Падаем вниз (джен)

«В иллюминаторе нет птиц...»

И не будет.

Дэн отмечает это мимолётно — как всё, что не имеет прямого отношения к навигации. Хотя сейчас навигация, по сути, тоже лишена смысла: расчёт траектории падения завершён. Оптимальных сценариев нет. Вероятность спасения — ноль целых, ноль десятых, ноль сотых.

Станислав Федотович сидит в капитанском кресле, будто врос в него, вглядываясь в полупрозрачные строки на вирт-окне. Но Дэн знает своего капитана лучше, чем любой сканер. Память подбрасывает определение тому, что скрывается за застывшим выражением лица, а сканер называть не умеет: страх за своих.

— Маша, — голос у капитана глухой, почти сиплый. — Вениамин Игнатьевич и Полина пристегнулись в каютах?

Маша отвечает сразу. Без обычной игривости, без улыбки в голосе:

— Да, Стас. Все пассажиры на своих местах.

И всё. Ни шуточек, ни "а ты ко мне не заглянешь?". Её голос прозрачен, как лёд. Она знает.

Станислав медленно поворачивает голову к Дэну. Слова не нужны. В его взгляде — то, что на языке машин не переводится: "Попытайся. Пожалуйста."

В своем кресле Тед вцепился в штурвал так, что побелели костяшки. Он выдает команды вручную, одна за другой, словно пытается задавить неисправность усилием воли. Впрочем, сам знает — сгоревший блок стабилизации не слушается больше ни его, ни кого бы то ни было.

— ДЭН! У НАС ЕСТЬ ШАНС?! — кричит Тэд, перекрывая вой помех. На виске — капля пота, неровно дрожащая. Не от страха — от бессилия.

Дэн не отвечает. Он считает. Он — считает.

Нет.

Нет.

Нет.

Пятьдесят три возможных манёвра — и все ведут к одному и тому же итогу. Гибель. Всех.

Рекомендация: аварийный сброс памяти и отключение.

Он игнорирует всё, даже красные поля предупреждений. Даже внутренний приказ — сдаться.

— Нет, — говорит сам себе, вгрызаясь в код навигационного ядра, переписывая его на лету, зная, что обратного пути нет. — Ноль — это не «минус бесконечность» — значит, есть пространство между.

Дэн включает обводной канал и одновременно — запускает последний, несертифицированный протокол. Это должен был быть теоретический манёвр. Курс для третьекурсников. И все же он — пробует.

Время до удара: 42 секунды.

Вероятность успешного уклонения: 0.0004%.

Перегрузка систем — критическая.

Дэн чувствует, как перегреваются нейросвязи. Как начинает сбоить память. Как импульсы становятся прерывистыми.

«Вся наша жизнь — перед глазами, словно лист…»

Фраза не принадлежит системе. Это — память. Отрывок аудиофайла, фоновая ошибка.

Запись той ночи, когда они втроём пели — или пытались. Полина тогда демонстративно затыкала уши, Тед хрипел в микрофон, будто ломал штурвал, Михалыч ставил оценки и вопил: "Трйк! За харзм!"

Станислав смеялся так, что поперхнулся кофе.

Дэн не пел. Он просто записывал. А теперь — запись играет сама.

"Падаем вниз…"

Он не должен чувствовать.

У людей между ударами сердца — 0.8 секунды. У него — миллионы операций в такт.

Достаточно, чтобы за мгновение вспомнить всё: липкие следы, оставленные Тедом, после неудачи с синтезатором, глухое "спасибо", которое Станислав произнёс, думая, что он не слышит; Котьку, спящую на его коленях, потому что у него всегда была самая ровная температура. Полину, заснувшую прямо на полу медблока, прижимая к себе аквариум с каким-то полупрозрачным существом, и даже Михалыча, который молча сидит сейчас в техническом отсеке, уставившись на мигающую лампочку — и не чинит её впервые за всю жизнь.

"Смерть — за пределами кулис…"

"Я не могу позволить вам умереть."

И Дэн подаёт обратный импульс в обшивку, временно стабилизируя крен. Направляет энергию от системы жизнеобеспечения в маневровые двигатели. На секунду — всего на секунду — траектория смещается. Становится хоть чуть-чуть, на волос, менее смертельной.

Но этого — недостаточно.

Удар.

Глухой, как падение вселенной.

Разлом.

Тишина.

Корабль ЛПКВ-231 "Космический Мозгоед" потерян.

Сигнал бедствия: не принят.

Запись завершена.

Локализация сознания: невозможна.