Мальчик в чулане под лестницей (джен)

Дом на площади Гриммо наконец затих.

Тедди, помахав ладошкой, лихо юркнул в камин и исчез в зеленом пламени, выкрикнув адрес бабушки Андромеды. Джеймс, немного поскандалив с отцом из-за необходимости мыться, через полчаса уже лежал в кровати и глядел на успокаивающие огоньки ночника. Впрочем, глядел недолго — очень скоро черноволосый непоседа засопел, засунув кулачки под подушку. Джинни дремала в большой спальне, обнимая маленького Альбуса, а Гарри, приведя в порядок детскую и ванную, наконец, включил желтую потертую лампу в углу гостиной и, удобно устроившись в ушастом кресле, принялся перелистывать бумаги в объёмистой кожаной папке, которые нужно было захватить с собой на работу на следующее утро. Дел у него всегда было много, а сейчас, когда он возглавлял Отдел мракоборцев, и подавно…

«Мистер Тьюннит, работник охранного агентства, был найден мертвым, имеются признаки применения темной магии. Семилетний Бруно Тьюннит найден в чулане под лестницей живым, но в состоянии глубокого душевного потрясения…». Гарри прочитал первые строки протокола и поежился. Дело было запутанное и скверное. Беднягу Бруно отвезли в Дуглас-хаус и старались заботиться о нем, но мальчик очень медленно приходил в себя. Совершенно не переносил замкнутых пространств и почти не разговаривал…

Гарри вздохнул, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. В этой глубокой тишине, в уютном вечернем полумраке, освещаемом теплым золотым светом старой лампы, на него частенько накатывали волны воспоминаний. То, что казалось уже давно забытым, вдруг яркой вспышкой появлялось перед внутренним взором и все пережитое вновь поднималось из глубины…

Маленький мальчик.

Чулан под лестницей.

Гарри, как наяву, увидел свое старое обиталище. Узкая складная кровать, несколько полок, сломанные игрушки, деревянные кубики, пыльная тусклая лампочка над головой. Паутина в углу… Он вздрогнул, вспомнив сухой громкий стук захлопывающейся дверцы и щелчок задвигаемой щеколды. Дядя Вернон частенько прибегал к такому наказанию. Когда присутствие Гарри начинало его раздражать особенно сильно, дядя Вернон всегда находил повод придраться и отправить мальчишку в чулан... Бывало, что про запертого Гарри забывали до позднего вечера… Однажды, когда Гарри было шесть, его оставили под замком до самого утра, и когда тетя Петунья пришла его будить, обнаружила большое мокрое пятно на смятой постели. Она тогда здорово на него накричала. Однако, вспомнил Гарри, после этого хотя бы убрали щеколду… Впрочем, впоследствии приказ дяди Вернона, отданный тихим ледяным тоном, действовал гораздо эффективнее всяких замков — Гарри прятался в свой чулан и старался стать, по возможности, незаметным. Не издавал громких звуков и терпел нужду, пока мог. И когда становилось совсем невмоготу, тихо выбирался наружу, стараясь, чтобы никто не обратил внимание, не увидел… Впрочем, Дадли и в туалете его запирал, приговаривая со смехом, что «тут хотя бы ты в штаны не наделаешь…»

Гарри снова поежился. С одной стороны, ему следовало просто сбросить это наваждение. Стряхнуть с себя пыль далеких, полузабытых лет, закрыть папку с бумагами и пойти спать. Но с другой стороны, он прекрасно понимал, что бежать, словно заяц, от своего прошлого — дело бессмысленное и неблагодарное. Что самый лучший способ справиться со стыдными, тяжелыми воспоминаниями — это просто позволить им приходить. Не избегая, не пугаясь, не поддаваясь их мрачной власти. Тягучий, мучительный поток накатывает внезапно, но потом всегда уходит в темноту. И если не поддаваться страху, заново пережитая боль из уязвимости и слабости может превратиться в источник силы…

Жаль, что он не знал этого тогда, в те долгие тягостные часы в чулане, когда смотрел на тусклую лампочку и, прижимая подушку к животу, тщетно пытался найти свою вину в происходящем… «Может, я сам виноват? Может, если бы я был другим, меня бы любили? Я какой-то неправильный, плохой, раз тетя Петунья так сурова...» Снова и снова, по замкнутому кругу…

Тетя Петунья… Гарри вдруг ярко, в мельчайших подробностях вспомнил тот ужасный день, когда он единственный раз в жизни попытался назвать ее мамой. На тетке был передник с цветочным узором, она возилась на кухне. Кажется, ждали гостей, поэтому по всему дому распространялась странная смесь запахов… Жареного мяса и мяты. В окно, сквозь кружевные занавески, бил яркий свет.

«Я тебе не мать, — резко рявкнула Петунья. — Никогда не смей называть меня так, понял? И не ной, как девчонка, противно смотреть. А теперь иди и собери свои вещи и вещи Дадли в стирку, и поживее!»…

Гарри резануло по сердцу так, будто это случилось вчера. Свет сразу стал тусклым и неживым, а внутри будто образовалась ужасная пустота. Именно в тот момент между ним и обитателями чистенького дома на Тисовой улице выросла несокрушимая, невидимая стена. Он понял, что несмотря на все свои старания кому-то понравиться, всегда будет здесь чужим… Прошло много лет прежде, чем запах мяты перестал вызывать у него раздражение, прежде, чем он понял подлинную причину своей странной реакции...

После той сцены с тетей Петуньей на Гарри тогда впервые навалилось настоящее, взрослое одиночество. Он был один в огромном холодном мире. Маленький мальчик, который никому не был нужен… Но именно с этого дня больше никто из Дурслей никогда не видел его слез. Что толку? Можно задыхаться от плача, это вызывало лишь насмешки… Чтобы справиться с навалившейся пугающей реальностью, он решил завести себе друга. Это был довольно крупный паук с красивой узорчатой спинкой, который жил вместе с ним в чулане. Гарри решил, что у друга должно быть имя. «Я буду звать тебя Барри, — как-то раз прошептал он, глядя на паука. — Гарри и Барри. Два друга. Хорошее имя. Надеюсь, ты не против». Барри пошевелил лапкой, будто в знак согласия… Потом Гарри много времени провел, еле слышным шепотом рассказывая Барри о своих горестях. Это помогало справиться со страхом, с обидой, с гневом. С одиночеством. Иногда он оставлял для Барри крошки в углу полки, чтобы показать свою симпатию и благодарность. Иногда Барри приползал не один и приводил других пауков…

«Интересно, где сейчас старина Барри, — вдруг подумал Гарри. — Сколько вообще живут обычные пауки? Кто знает… Эх, где бы ты сейчас ни был, знай, что я очень тебе благодарен, дружище. Ты был очень терпеливым и верным другом. Ты мне очень помог…»

Он вздохнул, улыбнулся и закрыл потрепанную папку с документами. Сегодня все равно уже не получится сосредоточиться на работе. Раз уж нахлынули воспоминания и поднялись забытые чувства, нужно пережить их тягостную атаку. Тетя Петунья с ее цветастым фартуком, паук, пыльные полки…

В чулане под лестницей было одиноко. Там пахло пылью и сыростью. Иногда Гарри слышал, как наверху смеются Дадли и его друзья, как тётя Петуния зовёт их к столу… Его будто вовсе не существовало. В такие моменты Гарри просто лежал на и смотрел в крашеную стену, покрытую тонкой сеткой трещинок. Он знал эти трещины наизусть...

Гарри много мечтал. Представлял, что он живет не на Тисовой улице, а где-то в другом месте — в маленьком домике на опушке леса, в палатке на берегу моря, в огромном сказочном замке. Иногда, когда было совсем невмоготу и не помогали даже сказки, он тихо плакал, зарывшись лицом в подушку, но старался делать это беззвучно — если Дадли услышит, будет только хуже...

Бывало, что он засыпал, устав от слез и тоски. И ему снились зеленые вспышки и чьи-то голоса. Иногда в сон почему-то забиралась полосатая кошка, и чья-то огромная теплая ладонь… Он много раз пытался вспомнить маму и папу, хотя понимал, что это невозможно. Представлял, как бы всё было, если бы они были живы. В особенно горькие минуты Гарри неистово мечтал о том, что однажды найдется какой-то добрый родственник, который придёт к Дурслям, увидит его и навсегда заберёт его из этого чулана. Но никто не приходил…

Когда Гарри стал чуть постарше, настоящим сокровищем стали несколько потрепанных книжек. Ему повезло: тете Петунье не пришлось тратить время на то, чтобы научить его читать и считать. Он очень быстро выучил буквы, когда его оставляли у Арабеллы Фигг. Странная старушка, слегка помешанная на котах, буквально за пару дней объяснила ему, что к чему... С тех пор Гарри читал упаковки от хлопьев, заголовки газет… Потом его отдали в школу и там он, к удивлению и досаде тетки, ни в чем не уступал своим сверстникам и сильно опережал их драгоценного Дадли… В доме Дурслей было мало книг, — в основном, кулинарные рецепты тети Петуньи и брошюры про садоводство. Но иногда ему удавалось утащить пару потрепанных книжек с картинками, которую выбросил Дадли. Гарри перечитывал их много-много раз, пока не выучивал наизусть каждую страницу.

Самой большой удачей было припрятать под матрасом сборник сказок, пусть даже совсем простых. Гарри полностью погружался в другой мир, где всё возможно, где есть волшебство, семья, настоящие друзья… Когда книжка была зачитана до дыр, он сам начинал придумывать продолжение, где у любимых героев были новые приключения.

Вечерами, притворившись спящим, Гарри замирал и слушал, как тётя Петуния, сидя в гостиной, читает Дадли книжки перед тем, как пойти спать. Слушал и мечтал тоже стать героем этих историй. Пусть даже не самым главным героем, даже самым незаметным... Иногда он представлял, как мама гладит его по голове и целует в макушку, а потом, прижав к себе, читает ему перед сном… Это было так сладко и так горько, что Гарри снова засыпал в слезах...

А чем только ни становились разноцветные деревянные кубики, давно позабытые кузеном! Дадли предпочитал новенькие машинки, велосипеды, приставки, бесконечно ломая и выбрасывая все купленные ему игрушки. Гарри выбирать не приходилось, поэтому одни и те же кубики могли быть и таинственным городом, где жили папа и мама, и мотоциклом, который знает дорогу и может привезти Гарри домой. И неведомым чудовищем, которого убивал храбрый сказочный герой…

«Герой, — снова с печалью улыбнулся Гарри, — Кому расскажи — засмеют. Великий избранный Гарри Поттер, который несколько лет дружил с пауком и до сих пор не выносит маленькие запертые комнаты…»

Однажды в минуту откровенности он, усмехнувшись от неловкости, рассказал Рону про своего многоногого друга детства. Рон не улыбнулся — Гарри видел, как у него дрогнули губы, но лишь от волнения, от сильной боли. Рон шевельнул челюстью и сжал губы.

— Черт возьми, Гарри, — вздохнул он, потирая нос ладонью, — Я впервые в жизни чувствую уважение к пауку. И… Очень хочется врезать твоему дяде Вернону чем-нибудь тяжелым. Пару раз.

Гарри усмехнулся и вздохнул.

— Если б в этом был хоть какой-то прок, я бы и сам ему врезал, — ответил он. — Это безнадежно… Хорошо, что мне больше никогда не придется иметь с ним дела. Теперь у меня есть настоящая семья.

Да. Теперь он по-настоящему понимал значение этого слова. Прошло много лет прежде, чем чья-то забота перестала вызывать настороженное удивление, а каждая мелочь — прилив такой благодарности, будто ему только что спасли жизнь. Джинни, во время их первой встречи больше похожая на трогательного птенца с огромными глазами… Постепенно застенчивая птаха выросла и стала такой прекрасной, сильной птицей, что он, однажды встретившись с ней взглядом, пропал навеки… Конечно же, Гермиона со всеми ее поучениями, неиссякаемым потоком полезных сведений, с ее острой, резкой честностью и стремлением к справедливости. И Рон.

«Ох, Ронни, — с нежностью подумал Гарри. — Мое ворчливое рыжее чудо… Если бы не ты, меня давным-давно не было бы на свете…» Невозможно представить себе мир, в котором не было бы Рона. Такой ужасный пустой мир просто не имеет смысла…

Гарри с невыразимым теплом подумал о Молли, ее вечные старания его накормить, как она всегда оставляла для него добавку десерта, как нежно и горячо обнимала… Потом перед внутренним взором возникли веселые и неутомимые Фред и Джордж, которые сразу же взялись его опекать, едва он впервые оказался в гриффиндорской гостиной… Артур и его ненавязчивая забота. Как однажды Артур починил ему сломанные очки…

Тёте Петунии не было никакого дела, что там со зрением у нелюбимого племянника. Гарри понял, что действительно плохо видит, когда на уроках в начальной школе его просили читать вслух то, что написано на доске, но буквы расплывались. Дадли, конечно, сразу стал издеваться и обзывать Гарри «кротом». Но тётя Петуния продолжала отмахиваться от него до тех пор, пока учительница не настояла, чтобы Гарри показали окулисту. Дурслям больше всего хотелось избежать лишних расспросов и пересудов, поэтому они сделали то, что положено и после визита к врачу, наконец, купили Гарри очки. Видимо, самые дешёвые, какие только нашли. Во всяком случае, очки были не новые — на оправе были царапины, а на стекле — маленькая трещинка. Но Гарри был рад и этому, потому что наконец-то стал видеть нормально...

Он снова вздохнул, снял очки и положил их в футляр. Убрал футляр и папку в ящик столика. Немного постоял, глядя на фотографии, стоявшие на полке как раз на уровне глаз — Сириус, мама и папа, Люпин. Все такие юные, смеющиеся. Мама поправляет прядь волос и машет ладонью…

Да, у него была настоящая семья. Мама, которая не колеблясь, отдала за него свою жизнь и своей жертвой сокрушила самого ужасного волшебника. Папа, который за свою короткую жизнь успел узнать, что такое настоящая дружба и настоящая любовь, сделать выбор между добром и злом. Заботился о больном друге до последнего дня своей жизни и отважно сражался за то, во что верил. И погиб, пытаясь остановить Волдеморта, хоть на минуту задержать его, дать жене и сыну шанс спастись… Был Сириус, любимый крестный, сломленный страданиями и страшными утратами, но все-таки не сдавшийся, для которого Гарри был главным сокровищем в жизни…

Гарри как-то особенно остро ощутил свою связь с умершими родными, их любовь, которая продолжала жить в его сердце, согревать несмотря на то, что много лет между ними и Гарри была непреодолимая преграда…

Что ж, когда Дамблдор говорил, что любовь это самая величайшая тайна в мире, и единственная сила, способная одолеть смерть, вовсе не преувеличивал.

Гарри, как никто другой, знал, что старый директор был абсолютно прав.