Шестерни Судьбы (гет)

Лондон дышал паром и дымом, словно огромный живой организм, где каждое существо было частью единой механической симфонии. Гигантские башни из меди и латуни пронзали вечно серое небо, увитые паутиной пневматических труб и гудящих эфирных кабелей, которые словно жужжали и вибрировали на ветру. Внизу, в лабиринте каньонов улиц, грохотали паровые омнибусы, шипели клапанами автоматоны-дворники, а тусклый свет газовых фонарей с мерцающими кристаллами едва пробивался сквозь удушливый смог, придавая всему городу призрачный, почти мистический оттенок.

Вдали, словно дремлющий механический бог, возвышался Институт Чаромеханики и Астральной Инженерии «Хогвартс», его башни вращались и искрились под тяжестью эфира, а мосты между корпусами с грохотом выдвигались и убирались, сопровождаемые скрежетом шестеренок.

Для Джиневры Уизли, первокурсницы, только что прибывшей на скрипучем паровом дилижансе из провинциального городка, Хогвартс был одновременно чудом и кошмаром. Это был не замок из сказок, а колоссальный, постоянно движущийся организм из металла и магии. Башни вращались, следуя за невидимыми астральными потоками, мосты между корпусами выдвигались и убирались со скрежетом шестеренок, а воздух вибрировал от низкого гула центрального Эфирного Ядра, бьющегося где-то в недрах Института.

Джинни сжимала в руке свой Фокус-Механизм — изящное устройство из полированной меди и старого дуба, собранное ею самой из деталей списанных хронометров и сломанных музыкальных шкатулок. Он лежал в ладони теплым, знакомым грузом, единственным якорем в этом головокружительном мире шестеренок и пара. Ее братья, уже прославившиеся своими надежными, но предсказуемыми паровыми двигателями и ремонтными автоматонами, подтрунивали над ее чутьем.

— Настоящая инженерия, Джинни, — говорил Билл, протирая замасленную ветошь, — это расчеты, схемы, точность! А не твое кажется, эта шестеренка хочет стоять вот здесь.

— Верно, Джин! — подхватывал Чарли, осматривая клапан парового котла. — Механизм не чувствует, он работает по правилам, которые ты должна рассчитать!

Сердце девушки билось в унисон с гулом Института. Она чувствовала механизмы не просто как набор деталей, а как живую историю — симфонию, которую надо лишь правильно услышать и понять.

Она слышала не просто тиканье, а ритм их жизни, ощущала напряжение в металле, видела потоки эфира, струящиеся по медным жилам устройств. Проблема была в том, что профессора Хогвартса требовали партитур — точных чертежей и формул, а не вдохновенной импровизации.

Первые недели учебы были пыткой. Теория давалась легко — логика механических принципов и законы астральной динамики оказались на удивление понятны ее уму. Но на практических занятиях по Сборке и Наладке, где требовалось следовать строгим инструкциям и схемам, ее руки словно жили своей собственной, упрямой жизнью. Они интуитивно подбирали детали, меняли их местами, перенастраивали узлы, пока механизм не начинал работать — часто гораздо эффективнее и элегантнее, чем предполагалось официальной схемой, но совершенно, возмутительно неправильно с точки зрения методички.

— Уизли! — раздавался крик профессора Флитвика, крошечного, но громкого чаромеханика с блестящими очками и механической рукой. — Что это?! Почему вы используете асинхронный винт здесь?! Схема четко предписывает синхронный!

Джинни вздрагивала, но, видя, как ее маленький тестовый автомат весело застучал своими латунными ножками, отвечала робко:

— Профессор, я… я просто почувствовала, что так будет лучше. Он… он казался более уместным с этим винтом.

Флитвик снимал очки, протирал их механической рукой и смотрел на нее с выражением смеси безнадежности и тихого удивления.

— Уместным… Уизли! Они бывают рабочими или нерабочими! Но, черт возьми… он и правда работает быстрее. Невероятно. Опять двадцать пять!

Такие моменты вызывали у одних преподавателей скрытое восхищение ее неординарным талантом, у других — откровенное раздражение и подозрение. Она была Уизли — талантливой, но из небогатой, хоть и уважаемой, семьи механиков, и ей отчаянно хотелось доказать, что ее дар — не просто причуда или везение, а полноценный, признаваемый талант.

Именно в это время, на одном из первых занятий по Астральной Динамике, она и встретила его. Зал был наполнен гулом активаторов и мягким свечением эфирных полей. Джинни искала свободное место среди столов, заставленных приборами из полированной меди и искрящихся кристаллов. Ее взгляд скользнул по классу и остановился на молодом человеке, сидевшем в одиночестве у окна, откуда открывался вид на вращающиеся башни Института. Его поза была непринужденной, но в ней чувствовалась надменность. Волосы цвета платины были безупречно уложены, а форма — темно-зеленого цвета с серебряными нашивками и эмблемой какой-то старой, знатной семьи — выглядела на порядок дороже, чем у большинства студентов. Перед ним на столе стоял портативный астральный анализатор последней модели, явно не из списка рекомендованного оборудования для первокурсников.

Когда Джинни проходила мимо, его взгляд, пронзительный и полный холодного высокомерия, остановился на ней.

— Смотри, куда идешь, Уизли, — произнес он ровным, холодным тоном, в котором слышалась легкая, неприятная насмешка.

Джинни остановилась, удивленная, что он знает ее фамилию. Она не помнила, чтобы встречала его раньше.

— Что? — переспросила она.

— Твои ботинки слишком близко к моему анализатору, — пояснил он, даже не потрудившись повернуться полностью. Его взгляд задержался на ее руках, сжимающих Фокус-Механизм. — И что это за… рухлядь? Набор деталей с барахолки?

Щеки Джинни вспыхнули. Она крепче сжала свой механизм.

— Это мой Фокус-Механизм, — гордо ответила она. — И он работает.

Он наконец повернулся к ней, его бледное лицо выражало скуку, смешанную с превосходством.

— О, я не сомневаюсь, что он работает, в меру своих весьма скромных возможностей, — протянул он. — Но здесь, Уизли, мы строим будущее. Будущее требует точности, мощности, эффективности. Не самодельных игрушек. Я Драко Малфой, — добавил он, словно это объясняло все на свете.

Джинни выгнула бровь и скривилась.

— Моя семья проектировала пневматические сети Лондона, когда твои, вероятно, еще чинили паровые плуги.

Джинни почувствовала укол раздражения.

— Моя семья, мистер Малфой, гордится своей работой. А для меня этот набор деталей гораздо надежнее любого самого нового анализатора, когда нужно понять, почему механизм не хочет работать правильно, а не просто получить набор цифр, — ответила она и поджала губы.

Драко приподнял бровь, похоже, немного удивленный ее прямотой. Но усмешка не сошла с его лица.

— Интересно. Значит, ты предпочитаешь чувствовать вместо знать? Удачи тебе с таким подходом на экзаменах, — произнес он, снова отворачиваясь к окну. — Теперь, если ты не возражаешь, мне нужно настроить мой анализатор. Он не чувствует, к сожалению, но зато дает точные данные.

Джинни почувствовала себя маленькой и униженной, но не позволила себе показать этого. Она нашла свободное место подальше от него, но его слова и высокомерный взгляд засели у нее в голове. Малфой был воплощением всего, что она не любила в подходе к инженерии — холодной, расчетливой точности, лишенной понимания самой жизни механизмов. Но он также был частью мира, в который она так стремилась попасть.

Шанс доказать свою правоту, не только Малфою, но и всему Хогвартсу, представился в виде ежегодного конкурса «Искра Будущего», спонсируемого самой «Реддл Индастриз». О Томе Реддле и его корпорации шептали с придыханием. Его портреты — молодого, невероятно харизматичного гения с пронзительным, умным взглядом — украшали обложки всех ведущих журналов: «Паровой Прогресс», «Эфирные Горизонты», «Автоматон Сегодня». Его компания создавала самые передовые автоматоны — говорят, способные почти к самостоятельному мышлению, самые мощные и компактные эфирные генераторы, самые быстрые и элегантные дирижабли, затмившие собой устаревшие модели Министерства. Логотип «Реддл Индастриз» — стилизованный латунный змей, кусающий собственный хвост, — был повсюду: на билбордах, на униформе инженеров, на корпусах машин. Это был символ неограниченной мощи, вечного движения и безграничных, порой пугающих, инноваций. Стипендия от Реддла была мечтой каждого студента, пропуском в мир больших технологий, власти и безграничных возможностей.

Джинни провела недели в мастерской, почти не появляясь на других занятиях и игнорируя стандартные задания. Она не пыталась создать что-то громоздкое или очевидно полезное с точки зрения общепринятых стандартов. Вместо этого она сосредоточилась на чем-то малом и сложном, что требовало ее уникального чутья. Она собрала крошечного механического колибри. Его крылья были сделаны из тончайших пластинок часовой пружины, переливающихся как перья, глаза — мерцающие осколки эфирных кристаллов, способных улавливать малейшие потоки энергии, а сердце — сложнейший микромеханизм, который она настраивала не по расчетам, а по внутреннему чутью, по вибрации, по звуку, пока не почувствовала идеальный баланс и ритм. Колибри не просто летал — он парил, зависал в воздухе с поразительной устойчивостью, реагировал на малейшие изменения воздушных потоков и эфирного поля с невероятной грацией, его латунное тельце переливалось в тусклом свете мастерской, казалось почти живым.

День конкурса был суматошным. Огромный Зал Прототипов гудел от сотен студентов, их нервных голосов и шипения их творений. Воздух был плотным от озона, машинного масла, эфирного излучения и амбиций. Представители Министерства, важные профессора и инженеры из разных компаний ходили между столами, осматривая проекты с серьезным видом. Джинни стояла у своего небольшого стола, чувствуя себя маленькой и незначительной рядом с громоздкими паровыми машинами, сложными аналитическими аппаратами, многофункциональными автоматонами и генераторами других студентов. Ее колибри, покоившийся на бархатной подушечке, казался просто изящной безделушкой по сравнению с этими монстрами инженерии. Она мельком увидела Малфоя у его стола — перед ним стоял впечатляющий, сверкающий полированной сталью и рубиновыми кристаллами астральный проектор, способный, по слухам, создавать трехмерные схемы механизмов прямо в воздухе. Он выглядел самоуверенным и спокойным.

Она почти не заметила, как в зале постепенно воцарилась тишина, прерываемая лишь редким шипением и гулом машин. Толпа расступилась, словно перед королевской особой, пропуская его. Том Реддл. Он был даже моложе и эффектнее, чем на портретах, источая ауру силы и интеллекта. Одетый в безупречно сшитый костюм из очень темной, почти черной ткани, он контрастировал с блеском его начищенных до зеркального блеска механических ботинок, которые издавали тихий, четкий стук по полированному полу. Он двигался с хищной, уверенной грацией, его темные, глубокие глаза быстро и цепко сканировали зал, задерживаясь лишь на мгновение на каждом проекте, словно мгновенно просчитывая его потенциал и недостатки. Рядом с ним семенили пара бледных, внимательных ассистентов с планшетами и пара суровых, широкоплечих охранников в форме «Реддл Индастриз» с блестящими латунными змеями на воротниках, выглядящих не менее механическими, чем некоторые экспонаты.

Реддл прошел мимо огромных вычислительных машин, мимо мощных паровых манипуляторов, мимо изящного проектора Малфоя, который даже не удостоился его взгляда. Его взгляд, казалось, скользил по поверхности, ища что-то иное, что-то, что было скрыто от обычных глаз. И вдруг он остановился. Прямо перед столом Джинни.

Он не смотрел на крошечного колибри, как на объект или игрушку. Он смотрел сквозь его изящную оболочку, на сложнейший микромеханизм внутри, на то, как эфирная энергия струилась по его тончайшим медным жилкам, заставляя его пульсировать невидимой жизнью. Джинни почувствовала, как его взгляд, острый, как хирургический скальпель, словно проникает в самую суть ее творения, понимая его не логикой или расчетом, а чем-то иным, схожим с ее собственным, интуитивным чутьем.

Затем, очень медленно, он поднял глаза на нее. На одно короткое, бесконечное мгновение их взгляды встретились. В его темных, бездонных глазах не было ни тени снисхождения или простого любопытства. Там был холодный, расчетливый, но потрясенный блеск узнавания. Словно он искал определенный компонент для какого-то своего, непостижимого механизма, и только что обнаружил его — в этой испуганной, стоящей перед ним первокурснице с рыжими волосами.

— Прекрасная работа, — тихо произнес он.

Сердце Джинни заколотилось так сильно, что, казалось, заглушило низкий гул самого Института. Она смогла лишь кивнуть, не в силах произнести ни слова. Он знал! Как он, холодный гений логики и эффективности, мог понять то, что даже ее собственные братья считали просто чудачеством?

Реддл чуть заметно, почти неосознанно кивнул, не ей, а самому себе. Он задержал взгляд на ее лице еще на долю секунды, его глаза словно взвешивали и анализировали ее, а затем, с тем же плавным движением, развернулся и прошел дальше, не сказав больше ни слова, не взглянув на другие проекты с таким же интересом.

Джинни стояла, словно в трансе, не веря в произошедшее. Она не выиграла главный приз — его, конечно же, получил студент с громоздким, но безупречно рассчитанным и построенным паровым анализатором, способным предсказывать погодные изменения с точностью до секунды. Малфой, к своему очевидному неудовольствию, занял лишь второе место со своим проектором. Но когда толпа начала постепенно расходиться, обсуждая результаты, к столу Джинни подошел один из ассистентов Реддла — молодой человек в строгом сером костюме, выглядящий безупречно, но совершенно безлико.

— Мисс Уизли, — произнес он сухим, безэмоциональным тоном, словно зачитывая официальное объявление. Он протянул ей визитку из плотного, дорогого картона, на которой был вытиснен элегантный латунный змей. — Мистер Реддл просил передать, что был впечатлен вашим… уникальным подходом к инженерии. Он будет рад обсудить с вами перспективы вашего дара. В удобное для вас время. В его офисе. Свяжитесь с нами по указанному номеру.

Ассистент слегка наклонил голову и отошел, растворяясь в толпе. Джинни осталась стоять, держа в руке визитку. На ней элегантными буквами было написано: «Том Марволо Реддл». Холодный латунный змей, вытисненный на картоне, казалось, ожил под ее пальцами, свернувшись в ожидании. Она еще не знала, что только что сделала первый шаг в золотую клетку, что ее интуиция, ее дар слышать механизмы, стал именно тем ключом, который искал самый могущественный и, возможно, самый опасный человек в этом городе. Шестеренки судьбы со щелчком провернулись, указывая на неизведанный и тревожный путь.