруг станет совсем тоскливо — всегда можно разнообразия ради кромсать ходячих трупаков, вооружившись только топором. Или средневековым двуручным мечом: Ромеро как-то ради прикола запросил такой вместе с очередной партией патронов, и, к его изумлению, меч и в самом деле доставили уже на следующий день. Не иначе как из местного исторического музея спёрли! Но это было так, чисто развлечься. Стрелять Ромеро нравилось гораздо больше. Прикинуть баллистику, рассчитать кучность, дистанцию выстрела, сделать поправки на ветер, и всё это — за доли секунды: да никто во всём Голливуде не умел делать это круче, чем он! Даже жаль, что некому заценить. Ну и ладно. Бутылочка «Джека Дэниелса» — тоже не самый плохой собеседник, а запись концерта группы Massive Attack по телеку — не худший способ расслабиться после стрельбы.

Сегодняшние зомбаки отработали свою еженочную смену на удивление рано, так что в два часа пополуночи Ромеро, расстреляв двенадцать магазинов и после распинав особо крупные ошмётки по специально раскопанным для этих целей открытым могилам, был уже свободен. Конечно, ничто не гарантировало, что до конца ночи мертвяки не полезут снова. Но он ведь и не всю бутылку собрался высосать, да? К тому же, такие мелочи никогда не влияли на его меткость и скорость реакции. А вот зато внезапно скрипнувшая дверь на эту скорость ещё как повлияла: Ромеро в доли секунды вскочил с места, передёргивая затвор. Вот блядь, раньше эти твари не умели подкрадываться так тихо! Но когда дверь распахнулась, вместо очередной гнилой башки дуло его дробовика смотрело в чью-то ослепительную белозубую улыбку.

Мало кто из людей будет улыбаться, когда ему в лицо тычут стволом. С другой стороны — зомби не будут улыбаться тем более. И уж точно никто из зомби не сможет похвастаться таким шикарным декольте.

— Твой ствол смотрит не туда, куда смотрят твои глаза, парень с дробовиком. Не боишься промахнуться?

Руки с тонкими изящными пальцами без всякого страха скользнули по стволу, ненавязчиво отодвигая его в сторону. В скудном свете настольной лампы ослепительно блеснули острые клыки, и опешивший поначалу Ромеро поспешно опустил оружие сам.

— Ты бы поосторожнее, малышка, а? Я никогда не против, чтобы ко мне вваливались красотки, но от неожиданности ведь мог и выстрелить!

— И часто к тебе заходят те, кого надо застрелить? — с искренним удивлением поинтересовалась она, с любопытством оглядывая его не особо уютное жилище.

— Вообще-то нет, — Ромеро отставил дробовик в сторону, прислонив к дивану. — Но снаружи таких шастает изрядно: трупы оживают, землю разрывают и всё такое. Ты ведь в курсе, да? Все ваши это знают?

— Нет! — она так радостно помотала головой, будто ответ её был прямо противоположным. Смолянисто-чёрные волосы рассыпались по плечам, обрамляя чуть худощавое точёное личико и изящную шею.

Блин, красивая какая.

— Ну, я — Ромеро. Вроде смотрителя здесь. Гоняю живых людей с одной стороны ворот и мёртвых — с другой. Они, знаешь ли, в последнее время повадились вылезать из могил и ломиться в город.

— О, Ромеро, Ромеро, о почему ты Ромеро? — отозвалась девушка, мечтательно прикрыв тёмные глаза. — Хм, кажется, у Шекспира ничего не говорилось про дробовик… Так говорилось или нет? Так или не так, вот в чём вопрос…

Ромеро невольно фыркнул. Ох уж эти бессмертные кровососы, говорящие цитатами из древних книг! Интересно, сколько ей лет? По виду — едва ли сильно за двадцать, а на деле… Пятьдесят? Сто? Пятьсот? По вампирам никогда не скажешь этого наверняка, и Ромеро не удивился бы, окажись она ровесницей этого самого Шекспира.

— Ну а тебя как зовут?

— Смотря кого из моей головы спрашивать, — загадочно и вновь не очень понятно ответила она, по-хозяйски проходя в комнату и присаживаясь на край стола. — Но ты можешь звать меня Ива. Потому что я гибкая? Потому что мои руки, как ветви, не ломаются? Потому что я умею говорить с шелестом листвы? Потому что могу хлестнуть до крови? Потому что так случилось? Кто это знает? Не ты. Ты знаешь выстрелы и смерть, выстрелы без смерти и смерть без выстрелов, темный мотылёк.

— Кто? — Ромеро озадаченно приподнял бровь.

— Мотылёк, мотылёк, который думает, что постиг мрак окружающей его ночи, мотылёк который летит в огонь, — потянула она со странным придыханием.

— Ты странно говоришь, — Ромеро хмыкнул. — Но это же Голливуд, да? Кто тут вообще не странный?

— Так почему же твои мёртвые не спят? — Ива — если её и в самом деле звали именно так — принялась легкомысленно болтать ногами, заставляя не особо длинную юбку интригующе колыхаться.

— Да чёрт его знает. Там наверху разбираются. И пока не разобрались — я слежу, чтобы оно не полезло наружу, — Ромеро пожал плечами, продолжая украдкой разглядывать гостью.

Ну, или не очень украдкой. Может быть, даже немного пялясь. Или не немного. Местами. Особо выдающимися местами…

Пожалуй, она немного похожа на юную панк-рок Мадонну, когда та ещё была жгучей брюнеткой: такая же большеглазая и слегка резковатая в чертах, чуть нарочито небрежная, с невинной улыбкой и порочным взглядом.

— Следишь?

— Стреляю, взрываю, разношу на кусочки — зависит от настроения.

— Ооо, это звучит весело! — Ива с восторгом захлопала в ладоши.

— Ещё бы, — Ромеро вновь хмыкнул. — У меня вообще лучшая работа в мире! Стрельба — это ведь настоящее искусство, чёрт возьми! Такое, какое многим этим голливудским актёришкам и не снилось. Впрочем, некоторых из них я этим искусством как раз знакомлю: на прошлой неделе из могилы восстал тот старый нарколыга, который сыграл главную роль в фильме «Последний закат». И знаешь, полёт его мозгов был в сто раз артистичнее, чем все его потуги на актёрскую игру при жизни!

Он замолчал, на мгновение осёкшись. Мало кто был способен по достоинству оценить всю прелесть его работы. А может даже и никто: Ромеро не знал, потому что никому прежде ещё не рассказывал об этом: покровитель недвусмысленно требовал не распространятся. Но это ведь касалось людей, а она…

— Ещё, расскажи ещё! — её глаза вспыхнули непритворным любопытством. — Я видела имя Анны Морган по пути сюда: черви — слишком мягкое наказание за то, что она сделала с ролью Фелиции в «Тёмной стороне», любимом сериале моего детства! Она тоже восставала? Нет?! О, разреши мне, разреши мне вернуться на её могилу и кричать непристойности о сношениях всей её родни до седьмого колена с ослами, свиньями и друг другом до тех пор, пока она не вылезет! Ты ведь так их вызываешь, правда? Правда?! Научи меня, я хочу делать это с тобой! Если стрельба — это искусство, тогда давай устроим выставку!

— По правде говоря, я их не вызываю, — усмехнулся Ромеро, немного озадачившись столь восторженной реакцией. — Они сами вылезают, я просто жду, а потом стреляю. Но твой способ звучит весьма заманчиво. Я не против попробовать что-нибудь новенькое.

Кажется, его усмешка вышла слишком двусмысленной, хоть он и не планировал ничего подобного. По крайней мере специально. Однако это заставило её вмиг перемениться, смешливая улыбка приняла несколько отсутствующий вид, а взгляд принялся блуждать по комнате.

— Тёмный мотылёк бьётся в стекло горящей лампы. На счастье мотылька — стекло прочно и он не достигнет огня. Но был бы счастлив огонь, поглотив его?

Ромеро непонимающе сморгнул, но не успел ничего ответить, потому что выражение её лица изменилось вновь, на этот раз став деловитым:

— Обязанности привели меня сюда. Хочу проникнуть в твою голову и найти в ней ответы, хочу знать имя, которое движет меня к поискам.

Ясно, она здесь по поручению кого-то из больших вампирских шишек. Ромеро кивнул, готовый слушать дальше, но вместо того, чтобы просто назвать нужное имя, Ива стремительно вспорхнула с места и протянула ему ладонь. Даже не протянула — настойчиво сунула прямо в руки, вынуждая взяться за неё и словно с листа бумаги прочесть написанные прямо на коже коже неровные скачущие буквы.

— Да, я, кажется, видел это имя, — усиленно делая вид, что пытается разобрать почерк, Ромеро аккуратно провёл пальцем по прохладной и удивительно гладкой коже. — В колумбарии. Это в самом большом склепе в конце кладбища. Помочь тебе найти?

— Мёртвые не торопятся, мёртвые могут подождать, а кто не может ждать — тот жив. Совсем как парень с дробовиком. Совсем не как я, — она столь же настойчиво протянула Ромеро и вторую ладонь, тут же вперившись требовательно-выжидающим взглядом.

На этой никаких надписей не было, и не вполне понимая, чего она от него хочет, Ромеро на всякий случай принялся разглядывать внимательнее. Изучил изящные пальцы, соскользнул взглядом по тонким запястьям, предплечьям; увлёкшись, поднялся к чуть резковатым линиям ключиц под светлой кожей, к совершенно сногсшибательной груди, обтянутой коротким топом; вновь спустился вниз вдоль тонкой талии — к шикарной заднице, к длинным стройным ногам…

Ива резковато высвободила руки, вернулась к столу, вновь усевшись на его край.

— Если не секрет, зачем тебе нужно копаться в мертвячном пепле? — вернулся к изначальной теме Ромеро, чуть тряхнув головой, чтобы унять разгулявшуюся фантазию. — Работаешь на кого-то из Старших, да?

— Каждый шахматист хочет использовать маленькую пешку. Не каждый шахматист догадывается, что пешками не играют в шашки, — Ива легкомысленно улыбнулась. — Пешки танцуют, и шашки танцуют. А я? Мои танцы другие.

— Так ты танцовщица? Или… раньше была?

— Я танцую со смертью, как тёмный мотылёк танцует с пламенем, — то ли кивнула, что ли качнула головой она. — Танцую, чтобы раскрасить мир в тона своих мыслей.

Смысл слов вновь неуловимо ускользал, но Ромеро это не особо интересовало: воображение уже рисовало перед его внутренним взором красочные картины того, как это стройное гибкое тело соблазнительно крутится на шесте. Интересно, когда она ещё не была вампиром, стрип-клубы уже существовали? Вряд ли, если ей больше сотни лет. Но она вполне могла бы… Стоп. Она сказала, что смотрела «Тёмную сторону» в детстве. Чёрт, да она же его ровесница или даже моложе! Вот блин. Хотя, какой уж там на хрен «блин» — это было полное дерьмо. Дерьмо — что, может быть, каких-нибудь полгода назад, а то и меньше, она ходила по тем же улицам, что и он, и дышала с ним одним воздухом. Дышала. Живая. Чёрт, он ведь действительно мог где-нибудь случайно встретить её. Может быть, даже встречал?.. Нет, такую он бы запомнил. Врезал бы в собственную память, выжег бы на подкорке.

Вот прямо как сейчас.

Вот чёрт. Кажется, его заводит девица, которая технически мертва, и к тому же явно чутка не в себе. Это долгое пребывание на кладбище так повлияло на него, или он чего-то не знал о собственных специфических вкусах?

— Сегодня я тоже хочу танцевать, — продолжила Ива, прерывая поток его мыслей. — И у меня есть это, — она вынула из набедренной кобуры Глок — с ловкостью и сноровкой человека, знающего, за какой конец нужно держать оружие. — Не как у тебя. Из такого, как у тебя, никогда не стреляла. Покажешь как? Покажи.

Она вновь легко соскочила с края стола, приблизившись.

— Окей, — Ромеро с готовностью потянулся к прикладу, испытав некоторое облегчение и в то же время — лёгкое разочарование от смены темы. — Смотри: это старый добрый «Ремингтон», но модифицированный под высокоскоростную крупнокалиберку. Одного выстрела — с лихвой, если попадаешь точно в башку. На низкой дистанции с лёгкостью обставит даже «Пустынного орла». Передёргиваешь затвор после каждого. Магазин вот здесь, подствольный, тоже доработанный: шестнадцать патронов вместо восьми стандартных. Вообще-то, у неё даже имя есть — Джейми Сью. Вот, возьми, — он вложил дробовик в её протянутые раскрытые ладони. — Попробуй. Она у меня не ревнивая.

Длинный ствол в изящных, почти хрупких руках Ивы смотрелся немного странно, но в то же время чертовски горячо. От одной мысли о том, как эта красотка высаживает весь магазин менее чем за десять секунд, вдоль хребта бежали электрические разряды. А если под этими красивыми пальцами окажется совсем не затвор, и конечно же, подольше, чем на десять секунд…

Чёрт. Его и в самом деле заводит девица, которая технически мертва и чутка не в себе. Заводит так, что впору усомниться и в собственной психической адекватности.

— Хочу увидеть эту смертоносную даму в деле! — Ива деловито прищурилась, прицелившись в сторону окна, бережно, почти трепетно огладила спусковой крючок.

— Ну, раз тебя тоже зажигает эта тема, может подежуришь за меня часок, пока я сгоняю в город? — хмыкнул Ромеро.

— Ага! — Ива закивала с такой готовностью, что ему стало даже немного неловко, что он не обозначил шутку более очевидно. — А куда ты направишь свои длинные ноги?

— Ну… Вообще-то я думал сгонять за пивом и всё такое. Но… — он запнулся.

Потому что совсем, блядь, не о том были его мысли. Потому что даже гипотетический шанс отлучиться сейчас куда-либо запустил фантазию в совершенно ином направлении: чтобы та рыжеволосая девица с угла второй улицы в этот час оказалась на своей обычной точке. Или та, которая блондинка — постарше и не такая фигуристая. Да, блин, любая. Потому что представлял бы на их месте Ромеро всё равно другую: совершенную настолько же, насколько и недосягаемую. Вот эту. Которая улыбается сейчас так насмешливо, будто видит все эти его мысли словно на ладони.

— На самом деле я не могу отходить с кладбища ночью, — улыбнулся в ответ Ромеро. — Иначе тут может начаться что-то типа ночи живых мертвецов или что ещё в этом роде. Но помечтать ведь не вредно, да?

— Как мечтает о влаге жаждущий в пустыне? Или как мечтает услышать зовущий голос тот, кто одинок в ночной тишине? — её пальцы принялись медленно сдвигать цевьё дробовика назад с явным намереньем разрядить его, но даже это простое действие выходило у неё до того эротично, что у Ромеро мигом пересохло во рту. — Или твоя мечта как-то связана с тем, что твои глаза снова ниже моих?..

— Хах, ну… — а, чёрт, да гори оно всё адским пламенем! — Ты ведь красотка, ты знаешь, да? Просто шикарная. Офигенская! Я никогда таких не встречал, и… Чёрт возьми, где же ты была, когда ещё была человеком?! Да я что угодно отдал бы, чтобы повстречать тебя тогда, что угодно бы для тебя сделал! Да и сейчас сделал бы, только… Вампиров, я слышал, уже не интересует всё это самое…

Вообще-то ещё он слышал, что некоторых очень даже интересует: одна распутная хозяйка вампирского ночного клуба в Санта-Монике, переспавшая едва ли не с половиной города, и её скандальные похождения были широко известны всем, кто имел хоть какое-то отношение к миру ночи. Но пускаться в рассуждения об этом сейчас было бы не особо уместно.

Кажется, он и без того уже сболтнул много лишнего…

— Мотылёк хочет пробить стекло, чтобы слиться с пламенем, — тягуче, почти нараспев проговорила Ива, развернувшись в его сторону. — Но знает ли мотылёк, что он сам — пламя? Знает ли?

Её губы растянулись в широкой шальной улыбке, демонстрируя острые клыки. Но в пристальном взгляде тёмных глаз Ромеро на мгновение почудилось нечто настолько интимное, что пробежавший было вдоль позвоночника холодок запоздалого осознания с кем он сейчас так безрассудно заигрывает, уже не смог отрезвить, растаяв в полыхнувшем из самого нутра пламени.

Экран телевизора вспыхивал, меняя кадры на концертной сцене. Негромкая музыка вибрировала басами, добавляя происходящему ещё большей нереальности, когда Ива отставив дробовик в сторону, неожиданно шагнула ближе, когда выдохнула, приблизившись почти вплотную:

— Твои желания горят так ярко. Обжигают, как огонь. Так жарко, так нестерпимо… Скажи этому огню стать моим, скажи ему гореть во мне, как в тебе.

Ромеро шумно выдохнул. На секунду промелькнула было мысль переспросить: она… реально хочет?.. Реально?! Но все здравые размышления сгинули без остатка, стоило лишь взглянуть в её глаза, в которых порочное желание мешалось с безумством, в которых обещание неземного экстаза было равносильно угрозе разорвать в кровавые ошмётки за дерзкую веру во взаимность его безрассудного влечения. И Ромеро шагнул навстречу, с пьянящей лёгкостью осознавая, что согласен на любым из этих исходов. И что будь он проклят, если сию же секунду не поцелует её.

Ладони скользнули по её талии, сжались на бёдрах, притягивая ближе. Губы прильнули к губам, с готовностью раскрывшимся навстречу: до дрожи страстно, до сбившегося дыхания горячо.

Вдох — и его губы опускаются ниже, на ощупь, на вкус изучая изумительно гладкую кожу её шеи, её острые плечи и ключицы, в то время как руки нетерпеливо освобождают от ненужной одежды её грудь, открывая новое пространство для прикосновений. Выдох — и уже её руки несдержанно стягивают с него рубашку, сдёргивают ремень, касаются, скользят по коже в лихорадочной ласке: так восхитительно дико, так до безумия жадно…

Он не слишком соображает, как и когда между поцелуями и ласками — то жёсткими, то нестерпимо чувственными — они успевают оказаться на диване: все его взведённые чувства сконцентрированы на одном мгновении: когда Ива обвивает его ногами, когда выдыхает с протяжным стоном, принимая его в себя. Когда стоны повторяются, звучат снова и снова в такт каждому новому толчку.

Время то растягивается, замедляет свой ход, едва ли не останавливаясь, то выстреливает пущенной из винтовки пулей: вот Ива жёстко вжимает его руки обивку дивана, не позволяя освободить их, и дразня, доводя до исступления нарочито медленным, томительным ритмом; вот, сплетаясь руками, телами, губами, сплетаясь дико и страстно, они оказываются уже на полу; а вот её длинные ноги уже лежат на его плечах — кажется, уже на столе, — позволяя ему самому задавать скорость, то замедляясь, то переходя на резкий и неровный темп, задыхаясь в мучительном наслаждении, ослепнув от ярких вспышек под сомкнутыми веками, оглохнув от грохота собственного бешено колотящегося сердца. Захлёбываясь в затопивших все чувства волнах экстаза — до дрожи желанного, до боли восхитительного…

Ощущения отпускали медленно. Дыхание восстанавливалось с трудом. Ромеро не знал, сколько они пролежали вместе вот так — не расцепляя объятий, пребывая в обессиленном блаженном полузабытьи. Кажется, он задремал — на пару минут, не больше. Но когда он вновь открыл глаза, Ивы рядом уже не было. А за окном, уверенно двигаясь к полудню, светило яркое утро.

Хах. Даже не попрощалась. Да и ладно.

И лишь поднявшись и направившись в дальний угол комнаты, чтобы выключить всё ещё работающий телевизор, Ромеро обнаружил оставленную ему «записку», нацарапанную чем-то острым прямо на крышке стола:

«НЕТ».

— Ну, нет так нет, — засмеялся он, довольно потягиваясь.

Что бы это ни должно было означать, спросить было уже некого.

А жаль.

Хотя, что за глупости, о чём тут вообще можно было жалеть? Уж точно не о том, что у него только что была самая охренительная, мать её, ночь — из тех, что стоят больше, чем пара лет, проведённых в развлечениях безбашенной юности. Из тех, которые способны заставить все порножурналы мира стыдливо свернуться в трубочку от осознания собственной бесполезности!

Из тех, за которые полжизни отдашь, лишь бы повторить.

С этими мыслями Ромеро позавтракал вчерашней пиццей из холодильника, с этими же мыслями отправился на дневной обход кладбища. С ними же прошло время и до вечера.

Чёрт, какая же она всё-таки потрясная!

Может, когда у него будет возможность, ему всё же стоит сходить в тот самый клуб в Санта-Монике? А что? Вдруг окажется, что все вампирши настолько же охренительны в постели? Заманчиво. Но вот перспектива проверить, настолько же ли все они сдержанны, чтобы в порыве страсти не впиться партнёру в сонную артерию, выглядит уже куда менее соблазнительно: вряд ли он окажется таким же везунчиком во второй раз.

Хах. Он почему-то только сейчас подумал о том, что Ива даже не пыталась пустить в ход клыки. Ромеро хорошо помнил, что ещё в самом начале хотел попросить её не делать этого. А потом так и не попросил. Как-то быстро не до этого стало, да? Но она всё равно не стала. Почему? Чёрт её знает. Да и какая разница? Ему повезло сорвать чёртов джек-пот, да ещё и увильнуть от налогов с выигрыша, он должен радоваться, а не забивать голову дурацкими вопросами без ответов!

И вообще, он слишком много думает об этом. О ней. Хах, посмотрел бы он на того калечного имбецила, который смог бы не думать о такой классной девчонке после крышесносной ночи, раз за разом прокручивая в голове все горячие подробности! Главное только не прокручивать их слишком уж подробно и часто, иначе есть опасность стереть руки до мозолей. И не только руки, хах.

Ночь прошла как обычно. Ну, насколько вообще обычной она может быть у человека, изображающего из себя чёртова Ван Хелсинга с дробовиком. Жизнь продолжилась своим чередом день за днём и ночь за ночью.

До тех пор, пока однажды — почти сразу же после заката, когда Ромеро занимался чисткой оружия перед очередной ночной сменой, — в проёме распахнувшейся двери вновь не появился знакомый силуэт.