До свидания (гет)

В зале аэропорта пахло кофе из автоматов и одиночеством. Осенний Хитроу удивительно точно отражал внутреннее состояние Теодора. Двойной эспрессо, стакан воды — вот и весь его завтрак сегодня. После регистрации он надеялся перекусить в одном из кафе в магической части зала, но заметил её.

Гермиона Грейнджер со своими невозможными волосами стояла у стойки регистрации. Бежевое пальто — он уверен — трансфигурировано из её любимой мантии, той самой, которую они вместе купили пять лет назад в одном из бутиков Косой аллеи.

«Прошло уже пять лет», — Тео невесело усмехнулся своим мыслям и снова взглянул на ведьму.

Она не смотрела в его сторону, можно было просто отвернуться, пройти мимо.

Можно. Но, увы, предсказуемо судьба распорядилась иначе.

Гермиона уже шла в его сторону, не поднимая головы от книги, в которую вместо закладки вложила билет и талон.

«Опять слишком увлеклась чтением», — подумал Теодор.

— Лиссабон? — протянул он, рассматривая её посадочный талон. Голос от долгого молчания звучал хрипло и глухо.

Гермиона остановилась и вздрогнула. Обернулась. Когда она подняла на него взгляд, в её глазах — всё тех же, цвета солёной карамели — мелькнуло что-то: то ли паника, то ли надежда.

— Да. Ты тоже?

Он молча достал свой из пиджака, и они сверили билеты. Рейс был один и тот же.

* * *

Самолёт — большая железная банка с крыльями, напоминал аквариум, в который запустили слишком много рыб. Тесно, душно, никакого личного пространства. Их места оказались в одном ряду, но через проход. Высших сил не существовало, но иначе эту горькую иронию было не объяснить.

— Я могу попросить пересадить… — Теодор заметил, как Гермиона неуверенно потянулась к правому предплечью, где у неё под блузкой была закреплена палочка.

— Не надо.

Он пил виски — обычный магловский — и даже не морщился, а Гермиона изредка бросала на него взгляд и крутила на пальце обручальное кольцо, которого раньше там не было. Хотелось рассмотреть украшение ближе, но он трусливо лишь утопил взгляд на дне бокала.

— Ты замужем? — всё-таки спросил. Ответ был очевиден, и Тео не хотел его знать.

— Была.

— А ты?

— Нет.

Тишина, будто перегородка, натянулась между ними. Больше им говорить было не о чем.

За иллюминатором плыли облака, бесконечные и холодные, как пустота в его душе. Под ними оставался Лондон, а впереди — спустя сто двадцать минут полёта — ждал Лиссабон.

Тринадцать тысяч секунд, чтобы набраться храбрости и сказать то, что так и не было сказано за пять лет.

Взглядом он нашёл стюардессу, чтобы заказать ещё порцию алкоголя и потом поговорить с Гермионой, но заметил, что та уже уснула. «Вот и поговорили». Попросив плед, он накрыл её.

* * *

Лиссабон встретил их осенним дождём.

В ожидании багажа они снова столкнулись. Не сговариваясь, вместе вышли из аэропорта и взяли такси. Она назвала адрес, а он, абстрагировавшись от реальности, не услышал — или не захотел услышать, — куда они направляются.

— Здесь. Пожалуйста, остановите здесь, — вдруг прервала монотонный звук капель дождя Гермиона.

Та самая улица. Тот самый отель в исторической части, с жёлтым фасадом и красными ставнями. Кафе на первом этаже, где они когда-то сидели до утра, теперь было закрыто. Ржавый замок на дверях и разбитое окно довершали картину.

— Мы могли бы… — начал Теодор.

Гермиона отмахнулась от его слов и вышла из машины прямо под льющуюся с неба воду.

— Не надо, — произнесла она. — Давай просто прогуляемся.

Под дождём, без зонтов, без чар — дурацкий Статут не позволял, — но вдвоём.

Они брели по мокрым камням и плитам. Каждый шаг отдавался болью — но виноваты были не скользкие камни, а её поцелуи. Те самые, что когда-то обжигали, а теперь лишь ранили.

* * *

Вернувшись в магловский пансионат на окраине, они решили провести этот вечер в номере, который взяли один на двоих. Они уже были здесь раньше. Тогда. Номер скромный по размерам, дурацкие обои в цветочек, кровать под стеганым покрывалом и запах сырости с балкончика. Чтобы как-то разрядить обстановку, Теодор выбежал в ночь и вскоре вернулся с бутылкой вина — того самого, что они любили раньше. Он надеялся, она помнит.

Гермиона пила и морщилась — теперь оно казалось ей слишком кислым.

— Тео… Ты помнишь, мы обещали вернуться сюда? — спросила она шёпотом. — Вместе. Ты помнишь, как это было?

— Я вернулся. Просто на пять лет позже, — он усмехнулся и всё-таки поднял взгляд. На неё. Прямо в её карие радужки.

— Почему ты не ответил тогда на моё письмо? — теперь её очередь прятать глаза.

— Я боялся, что если его открою… — голос предательски сорвался.

Гермиона открыла рот, хотела сказать, что всё ещё любит его, что все эти пять лет скучала. Простила. Но тут Теодор отвернулся, и она просто пожала плечами.

— Жизнь — странная штука, правда?

На подоконнике засыхали цветы, купленные в первый вечер, а за окном жил Лиссабон.

* * *

Темнота, алкоголь, раскаты грома за окном, несказанные слова — всё смешалось, стирая границы. Остались только кожа, дыхание и давно забытый запах друг друга. Его пальцы скользнули по её спине, пробрались под блузку, пробежались кончиками вдоль позвоночника, словно заново изучая — медленно, неуверенно, будто боясь, что она передумает и снова исчезнет из его жизни.

— Ты помнишь? — прошептал он, губами касаясь точки на её шее — той самой, от прикосновения к которой она когда-то теряла голову.

В ответ Гермиона тихо всхлипнула и впилась ногтями в его плечи, словно пытаясь удержать то, что уже ускользало. Ещё один всхлип, тяжелый вздох, и она будто сдалась. Решилась, отпустила плечи и вплела пальцы в его кудри, оттянула.

Они — их тела — помнили всё: как доставлять друг другу удовольствие, как находить и чувствовать друг друга в темноте, как сливаться в единое целое. Помнили. Но теперь в каждом движении была не только страсть, но и боль. Боль от времени, которое они потеряли, от вопросов, которые так и не задали, и те остались без ответов, от обид, которые себе придумали.

Он вошёл в неё, и она зажмурилась. Не от боли — Теодор был нежен — и не от удовольствия, а от того, как это было знакомо и одновременно чуждо. Будто через этот момент, через близость, они пытались вернуть то, что уже нельзя было вернуть словами. Стереть упущенные годы и переписать их.

Тишина. Потом была тишина. Давящее ощущение пустоты, прерывистое дыхание, пальцами он ощутил слёзы на её лице, хотел что-то сказать, но лишь притянул её к себе, закрыв глаза. Они поговорят утром. Наверное.

* * *

Лиссабонский рассвет пробивался сквозь полупрозрачные занавески, окрашивая комнату в бледно-голубые тона, словно акварелью. Тео проснулся первым: его веки дрогнули, будто он сопротивлялся так быстро наступившему новому дню. Он лежал на боку, и первое, что увидел, — пружинки кудрей Гермионы, разбросанные по подушке. Маленькая и хрупкая, она лежала к нему спиной, и ему открывался прекрасный вид на её обнаженную спину.

Он не шевелился, боялся разрушить этот миг — последний, где они еще принадлежали друг другу. Вчерашнее вино оставило горькое послевкусие.

Гермиона слегка вздрогнула, потянулась и открыла глаза.

— Уже утро? — её голос был хрипловат ото сна.

— Да. — Теодор не стал добавлять «последнее».

Они оба это прекрасно помнили.

Она перевернулась, и их взгляды встретились. Два чужих человека в одной постели. На мгновение лишь ему показалось, что в её глазах мелькнуло прежнее тепло. Но Гермиона отвела взгляд, села и стала собирать вещи.

— У меня в полдень рейс в Барселону, — сказала она. Голос ровный, будто докладывает начальнику.

Теодор кивнул.

— Я возвращаюсь в Лондон. — Чемодан он собрал еще с вечера, билет торчал в боковом кармане.

Они одевались молча. Уже внизу, в лобби отеля, он заметил, как дрожат кончики её пальцев, и хотел взять её ладонь в свою. Но не стал.

* * *

В аэропорту дождь уже закончился. Они стояли у терминала. Их разделял влажный и тяжелый после дождя воздух, чемоданы и пять лет молчания.

— До свидания, Тео.

— До свидания, Гермиона.

Она повернулась, сжала ручки чемодана так, что костяшки пальцев побелели, и пошла, не оглядываясь. Он остался стоять и смотреть, как её фигура, удаляясь, становится всё меньше и меньше.

Его рука потянулась к карману пиджака — там лежал ещё один билет. В Барселону. На её рейс.

Теодор так и не сделал шаг.