Шьющий (джен)

— Последний Разрыв был почти двести лет назад. Говорят, что уже даже Шьющих почти не осталось, так как не нужны!

Голос Захари звучал мягко и убедительно. Он это умел — быть мягким и убедительным, когда ему было нужно.

— Сто восемьдесят два года, — мрачно поправила его я. — Но речь идет о последнем большом Разрыве, который внесли в учебники истории. Кто знает, сколько было маленьких?

— Неужели ты настолько сильно боишься того, чего даже в глаза не видела?

Захари начал злиться, но пока только недовольно сверкнул глазами, интонации не сменил.

— Том, ну скажи ей!

Его друг поправил очки и осторожно глянул на меня.

— По всем официальным подсчетам мировая ткань давно уже выправилась, и мест ее истощения осталось крайне мало.

Том был, что называется, ботаном. В их паре он выступал оценщиком — как найденных ценностей, так и рисков. Последних конечно чаще.

Обычно он хорошо уравнивал порывистый и наглый характер Захари, но сегодня паранойя Тома неожиданно отказала. Возможно ее затмила стоимость награды, сумма вроде как была действительно баснословная, но…

Моя собственная чуйка выла волком. Плохой заказ. Опасный. Странный.

— Послушай, Ева, — Захари заметил мои откровенные сомнения.

Поднявшись с крайне ветхого стула, на котором пару минут назад устроился с видом хозяина положения, он аккуратно коснулся моего плеча и заглянул в глаза.

— Мы столько готовились и столько отдали за этот глупый листок, что просто не можем повернуть назад без результата, — голос его стал еще более мягким, убедительным и устало-серьезным. — Ты же помнишь о каких деньгах идет речь?

Я молча кивнула. Сумма, названная Захари, была единственным доводом, почему я согласилась изначально. А ведь он наверняка сильно преуменьшил в свою пользу…

— Если все сложится, ты сможешь купить себе дом с экранами, и тогда никакие Часовые тебе не будут страшны! — Захари тем временем не забывал правила переговоров и так же мягко и аккуратно надавил на больное. — Сейчас ты — наша основная надежда. Если ты не справишься, нам всем так и придется жить в трущобах, прятаться как крысы при каждой облаве, жрать не пойми что. Всю жизнь…

Тут он быстро поморщился.

— И для тебя эта ситуация опаснее всего, согласись?

Я снова медленно кивнула.

Я понимала, что совершаю ошибку, позволяя себя уговорить — особенно на фоне того, какой Захари в этом профессионал.

Но мысль о том, что уйдя отсюда, я просто вернусь в свою каморку в подвале — продуваемую насквозь, мокрую в дожди, ледяную зимой… Вернусь к своему бесконечному страху, что дар опять вырвется из-под контроля и, дай небо, если я всего лишь попадусь Часовым… Мне было почти больно думать об этом.

— Хорошо, — я вздохнула, на миг прикрыла глаза. — Хорошо, я сделаю.

Захари довольно улыбнулся, широко и искренне, еще раз сжал мое плечо.

— Я знал, что могу на тебя положиться, Ева.

Поморщившись от его хватки, я вывернулась из-под руки, отошла к дверям крошечной чердачной комнаты, служившей Захари переговорной для самых разных делишек.

— Когда и где? — коротко бросила я.

Захари и Том довольно переглянулю.

— Вот за что я люблю тебя, Ева, так это за деловой подход… — проникновенно начал было Захари.

Но я снова поморщилась, уже демонстративно, и парень перешел на более сухой тон:

— Сегодня ночью, на северо-западном торговом выходе, ровно в полночь.

Тут я удивилась:

— Не слишком ли быстро?

Захари и Том снова переглянулись, насторожив меня еще сильнее.

— Свиток уже у нас… — осторожно подал голос Том. — Мы решили, что нет смысла терять время…

— А ночью на воротах один мой должник, — лениво поддержал его Захари. — Он пропустит нас за пределы купола без вопросов, что, сама понимаешь… в твоем случае особенно важно. Следующая его смена будет только через три дня.

Поджав губы, я медленно кивнула, план звучал… логично. С учетом, что у меня не было вообще никаких документов, кроме как через знакомых из города мне было не выбраться.

— Хорошо. Времени еще много, Том, я схожу в библиотеку?

Очкарик равнодушно махнул рукой, и я поспешила покинуть душную комнатку. Тревога продолжала меня грызть изнутри, так что я действительно направилась в библиотеку — общество книг и полное отсутствие людей меня всегда умиротворяли…

Город Оазис был устроен как и большинство крупных городов — насколько я знала из тех же книг, — в центре районы побогаче, с красивыми садами и дорогими магазинами, к окраинам дешевеющие по всем параметрам.

Я жила почти у самого купола, но даже здесь, среди вечно уставших работяг и мелких банд работал закон о доступности образования, так что библиотека была одним из самых… неприкосновенных мест. Она работала почти круглосуточно — подозреваю, только потому, что единственный смотритель в ней буквально жил; и почти всегда пустовала — закон законом, а читать большинству местных было просто некогда.

Я любила библиотеку, пускай мне приходилось ходить в нее по пропуску Тома, в каком-то смысле это было мое убежище, куда более мирное, чем место, где я ночевала… Часто за многие дни я была единственным посетителем, при этом никогда не пыталась поспать в теплых помещениях, не шумела, ничего не портила, и смотритель быстро привык ко мне, принимая как давнюю знакомую, — не навязывался, но охотно пускал в закрытые залы и иногда даже поил чаем. Пропуск мой он почти не проверял — то ли был подслеповат, и ухитрялся не видеть несоответствия, то ли… просто игнорировал этот момент, не желая лишиться единственного постоянного читателя.

Вот и сейчас я беспрепятственно проскользнула мимо стойки — молчаливый старик только кивнул на тихое приветствие, глянув поверх очков-половинок.

Как я и ожидала, в помещении было тихо и пусто, царил мягкий полумрак. Вдохнув сухой, приятно прохладный воздух, я направилась сразу к конкретным стеллажам, отделенным от общего зала изящной витой решеткой.

По идее, углубленная информация о Шьющих и Разрывах была доступна только под запись и только при определенном пропуске, но… Я очень любила этот раздел истории, из обычной литературы знала уже почти все наизусть, поэтому с опаской, но все же рисковала совать нос куда не положено.

С трудом вытащив пару толстенных томов, крякнула от тяжести, но аккуратно дотащила их до ближайшего стола. Устроилась за ним и в теплом свете настольной лампы неторопливо поискала нужное. Нашла страницы с иллюстрациями и принялась вдумчиво рассматривать, местами буквально уткнувшись носом в бумагу.

Снимков или видеозаписей Разрывов не существовало. Все попытки запечатлеть происшествие всегда кончались дикими помехами и искажением картинки — как объясняли в этом же справочнике, по причине активного энергетического и магнитного всплеска в конкретном моменте. Это конечно не останавливало художников, так что благодаря им до нас через сто с лишним лет дошли хотя бы парочка картин. Но… Художники на то и художники, почти везде было указано, что изображение не точное. Почему нельзя было заказать для исторических изданий точное — я так и не поняла.

Вдумчиво изучив несколько вариантов с какими-то жуткими монстрами, лезущих из непонятных дыр, я покачала головой и перелистнула страницы. Хотелось найти хоть что-то поподробнее о том, какая именно магия становилась причиной Разрывов — хотя я помнила, что об этом внятной информации тоже нет, все же надеялась, что просто что-то упустила.

Погрузившись в историю Шьющих, я просидела над книгами несколько часов.

Сама тема Разрывов пугала — в основном из-за того, что нигде и никто не мог дать объяснение этому явлению… Но вот те, кто с древних времен, умели их закрывать, защищая людей, — Шьющие, — наоборот восхищали меня. Маленькой я даже мечтала стать одной из этих легендарных личностей, но реальность быстро избавила меня от любви к фантазиям.

За темными, плотными шторами давно стемнело, и смотритель включил верхний свет в зале — явно только ради меня. На этом моменте я спохватилась о времени, но оказалось, что до активных действий еще почти два часа.

Стоило мне подумать о времени, и в животе протяжно заурчало — за сегодняшний день я практически ничего не ела, маленькая, черствая булка, бывшая моим завтраком, давно уже растворилась без остатка. Словно услышав моего внутреннего кита, смотритель заглянул в зал и вручил мне стакан очень крепкого, сладкого чая и пару крупных сухарей. Жестом указав, чтобы я даже не думала пить над книгами, так же молча ушел.

Медленно покусывая один из сухарей, я глубоко задумалась. Подсказок я, ожидаемо, не нашла, из-за чего тревога, которую вроде бы уняла библиотечная атмосфера, снова тяжело зашевелилась в душе.

Захари был полностью прав, так дальше жить было просто невозможно. Но ощущение, что согласившись на его идею, я совершила огромную ошибку, вернулось с первой же мыслью о запланированном деле.

Несмотря на трудности, непрерывно сопровождавшие всю мою жизнь, у меня не было ни одной претензии к правительству вообще и наместнику города в частности. Наш мир крайне нестабильное место, и жить без купола было банально опасно… У Захари на все это, как я знала, была совсем иная точка зрения. Он ненавидел Оазис, смеялся над названием, ненавидел наместника, мечтал убраться куда-нибудь, где точно не куполов, Часовых и всяких ограничений. Я молчала, с ним никогда не спорила, и он думал, что я согласна. Перебраться куда-то вне купола мне тоже казалось хорошей идеей, но только потому, что так я меньше рисковала навредить кому-то вспышкой своей магии. И при этом не попасться Часовым…

Что Часовые и наместник делают с обнаруженными магами я точно не знала. В книгах говорилось о специальных учреждениях, но… Захари и Том о них даже не слышали, зато говорили, что ходят слухи, будто из обладателей дара делают живые батареи для купола.

Я не хотела быть живой батареей. Я хотела просто… жить свободной.

Как… Шьющие, которые, по истории, всегда стояли вне политики.

Вздохнув, я допила чай и пошла аккуратно расставлять книги по местам.

Ночью окраинные районы становились довольно опасным местом. Не настолько, что все прям запирались и не высовывались до утра, но… Если ты одинокая щуплая девчонка, даже выглядящая несерьезно, опасно могло быть даже в самом тихом районе.

Так что я бесшумно кралась по улицам, старательно сливаясь с тенями, при этом избегая как освещенных мест, так и совсем темных.

У самого края купола я чуть-чуть расслабилась, зная, что где-то так же в тенях меня ждут.

Но Захари и Том стояли прямо у пропускного пункта, нисколько не таясь. Это меня неожиданно напрягло, но стоило мне подойти, Захари одобрительно кивнул и развернулся к охране. Насупленный бугай, старательно отводя глаза, открыл нам проход.

— Через четыре часа пересменка, — буркнул он нам в спины. — Не успеете, пеняйте на себя.

— О, не переживай, — не оборачиваясь, отозвался Захари.

Почему-то при этом он посмотрел на меня и криво улыбнулся.

— Если мы не успеем, это будут уже не наши проблемы.

Мне все это не понравилось — и странный смысл слов, и тон, и такой же странный взгляд. Но тут, мгновение подумав, Том предложил отойти к скалам где-то в километре от города, и Захари молча кивнул. Они решительно направились в сторону от путей, ведущих к городу.

Вокруг царила такая тишина, что скрип и тихий шелест песка под нашими ногами казалось разносились далеко вокруг.

Когда в стороне пронесся скоростной поезд на подвешенной в воздухе энерго-нити, я аж вздрогнула, но мои спутники даже не оглянулись.

Остановились мы только в тени белоснежных на свету двух лун и источенных ветром скал.

Захари сразу же развернулся ко мне, не дав даже передышки, сверкнул глазами.

— Ты готова?

Желание отказаться резко возросло, я с трудом поймала чуть не сорвавшееся «нет» и прикусила язык.

Захари легко понял мои колебания, ласково коснулся плеча, заглянул мне в глаза.

— Ни я, ни Том не просим тебя это сделать ради нас, — тихо и мягко сказал он. — Сделай это ради себя.

И не давая больше мне возможности отступить, вложил в ладонь узкий свиток.

Переведя дыхание, я посмотрела сначала на него, оглянулась на Тома. Тот стоял чуть сбоку, словно… готовясь, если что, поймать меня. В руке он держал какое-то странное устройство, больше похожее на сложный ошейник.

Полагаю, возможностей отказаться у меня в любом случае больше не было.

С досадой на собственную наивность, я развернула тонкую, почти рассыпающуюся в пальцах, бумагу и бездумно уставилась на сложный рисунок, отпечатывая его в разуме.

Все же Захари был прав, и возможно весь этот риск стоил того.

В приюте, куда меня привезли совсем крошкой, тоже не верили в Разрывы, считали их детской сказкой — наравне с подкроватными монстрами… И, когда мой дар вдруг резко проснулся в ночь моего одиннадцатого дня рождения, Разрыв действительно не появился. Ткань мироздания даже не шелохнулась от случившейся трагедии, хотя выжили в ту ночь единицы…

Приют был на отшибе, на самом краю купола города, так что на безумную и короткую вспышку магии даже Часовые пришли не мгновенно. А когда пришли, ничего не обнаружили, только угли и парочку испуганных, случайно выживших детей — моя магия в тот момент погасла так же бесследно, как внезапно до этого полыхнула, и никого не заподозрили… Решили, что виновник был совсем мал и погиб вместе с остальными.

С Захари и Томом я познакомилась в городе спустя год — они, занимаясь какими-то очередными своими не особо чистыми делишками, фактически случайно спасли меня от внимания Часового. Так что в каком-то смысле я действительно была у них в долгу.

Но Захари не соврал, они действительно никогда меня этим не шантажировали, и, хотя друзьями мы так и не стали, никогда даже вслух не вспоминали про мой дар. Хотя мелькала у меня мысль, что пока что они просто не нашли нужного покупателя, и, видимо, не зря. Потому что вспомнили они о моей магии очень быстро, как только запахло серьезным делом — какой-то сумасшедший богач нашел странный древний свиток с заклятьем призыва огненного духа. Слишком сильного, чтобы его можно было испытать в черте города без внимания Часовых, слишком сильного, чтобы о нем можно было просто забыть, отдав в хранилище информации. Не знаю, что им двигало — тяга к знаниям, тяга к опасным существам или все-таки желание устроить что-то вроде переворота с огненной птицей в качестве козыря, но он долго искал таких же сумасшедших, готовых на все за нужную сумму.

Всего-то требовалось найти исполнителей, готовых покинуть город сразу после положительного результата. И человека с даром, чтобы этот самый результат осуществить.

Захари решил, что это подарок небес, Тому было все равно. Их даже нестабильность моей магии не смущала.

А я сама…

«Со восемьдесят два года прошло,» напомнила я себе для уверенности. «Ни одного Разрыва… Даже тогда.»

Глубоко вдохнула, набирая как можно больше прохладного пустынного воздуха в легкие, и прикрыла глаза, пытаясь утихомирить бьющуюся в голове тревогу.

Успела перед этим краем зрения заметить, что Захари и Том старательно отодвинулись за камни, при этом приготовившись — появилась специальная клетка-аквариум, явно заговоренная сеть, какой-то механизм, якобы от того самого богача для контроля, как Захари утверждал, призванного существа.

Но мне сразу же стало не до них.

Печати вспыхнули под закрытыми веками, сначала слабо, затем все сильнее разгораясь огненными линиями. Я сосредоточилась на них, отметая все остальные мысли, заставляя нечто прямо под сердцем болезненно откликнуться. Напитаться обжигающим огнем. Загореться, подняться по горлу душной волной, разбежаться жгучими искрами по венам.

Мой дар, моя магия радостно рванула из моего тела, наконец-то чувствуя слабину в разуме, разламывая потоком остатки барьер, плотин, что я возводила все эти годы…

Я услышала как охнул Том и распахнула глаза. Вокруг меня по земле разрастался, вился яркий рисунок печатей из свитка. Огонь, невообразимо яркий и горячий, плавил песок в стекло на несколько метров вокруг, поднимался стенами. И что-то рвалось навстречу моему огню, отзывалось на мою магию такой же жаркой волной. Земля под ногами дрогнула раз, другой, огонь взвился до небес, вспышкой освещая все вокруг.

Захари и Том попадали за скалы, прячась от невыносимого жара. А я… а я запаниковала.

Все шло не так. Слишком много силы, слишком яркая и огромная выходит печать, слишком…

Мне стало страшно, я вдруг разом осознала, что именно произошло пять лет назад в ту ужасную ночь.

Энергия сладкой петлей обвивала меня внутри и снаружи, тянула, утаскивала за собой. Я чувствовала, как навстречу мне тянется огненное существо. Кажется совсем не то, какое мы ожидали увидеть, в разы сильнее, больше, опаснее… Оно заинтересованно тыкалось в мою магию, дожидаясь пока я наконец распахну ворота…

Сбоку кто-то расхохотался, и я с трудом смогла скосить глаза. Захари стоял во весь рост, игнорируя ужасный жар, сияя незнакомой, полубезумной улыбкой.

— Ты почти смогла! — закричал он мне. — Ты почти открыла печать! Мы сможем перекроить историю, Ева!

«Что?..»

Я уже не могла остановиться. И, хотя последние слова слова Захари меня снова очень напрягли, магия тащила меня, волокла за собой, уже практически никак не контролируясь. Это напоминало цунами или торнадо, в самый эпицентр которого я успешно влезла сама и теперь не понимала, как это прекратить…

Земля третий раз заметно дрогнула, толкнувшись в ноги. Меня на мгновение словно оглушило, вокруг воцарилась невероятная, звонкая тишина.

Я замерла, не понимая, что происходит, и тут прямо передо мной, за краем горящей на стеклянной земле печати, в воздухе пробежала тонкая трещина. Расцвела слепящим голубым светом, разгорелась, расширилась… и с громким звуком рвущейся ткани рванула в стороны. В лицо мне дохнуло невообразимым холодом, огонь, питаемый моей магией, тут же потух, оставив только дымящиеся линии на стекле из песка.

А из огромной трещины в воздухе, по прежнему светящейся ярким голубым, полилась чернота. Меня затопил ужас, так же темный и глубокий, как-то, что смотрело на меня из этого… Разрыва.

Ноги налились свинцом, приросли к земле, я не смогла бы сдвинутся, даже если бы вспомнила о возможности шевелиться.

Самая черная, безлунная ночь. Тьма глубокого колодца. Она чернилами мгновенно растеклась в разные стороны, и вместе с ней из этого разлома… рванули огромные, такие же черные, блестящие, переливающиеся, руки.

В центре каждой гладкой, шестипалой ладони размером с человека, сиял белым огромный глаз с черной точкой зрачка.

Захари и Том что-то закричали, бросились в стороны. Руки, невероятно гибкие и длинные, мгновенно отреагировали на резкое движение — изогнулись словно резиновые, легко снося двух людей одним ударом. Отшвырнуло их так сильно, что оба упали и не поднялись, изломанными игрушками оставшись валяться, где упали. А меня стиснули пальцы, такие же жутко гибкие, без суставные. Тело обожгло ледяным холодом, я охнула от боли, чувствуя как мгновенно онемела кожа. Но вместо воздуха из легких вышло… облачко ледяных кристаллов. Мельчайшая ледяная взвесь.

Я не успела удивиться ни этому, ни тому, что все остальные ладони заинтересованно уставились на меня с разных сторон — тело резко ослабло, стало чужим и тяжелым, как мокрая вата. Блестящая ониксовая рука вытягивала из меня магию вместе с жизнью. Капля по капле, спокойно, ровно, неторопливо, но уверенно.

Пару раз трепыхнувшись, я обвисла — даже дышать уже толком не получалось…

Я вдруг как-то очень четко осознала, что умираю. Вот так быстро, глупо и… довольно жутко.

— Помо… помоги… те…

У меня не было ни шанса, еще несколько минут, и я просто упаду на запекшийся песок как высохшая оболочка… Пустой фантик…

— Ну и ну.

Ровный мужской голос раздался настолько неожиданно, что хватка руки на мне чуть-чуть ослабла.

— Как же я вовремя.

Белесые глаза в ладонях резко развернулись на голос, чернота плотной волной снова рванула во все стороны, но…

Незнакомец спокойно что-то замычал. Как обычно напевают себе под нос, занимаясь привычной и даже приятной рутиной…

Черная блестящая волна наткнулась на это пение, как будто на преграду, всколыхнулась, дернулась… и поползла обратно. Неохотно и медленно.

И так, напевая что-то похожее на колыбельную, мужчина приблизился. Черная ладонь разжалась окончательно, отпуская меня, и я просто шлепнулась на четвереньки. Мучительно закашлялась, чувствуя боль во всем теле, а особенно в легких и в том самом месте под сердцем, где обычно пряталась моя магия. Раздался шелест, и меня накрыла мужская пелерина. От плотной ткани вдруг стало тепло как от одеяла, в груди разжались ледяные тиски, кашель тут же утих, и я смогла наконец полноценно вдохнуть. С трудом оттолкнувшись руками от земли, превозмогая сильное головокружение, я села. Вцепилась в клетчатую накидку одной рукой, второй вытерла рот и лицо, вяло отметив оставшуюся на рукаве рубашки кровь. И наконец обратила внимание на своего спасителя — прямо между мной и Разрывом стоял высокий мужчина без левой руки.

Он стоял ровно, уверенно, спокойно продолжал напевать колыбельную себе под нос, и ониксовые конечности, словно завороженные его голосом, медленно уползали обратно, прячась в разломе. И, когда последняя окончательно слилась с чернотой трещины, мужчина взмахнул правой рукой. В его пальцах сверкнула крупная, сантиметров пятнадцать, игла.

Мужчина поднял ее над головой… и отпустил. Игла на мгновение повисла в воздухе, медленно закрутилась, как стрелка компаса. Затем, повинуясь еще одному плавному движению, поднялась выше и воткнулась в самый край светящийся трещины.

И я с изумлением обнаружила, что она начала стягивать разлом такой же ярко-голубой нитью.

Мужчина, не прекращая мурлыкать песенку, явно этим убаюкивая нечто в трещине, дирижировал иглой, стежок за стежком зашивая Разрыв.

Это все — и его тихий голос, и движение его руки, и ловкое ныряние в иссиня-черные края Разрыва блестящей иглы — буквально заворожили меня. Я забыла о том, как сильно болит тело и как сильно ноет пустота в груди. В тот миг я забыла вообще обо всем, даже о том, что все это — фактически моя вина. Мой разум впал в транс, больше похожий на сон наяву, и я почувствовала непонятную, но очень… приятную легкость в голове.

Когда игла дошла до самого низа Разрыва, мужчина замолчал, подхватил ее из воздуха и отодвинулся, натягивая сияющую нить.

— Раз уж вы удержались в сознании, будьте так добры, помогите мне, — спокойно сказал он.

Я вздрогнула, не сразу сообразив, что он обращается ко мне — глубокий и сильный голос пробрал меня так же, как чуждый холод до этого.

— На внутренней стороне пелерины закреплено несколько ножниц, — все так же ровно, не оглядываясь, продолжил мой спаситель. — Нужны с узорчатыми синими ручками.

Я засуетилась, попыталась прямо на себе заглянуть под край ткани, только сейчас заметив, что полы накидки реально тянет к земле. Нужные ножницы оказались вторыми по счету, я выхватила их, собираясь протянуть мужчине, но синий металл оказался неожиданно скользким и тяжелым. Ножницы рыбкой выскользнули из слабых пальцев, брякнулись на застывший песок.

— Режьте, — терпеливо скомандовал мужчина, когда я наконец, пошатываясь, встала рядом.

Я тупо уставилась, сначала на него, затем на ножницы в моих руках, с трудом соображая, чего от меня хотят.

Поняв, что я не шевелюсь, мужчина посмотрел прямо на меня. И я снова почти вздрогнула — его глаза, и радужка, и зрачки, целиком светились ярким синим светом, как нить и края Разрыва…

Нервно сглотнув, я с трудом удержалась, чтобы не зажмуриться, и практически наугад щелкнула лезвием ножниц.

Мужчина коротко кивнул, снова взмахнул иглой, словно ставя финальную точку. И уже целиком повернулся ко мне, как-то непонятно вытянув в мою сторону отставленную руку.

Я успела удивиться его позе, подумала, что он так просит вернуть ножницы и пелерину. А еще успела заметить, что свечение его глаз медленно гаснет, так же, как медленно затухает зашитый Разлом над нашими головами, что на фоне стремительно темнеющего мира было хорошо заметно… Но тут в глазах потемнело окончательно.

Пришла в себя я столь же резко, как и отключилась — словно где-то в моей голове щелкнули переключателем.

Но открывать глаза, подскакивать и вообще как-то выдавать, что я уже в сознании не спешила, сначала вдумчиво изучив необычные ощущения.

Во-первых, я явно лежала на чем-то и под чем-то мягким. Если это была кровать, то не чета тем, где я спала обычно… Вокруг приятно пахло чистотой и были слышны слабые, тихие голоса — кажется с улицы, через приоткрытое окно.

Во-вторых, у меня ничего не болело. Физически.

Но совсем без этого все же не обошлось — третьим и самым неприятным моим осознанием стало то, что вместо дара я чувствовала под сердцем пустоту. И эта пустота отдавалась внутри на каждый вдох слабой, но тянущей, сосущей болью…

Решив больше не тянуть, я осторожно приоткрыла один глаз, затем второй, осмотрела чисто выбеленный потолок, съехала взглядом по плотной шторе, за которой действительно виднелось приоткрытое окно… И наткнулась на прямой, ровный взгляд светлых, почти прозрачных, глаз.

Громко сглотнув, я осторожно села — серые глаза моего спасителя никак не светились, но вдруг показались не менее пронизывающими, чем ночью.

Тут я спохватилась. Ночью! Судя по свету за окном, перевалило за полдень!

— Где я? Что с Захари и Томом?

Неожиданно пересохшее горло подвело, и я издала какое-то сипение, как неисправная труба.

Мужчина, сидевший в кресле у окна и явно читавший до этого газету, ловко свернул ее одной рукой и встал. Мгновение смотрел на меня, а затем, полностью игнорируя вопросы, шагнул к дверям.

— Мисти! — негромко позвал он куда-то в бок, после чего все же оглянулся на меня. — Оденьтесь, умойтесь и выходите, я отвечу на все вопросы.

Стоило ему исчезнуть с порога, вместо него в комнату влетела бойкая и веселая девушка со стопкой одежды. Как оказалось — моей одежды, но постиранной, выглаженной и местами тщательно заштопанной.

Пока Мисти подавала мне одежду, подсовывала мне расческу, указывала неприметную дверцу туалетной комнаты и шустро заправляла кровать, она непрерывно болтала. Буквально непрерывно, даже через тонкую дверь мне что-то тараторила. Но при этом, несмотря на неудержимый поток слов, я узнала только то, что с точки зрения Мисти господин очень-очень добр.

Вспомнив его колючий, равнодушный взгляд, я поежилась.

— Сколько я была… в отключке? — с опаской перебила я щебетание девушки.

Мисти на мгновение задумалась, но видимо этой информацией делиться было можно, так что я наконец услышала что-то дельное.

— Господин принес вас три дня назад! Четвертые сутки пошли…

Внутри меня похолодело от зарождающейся паники. Я не понимала где я, почему так долго была без сознания, не знала, что с моими спутниками и что вообще происходит.

На эмоциях я рванула дверную ручку так, словно опасалась, что она может не поддаться, несмотря на находящуюся здесь же Мисти и слова моего спасителя о разговоре.

Дверь из комнаты, как оказалось, вела в небольшую… гостиную. Или столовую. Скромное по размерам помещение было украшено огромным панорамным окном, у которого стоял круглый стол и два кресла — точные близнецы мебели из спальни.

«Господин» сидел за столом, разложив на коленях все ту же газету. На звук шагов, он посмотрел на меня, и от этого взгляда весь мой запал, основанный на страхе, мгновенно затух, словно и не было ничего.

Мужчина молча указал на свободное кресло и уткнулся обратно в печатное издание.

Я так же без слов послушно села, просто не зная, что делать дальше. Но спустя минуту стало очевидно чего он ждал — все та же шустрая Мисти, ухитряясь болтать ровно ни о чем, и явно ничуть не стесняясь того, что ее толком никто не слушает, принялась споро накрывать стол между нами. А я, пользуясь этой паузой, рассматривала при дневном свете моего спасителя — это выглядело конечно не особо вежливо, но… Ночью, в момент Разрыва, мне было мягко говоря не до того, и кроме отсутствия левой руки, я не приметила вообще ничего.

Оказалось, мой спаситель был не так уж молод, как могло показаться при первом взгляде на его фигуру, — точный возраст угадать было невозможно, но сеточка морщин у глаз и на лбу и совершенно седые виски, ярко бросающиеся в глаза белизной на фоне темных волос, говорили сами за себя. Кроме того, по левой стороне лица через бровь и почти до середины острой скулы шел тонкий, явно застарелый шрам, тоже не придававший мужчине красоты.

— Спасибо, Мисти, — коротко бросил он.

И от ровного густого голоса я снова невольно вздрогнула, обнаружив, что девушка полностью сервировать стол.

— Всегда рада, господин! — весело отозвалась та уже практически из-за дверей. — Зовите, если что-то понадобится!

«Господин» коротко вздохнул, ловко сложил газету, видимо дочитав что хотел, и придвинул к себе кофейник.

— Выпейте воды, — спокойно посоветовал он, наливая себе кофе.

Сделал глоток, не добавляя ни сахара, ни сливок, глянул поверх чашки.

Я медленно кивнула, осматривая приличное количество разной еды, блюда и тарелки с которой в основном занимали часть стола с моей стороны. Есть хотелось зверски…

— Я отвечу на все возникшие у вас вопросы, но сначала расскажу ситуацию со своей стороны. Если буду непонятно выражаться, не стесняйтесь уточнять, в моих интересах, чтобы вы сразу все правильно поняли.

Этот человек так сильно сбивал меня с толку, еще ничего не объяснив, что я замерла со стаканом воды в руках, не успев донести его до рта.

Крайне вежливое обращение к несовершеннолетней беспризорнице, коей я как ни крути являлась, непривычная забота, пускай высказанная ровным сухим тоном… Возможно, это был отходняк от произошедшего ночью, но в и так саднящем горле вдруг застрял тугой ком.

— Только перед этим один вопрос. Как вас зовут?

— Ева… — с трудом выдавила я, поспешно хлебнув воды.

— Символично, — мой собеседник сделал несколько задумчивых глотков. — Меня зовут Теодор.

— «Господин Теодор»? — осторожно уточнила я, чуть-чуть успокоившись.

— «Господин» это рабочие издержки Мисти, — уточнил мужчина, снова едва заметно поморщившись. — Просто Теодор. Ешьте, Ева, вы слишком мало весите для своего возраста. Только аккуратно, много сразу нельзя.

Я кивнула и поспешила набить рот едой, следуя намеку удержаться от последующих глупых уточнений.

— Несколько дней назад из центрального хранилища исторических данных Оазиса был украден один из древних свитков призыва магических сущностей. А именно, одного из Демонов.

Теодор начал так прямо, что эта прямота ударила меня под дых — я чуть не подавилась кусочком тоста. С трудом проглотив вставший в горле хлеб, я вытаращила глаза, но Теодор просто подал мне отодвинутый на край стакан с водой.

— Понятия не имею как пошли дела с расследованием хищения, но наместник, вместе с главой хранилища, буквально умоляли как можно скорее отправить в город Шьющего.

Не знаю, как я должна была что-то есть при его рассказе. Я конечно честно пыталась, но вкус еды проходил буквально мимо меня, а каждый кусок пищи приходилось запивать — чтобы не повторилась ситуация со злополучным тостом.

— По удачному для всех стечению обстоятельств, я находился неподалеку, буквально в соседнем городе. И на подходе к куполу ощутил выброс магической энергии такой невероятной мощи, что я бы удивился, если бы это не спровоцировало Разрыв. Что это именно попытка активировать украденную печать я даже не сомневался, а увидев столб пламени издалека — убедился. Оставалось только дождаться закономерного результата и исправить итог чужой глупости.

Теодор посмотрел прямо на меня, буквально проткнул меня своим невыносимым взглядом, внимательно подмечая каждый мой вздох.

— На момент запечатывания Разрыва, ваши спутники не особо пострадали, максимум парочка ушибов и сильная вялость. В отличие от вас и вашей магии. Как маг без всякого опыта и знаний, вы совершили множество грубейших и опаснейших ошибок в призыве, что повлекло за собой появление Разрыва — очевидная компенсация переизбытка энергии в конкретной точке пространства и времени. Если бы я не подоспел вовремя, вашу энергию, всю, подчистую, вытянули бы Его длани, после чего Разрыв бы либо ликвидировался сам собой, либо… увеличился в поисках новых источников. В любом случае вы бы были мертвы и возможно нанесли бы непоправимый вред городу, поскольку купол не спасает от Разрывов извне. Тем не менее я счел вас скорее… жертвой чужого умысла, поэтому забрал с собой, оставив ваших… друзей. Конечно я сообщил наместнику о произошедшем, передав точное местоположение виновников, так что на смерть в пустыне ваших друзей никто не бросил.

Теодор замолчал. Не отрывая цепкого взгляда от моего лица, долил себе кофе, аккуратно отпил.

Я же уставилась в тарелку, мучительно пытаясь переварить его лаконичный рассказ. Самое страшное в нем было то, что я сразу и стопроцентно поверила в каждое сказанное слово.

Моя жизнь, и так сломанная и разбросанная как упавший пазл, окончательно развалилась на куски. Странное было ощущение — пустота снаружи, пустота внутри, словно и не было этих лет борьбы за жизнь.

«...Мы сможем перекроить историю!..»

— Не было никакого ученого… — тихо и горько подытожила я, в основном сама себе. — Не было никакой обещанной награды… Захари и Том сами украли этот свиток. Я догадывалась, но… не была уверена. Не захотела… знать.

Мой собеседник молчал, неторопливо тянул свой напиток, не собираясь никак отвечать на пустые переживания.

В который раз переведя дыхание, я попыталась собраться. Очевидно, что, если бы он не верил в мою невиновность, меня бы здесь не было.

— Что с ними сейчас?

Теодор едва заметно дернул плечом:

— Скорее всего взяты под стражу. Извините, не интересовался их судьбой.

Я подняла глаза на мужчину, но Теодор оставался бесстрастным и совершенно равнодушным — ему действительно было не интересно, и его нельзя было в этом винить…

— Вы обещали мне ответить на вопросы.

Теодор просто кивнул.

— Что я… что я чуть было не натворила?

Мужчина вдруг вздохнул и отставил чашку.

— Вы знаете, почему запрещено пользоваться магией, без официального лицензирования от правительства?

Не ожидая ответа встречным вопросом, я хлопнула глазами. Теодор же окончательно отодвинул чашку и откинулся в кресле.

— Судя по всему, вы и про лицензирование магов не очень в курсе, да? На сколько я помню, официально причина для строгого лицензирования и контроля звучит как сильное истощение магических резервов мира. Использование коих без нужных ограничений грозит искривлением мировой ткани с последующим уничтожением мира.

Невысказанный вопрос видимо прямо мелькнул у меня в глазах, так что Теодор чуть наклонил голову, не давая себя прервать:

— Правда, как это обычно бывает, где-то между. В чем изначальная причина и как на самом деле устроен наш мир знают буквально тысяча человек. Плюс-минус пара сотен. Вы еще очень юны, и мысли о нескладности нашей истории вряд ли вас посещали, но почему то в свое время было решено… спрятать эту правду от большинства. Дело в том, что магия и все, что относится к магическому, были даны нам… тем нечто, что мы сейчас именуем Демонами. Так уж сложилось исторически. Магия — это ничто иное, как суть материи всего сущего, нити бытия, энергия жизни. Никто не знает, чье вмешательство было первым, Их или Божественное, но Они вместе — та внешняя сила, что создала нас, людей. В чем был изначальный смысл делать нас такими, никто конечно же не знает, но итог Их создания таков, что человеческие тела могут вытягивать и искажать суть материи. Кто-то может брать ее целыми кусками, кто-то каплями, но мы делаем это абсолютно все, осознанно и неосознанно, вольно и невольно. Капли, взятые случайно, рано или поздно возвращаются в мир, это естественный круговорот магии. Но если перестараться, отхватить лишнего, совершить ошибку в расчетах, попытаться призвать то, что давно запечатано, не рассчитав сил, — это все равно что резко вырвать целый клок в ткани мироздания. Поскольку в природе всегда и во всем соблюдается баланс, в момент Разрыва приходит Он, точнее то, что мы называем длани Его. Энергия забирается обратно, возвращается прямым путем в этот самый естественный баланс. К сожалению в такой ситуации, на словах кажущейся благом, чаще всего гибнут все. Забирается вся энергия, без разбора. Сначала мага, что совершил ошибку, затем всех, кого успела коснуться эта магия… Здесь, уже как баланс для Него, существуем мы — Шьющие.

Я не удержалась и поежилась — благом эти самые длани не казались с моей точки зрения даже на словах, что уж говорить про личную встречу. Скорее карой за глупость…

— Звучит… жутко, — призналась я. — Возможно, оно и к лучшему, что об этом знают немногие… Звучит… слишком удачно для образования религиозных общин, что тоже… не очень полезно…

Теодор вдруг коротко хмыкнул, удивив меня неожиданной эмоцией.

— Удивительное критическое мышление, — как будто даже одобрительно отозвался он. — В большинстве своем именно такому ходу человеческой логики мы обязаны таким дисбалансным состоянием мира. Как я помню, в истории оставили только две войны, начавшиеся на религиозном основании. Из шести, хотя все шесть были одна ужаснее другой. Возможно к лучшему, возможно к худшему — у живущих ныне слишком мало плохих примеров перед глазами и слишком много умалчиваний. Но Шьющие не лезут в политику, и я не исключение.

«Сто восемьдесят два года…» вспомнила я и мне вдруг захотелось засмеяться. Горько и отчаянно. Какая же я была слепая!

— Но почему… — я перевела дыхание, набираясь храбрости. — Почему вы рассказываете мне все это?..

Мой собеседник вдруг чуть опустил свой кинжальный взгляд, уставился мне куда-то в район сердца — аж невольно захотелось прикрыть болезненное место ладонью.

— Тех, кто выжил после прикосновения Его, можно по пальцам пересчитать, — Теодор непонятно повел иссеченной бровью. — Ваша магия вернется, пускай сейчас вы чувствуете лишь неприятную пустоту. Но отныне и навсегда на вас и вашей магии Его метка. Вас коснулась Его длань, но вы не умерли, а значит вас будет невольно притягивать к Разрывам.

Теодор обратно поднял глаза, но его взгляд неожиданно стал задумчивым. Словно даже смягчился и чуточку потеплел.

— Когда-то, очень давно, я был таким же как вы, — продолжил он. — Я был старше, дара во мне было намного меньше, но совершить безрассудную ошибку этого хватило. Шьющий спас меня почти в последний момент, успел закрыл Разрыв.

— Тогда вы и потеряли руку… — догадливо шепнула я.

Теодор конечно же услышал и кивнул.

— Защищать так, как смог защитить вас я, в те времена еще не умели. Но Шьющий, что спас меня, стал моим учителем, и вместе мы создали очень многое.

Я снова глубоко задумалась, невидяще уставившись на узорчатую скатерть. Теодор даже не думал меня торопить. Снова налил себе уже явно остывший кофе, неторопливо сделал несколько глотков.

Он не давил на меня, не угрожал, даже не напоминал, что выбора у меня как такового нет в принципе.

За сокрытие мага грозило строгое наказание, за попытки магичить без разрешения — пожизненное клеймо, поскольку считалось, что это прямая угроза куполу. Чем я могла отделаться за попытку призвать демоническую сущность и за открытие Разрыва?.. Ответ был очевиден.

— Меня будут искать… — полувопросительно пробормотала я. — Зачем вам такая ученица...

— Почти четверть Шьющих начинают свой путь именно так, — серьезно сообщил мне Теодор. — Пока вы моя ученица, вы неприкосновенны и вашу судьбу решаю только я.

Он мгновение помолчал и приподнял изрезанную шрамом бровь.

— Если это единственное, что вас волнует…

— Мне совсем недавно исполнилось шестнадцать, — я вздохнула и потерла лицо. — Моя никчемная, никому не нужная жизнь успела за это время дважды или трижды развалиться, при чем исключительно благодаря мне самой. По всем правилам я должна была умереть либо в Разрыве, либо потом на… казни, либо вовсе намного раньше, в какой-нибудь грязной канаве, опухшая от голода. Но тут приходите вы, весь такой… взрослый и сильный… и выдергиваете буквально из-под топора, уже опустившегося на шею.

— Теодор значит «дар божий», — серьезно сообщил мне Теодор. — А Ева — «дающая жизнь». Я не просто так удивился вашему имени.

Не удержавшись, я тихо рассмеялась. В какой-то момент смех вдруг перешел во всхлипывание, и я снова закрыла лицо локтем, стараясь дышать медленно и размеренно — только девчачьей истерики сейчас и не хватало…

Через рукав пробормотала:

— Это все, что вы можете мне сказать?

— С прошедшим днем рождения, — все так же серьезно отозвался Теодор.

От неожиданности этой реплики в сочетании с непробиваемым тоном я все-таки на него вытаращилась, буквально не зная, как на это реагировать. Теодор же прищурился, глянул как-то… иначе… и отвернулся.

— Мисти, — вроде бы негромко позвал он в воздух.

Однако этот негромкий голос пробрал такой вибрацией, что я не сомневалась, что девушка, находись она хоть в подвале, услышала. И оказалась права — прошло меньше минуты, как по коридору застучали быстрые шаги.

— Мисти, закажите нам автомобиль, — вежливо попросил Теодор, вставая с кресла.

Снял со спинки кресла знакомую пелерину с тяжелыми полами, накинул на одно плечо, закрывая отсутствие левой руки.

— У нас с юной Шьющей множество дел.

Я, невольно подскочив следом, на этих словах замерла, не сразу осознавая, что речь про меня.

Мисти окинула меня одобрительным и уважительным взглядом, и тут же затараторила:

— Но, господин, я не вижу нитей! Так вы далеко не уйдете, любой Часовой учует вашу спутницу сразу, как выйдете за порог! Вы ничего не забыли?

— Забыл, — ровно согласился Теодор. Развернулся, мгновенно оказавшись рядом, и вдруг опустился передо мной на колено, протянул руку. От его порывистых движений я откровенно шарахнулась, не понимая, чего мужчина от меня хочет, уставилась на него, поджав руки к груди, словно он пытался меня схватить. Но Теодор молча и неподвижно ждал, и я тихонько вздохнула. Как-то глупо начинать чего-то бояться, окончательно отдав перед этим свою жизнь в чужое распоряжение…

Осторожно вложив свою тонкую лапку в широкую мужскую ладонь, я не удержала улыбку — рука Теодора легко могла обхватить обе мои и еще оставалось место… Словно реагируя на мои мысли, Теодор сжал пальцы. Его глаза полыхнули огнем, но не голубым, как было у Разлома, а теплым золотистым. Такого же цвета нити, соткавшиеся прямо из воздуха, коконом свились вокруг наших рук, жидкостью протекли сквозь его и мои пальцы, щекотнули сжатую ладонь… Меня бросило в жар, разум поплыл, будто я снова находилась в эпицентре огненного безумия, но… В следующее мгновение я вдруг увидела себя глазами Теодора — маленькая, всклокоченная вся, как воробей, и только глаза тоже светятся золотым. И сразу после этого меня… бросило в его разум — передо мной замелькали смутные обрывки чужих воспоминаний, сумбурные, совершенно непонятные и не запоминающиеся. Много, очень много отрывков.

Выпала я из этого цветного калейдоскопа так же неожиданно. Озадаченно потрясла головой, пытаясь сообразить что со мной и где я, но чужая жизнь отпустила меня не сразу. Чужих воспоминаний во мне не осталось, нет, но вот ощущения…

Теодор сразу руку мою не отпустил и с колена не поднялся, внимательно наблюдал за моим лицом. Так что я смогла посмотреть на него прямо — глаза в глаза.

— Сколько же вам лет?.. — одними губами спросила я.

Мужчина прищурился. Его серые глаза явственно потеплели, и я вдруг поняла, что он так необычно улыбается — если не знать, не заметишь даже. Но теперь я откуда-то это знала…

— Я рад, что успел.

Прозвучало невпопад, но я поняла. И он знал это.

Поймав мою ответную улыбку, Теодор разжал руку и встал, отошел к двери.

Его место тут же заняла Мисти, засуетилась вокруг меня. Попыталась повторно пригладить мне короткие волосы, непонятно откуда вытащила легкий плащ, накинула на плечи, принялась застегивать невидимые ремешки…

И при этом непрерывно тараторила о том, как она рада, что господин наконец нашел себе ученицу, как грустно было его видеть в вечном одиночестве и как приятно стать свидетельницей первых шагов начинающей госпожи.

— Сколько на самом деле было Разрывов за эти сто восемьдесят лет, о которых говорится в учебниках? — негромко спросила я в спину Теодора.

— Девяносто четыре, — не оборачиваясь, бросил мужчина.

— Вместе… с последним или без?

— Без.

Я вздохнула, глянула на Мисти, и девушка бодро мне подмигнула.

— Получается, уже девяносто пять… Много для периода «вообще без Разрывов»…

— В течении пары суток появится еще один, — сухо сообщил Теодор, наблюдая за мной и Мисти от дверей. — Выброс энергии был очень большой и нестабильность пошла волнами, образуя новый эпицентр. Я все объясню по пути, если мы наконец-то выйдем из дома. Мисти, если вы не поняли, это я к вам в первую очередь обращаюсь…

Девушка хихикнула и отпустила меня, наконец сочтя мой вид приличным.

Коротко кивнув ей на прощание, мужчина просто развернулся на выход, и я заторопилась следом за ним.

— Я должна буду как-то… помочь с будущим Разрывом?

— Нет.

Теодор шел быстро и размашисто, я едва за ним поспевала, сильно проигрывая в длине ног.

— А как же ваши ножницы?

Мужчина повел плечом под накидкой, и я поняла, что он усмехается.

— Я очень много лет справлялся самостоятельно.

Мы вышли на оживленную улицу в самом центре города — аккурат неподалеку от места, где находилось хранилище знаний. Мимо прошел, на два роста возвышаясь над потоком людей, суставчатый Часовой. При движении он издавал тихие пощелкивания, в остальном двигаясь достаточно плавно и почти беззвучно. Услышав этот едва слышимый среди гомона людей звук, я невольно, по привычке втянула голову в ворот плаща. Но Часовой мирно протопал мимо, никак не выделив меня среди толпы и даже клювастую голову в нашу сторону не повернув.

Засмотревшись вслед уходящей блестящей махине, я не заметила, что Теодор притормозил. И со всего маха врезалась в твердую спину.

— Вы слишком слабы, чтобы сейчас приближаться к Разрыву, — как ни в чем не бывало продолжил разговор мужчина, когда я вынырнула сбоку. — И вам очень многое нужно узнать. Шьющей не становятся за пять минут.

— Я понимаю, — проворчала я, потирая нос.

Еще раз оглянулась в сторону ушедшего Часового, покосилась на совершенно невозмутимое лицо Теодора. И, снова потерла нос, но уже чтобы скрыть смущение.

— Спасибо,.. наставник.

Теодор легко понял меня без лишних слов, это явно становилось нормой нашего общения. Глянул с высоты своего роста, внимательно и задумчиво, после чего сделал неожиданную вещь — быстро взлохматил мне волосы, так старательно уложенные Мисти.

— Идемте, — голос его оставался все таким же ровным.

Только морщинки разбежались от пронзительных светлых глаз.

— У нас очень много дел.

И вопреки собственным словам, двинулся дальше сильно сбавив скорость, хотя на его широкий шаг моих по прежнему нужно было три.

Не знаю, в чем было дело — в том, кем Теодор являлся или в том, что это был Теодор, — перед нами все расступались, пропуская без задержек. Так что я аккуратно зацепилась за край пелерины спутника — просто чтобы не терять его темп.

А сама без опаски крутила головой на ходу, осматривая центральную часть города, которую за столько лет жизни в Оазисе так ни разу и не видела. И размышляла о своей странной судьбе, которая так резко изменилась за каких-то несколько дней.

Впереди по прежнему была одна сплошная неизвестность, но… Впервые за шестнадцать лет жизни мне было не страшно. Не страшно думать о будущем, не страшно топать прямо по центру мостовой, не страшно от проходящих мимо Часовых.

До этого я всегда чего-то боялась, никогда не чувствуя себя в безопасности. Даже рядом, или скорее особенно рядом с Захари и Томом ни разу не чувствовала себя спокойно, всегда знала, что они ходят по краю не меньше меня и… не постесняются толкнуть, если что.

Но вот в итоге… Я оступилась, но вместо смертельного падения получила удивительный и невероятный шанс стать тем, кем с детства восхищалась. И возможность наконец-то хоть какое-то время вообще ничего не бояться…

Рассматривая сверкающую на солнце стеклянную крышу хранилища исторических данных, я пришла к выводу, что, какие бы испытания не ждали меня впереди, за этот момент я буду благодарна удивительному Шьющему Теодору всю жизнь. К чему бы мой странный, изорванный и сшитый золотыми нитями путь меня не привел.