Томаш Джеймс и Великое Искушение Не Сжечь Все К Чёртовой Матери (джен)

Холодный камень слизеринской спальни казался Томашу Джеймсу единственным адекватным явлением в этом новом, безумном мире. Он лежал на спине, уставившись в балдахин кровати, и пытался силой мысли раздавить паука, ползущего по шелку. Паук игнорировал его. Как и весь магический мир, похоже.

«Унижение, — прошипел в его сознании знакомый, холодный, шипящий голос, Голос №1, Голос Тьмы, Голос Его Истинной Сущности. — Лежишь, как червь. В теле младенца. С именем… Томаш. Джеймс. Позор. Мы могли бы испепелить эту паучину и всю эту башню в придачу. Простой Империо на этого паука — и пусть он заползет в ухо к этому хнычущему болвану Джасперу на соседней кровати. Пусть грызет его жалкий мозг.»

Томаш сглотнул. Империо. Да. Просто. Элегантно. Как он любил. Мысль о том, чтобы увидеть хоть каплю страдания на лице этого невыносимого Джаспера Финча-Флетчли (который всю ночь рассказывал о своем пони и новом «айфоне»), была сладка, как нектар.

«Нет!» — врезался в его череп другой голос, Голос №2, Голос Разума, Голос Выживания, Голос, звучавший подозрительно похоже на его нынешний писклявый сопрано, но с истеричной ноткой. «Ты с ума сошел?! Опять?! Вспомни фею! Вспомни радужную слизь! Вспомни МакГонагалл! Одно подозрительное чириканье — и она тебя вычислит, как дешевый калькулятор! Ты — одиннадцатилетний сопляк без единого крестража! Никакой силы! Никакой репутации! Только имя… это имя…»

Имя. Томаш Джеймс. Оно жгло его изнутри, как плохо заклятый желудочный сок. Каждая буква — плевок в его былое величие. Томаш! Звучало как имя конюха! Джеймс! Имя того наглого, самодовольного, мертвого гриффиндорца!

«Именно поэтому нужно действовать! — настаивал Голос Тьмы, игнорируя истерику Разума. — Начни с малого. Паук. Империо. Микроскопическая демонстрация силы. Восстановление контроля. Покажи этому миру, кто здесь истинный…»

«…истинный идиот, которого высекут за неподобающее использование магии на первом курсе и отправят обратно к магглам! — перебил Разум. — Ты забыл, кто теперь директор? МакГонагалл! Та самая, что одним взглядом замораживает горгулий! Она не Дамблдор с его вечными конфетами и загадками, и вторыми шансами. Она — правила и дисциплина, обернутая в клетчатый плед! Она почует Темную Магию за версту! Особенно такую неуклюжую, которую ты сейчас можешь выдать! У тебя даже палочки нормальной нет! Эта… эта веточка!»

Томаш машинально потрогал свою палочку — 10 дюймов, остролист, волос единорога. До смешного стандартная, до слез обыкновенная. Не его величественная тисовая палоца прошлой жизни. Это был инструмент для детей. Как и он сам сейчас. Детище.

Звонок на завтрак прозвучал, как похоронный колокол. Томаш встал, чувствуя, как кости предательски хрустят. Джаспер немедленно начал рассказывать о том, как его пони, Персик, выиграл местное шоу.

«Круциатус, — сладострастно прошелестел Голос Тьмы, пока Томаш натягивал мантию. «Микроскопический. Всего на долю секунды. Чтобы он заткнулся. Просто представь, как его лицо исказится…»

«Представь, как твое лицо исказится в кабинете МакГонагалл после того, как Джаспер завопит! — завопил в ответ Разум. — Она выжмет из тебя признание быстрее, чем ты скажешь «Снейп». И куда ты потом денешься? Обратно в приют? Станешь маггловским бомжом? Великий Побег Темного Лорда по сточным водам Лондона? Романтика!»

Томаш стиснул челюсти и последовал за болтающим Джаспером в столовую. Вид Большого Зала, полного болтающих, жующих, смеющихся детей, вызвал у него волну тошноты. И не только из-за запаха жареных колбасок. Здесь, за гриффиндорским столом, сидел он.

Профессор Невилл Лонгботтом. Герой. Уничтожитель Нагайны. Человек, чья неуклюжесть в прошлой жизни доводила Тома Риддла до белого каления, а теперь… теперь он был уважаемым преподавателем. У него даже орден Британской Империи висел на мантии! Невилл поймал его взгляд и улыбнулся доброй, открытой улыбкой. Томаш почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки. Это был взгляд на ничто. На пустое место. На Томаша Джеймса, ничем не примечательного слизеринца.

«Убить. — Голос Тьмы был тише, но от этого только страшнее. «Медленно. Болезненно. Использовать его же любимые растения. Заставить его умолять…»

«Умолять тебя о чем?! — Разум был на грани паники. — Ты даже «Алохомору» на замке от его теплицы толком не применишь! Он — герой войны, любимец МакГонагалл и всех учеников! Ты — сопливый первокурсник с подозрительным блеском в глазах! Ты тронешь Лонгботтома — и тебя сотрут в порошок до заката! И имя твое последнее — Томаш Джеймс — будут выкрикивать с презрением!»

Мысль о том, что его запомнят как Томаша Джеймса, была хуже любой пытки. Томаш схватил кусок тоста и стал яростно его жевать, представляя себе лицо Дамблдора на портрете. Старик едва заметно улыбался. Томаш был уверен — он знает. И наслаждается.

Урок Защиты от Темных Искусств вела профессор Токар, бывшая мракоборка с лицом, словно высеченным из гранита. Тема: «Противостояние Империусу — базовые техники защиты разума». Ирония висела в воздухе гуще болотного газа. По крайней мере они апгрейдили учебный план в соответствии с реальностью.

«Смотри, — усмехнулся Голос Тьмы, пока Токар объясняла примитивные ментальные щиты. «Они учатся защищаться от того, что ты мог бы наложить во сне. Жалкие букашки. Один настоящий Проклятый Приказ — и вся эта группа будет маршировать и просить подаяния для магловских бомжей. В твою честь.»

Томаш почувствовал знакомый зуд в кончиках пальцев, желание ощутить власть, поток чужой воли, льющейся через его палочку. Это было… восхитительно. Просто.

«Не просто! — взвизгнул Разум. — Это ПЕРВЫЙ КУРС! Токар — не дура! Она почувствует малейший всплеск! И потом — КАК ты объяснишь одиннадцатилетке, знающему Проклятый Приказ?! Это билет прямиком в Отдел Тайн на вскрытие! Или, что хуже, к МакГонагалл! Представь ее лицо! Ее голос! «Мистер Джеймс. Объясните. Сейчас же».

Томаш содрогнулся. Мысленный образ директрисы, ее строгих глаз за очками в роговой оправе, ее пальца, указывающего на него, как на особенно мерзкого слизня, был сильнее любого сдерживающего заклятия. Он вспомнил вчерашний «наряд» — три часа чистки магическим пылесосом позорных трофеев Слизерина за то, что он «некорректно» поправил учебник по Трансфигурации, указав на «очевидную неэффективность канонической методики». МакГонагалл назвала это «вандализмом школьного имущества и непростительной наглостью». Наглостью! Его, Лорда Волан-де-Морта!

«Именно поэтому! — Голос Тьмы перешел на опасный шепот. «Уничтожить источник унижения. МакГонагалл. Тонкое проклятие. Незаметное. Скажем, хроническая боль в трансфигурированных суставах. Или…»

«Или тебя стянут узлами и отправят первым же рейсом в Азкабан! До глубоких седин! — заорал Разум. — Она — одна из сильнейших волшебниц Британии! У нее связи везде! Она — живой символ порядка! Тронешь ее — и весь Министерский сыск, Орден Феникса и просто возмущенные родители слетятся сюда, как дементоры на падаль! Тебя разорвут на конфетти! На конфетти по имени Томаш Джеймс!»

Томаш сглотнул ком в горле. Конфетти. Томаш Джеймс. Это было… невыносимо. Он сосредоточился на упражнении — попытке создать ментальный барьер против воображаемого Империуса. Его барьер представлял собой мысленный образ… МакГонагалл, скрестившей руки на груди и грозно поднявшей бровь. Заклятие, пытавшееся проникнуть в его разум (в данном случае — слабая симуляция профессора Токар), немедленно отскакивало. Удивительно эффективно. И жутко.

После урока, доведенный до предела внутренней борьбой и идиотскими вопросами Джаспера о том, «чувствовал ли Томаш толчок», он сбежал. Не в слизеринское подземелье, где его могли найти, а туда, где когда-то находил утешение его темный дух — в Запретный Лес. Вернее, на его самую безобидную, ближнюю опушку. Здесь паслись единороги, но Томаш нашел относительно сухой пень под древним дубом. Место для медитации. Или для отчаянных поступков.

Тишина леса, прерываемая лишь щебетом птиц и шелестом листьев, действовала на Голос Тьмы как красная тряпка на быка.

«Наконец-то! — зашипело в его голове. «Уединение! Слабость прошлого не должна диктовать наше будущее! Мы не можем позволить себе ждать годы, пока это тело окрепнет! МакГонагалл умрет от старости, Лонгботтом сгниет в своей теплице, а мы все еще будем зубрить «Люмос»! Нужен скачок! Ритуал!»

«Ритуал?! — Разум задыхался от ужаса. — Опять?! После феи и радужной слизи?! Ты совсем спятил?! У нас нет ингредиентов! Нет силы! Нет алтаря! Только пень и этот дурацкий бутерброд с ветчиной из столовой!»

«И этого достаточно! — Голос Тьмы был полон фанатичной убежденности. «Мы знаем истинные имена! Знаем Пути! Сила — в воле! Вспомни, как мы начинали! Кровь крысы и украденные свечи! Этот бутерброд… он станет жертвой! Пеплом нашего триумфа! Мы призовем сущность из Нижних Планов! Заключим договор! Она даст нам силу, а мы… мы дадим ей этот жалкий мир в аренду на тысячу лет!»

Томаш чувствовал, как его руки дрожат. Идея была безумной. Самоубийственной. Но… но сила! Вернуть хотя бы крупицу! Показать им всем! Стереть это имя… Он вытащил из кармана смятый бутерброд. Ветчина выглядела особенно жалко.

«Смотри! — торжествовал Голос Тьмы. «Жертва готова! Начерти круг! Используй палочку! Произнеси Имя!»

«Не смей! — вопил Разум. — Ты даже правильного мела не достанешь! Ты нарисуешь круг сосиской! Призовешь не Повелителя Бездны, а голодного тролля! Или, что хуже, смотрителя кабинета МакГонагалл!»

Но Голос Тьмы уже нашептывал слова. Древние, страшные слова, от которых когда-то трепетала земля. Томаш, почти в трансе, тыкал палочкой в землю, пытаясь выжечь хотя бы подобие защитного круга. Получались кривые, дымящиеся черточки. Он поднял бутерброд, его голос сорвался на писк:

«Э-э... Аргли'такс! Повелитель Голодных Бездн! Я... Томаш... то есть... Великий... призываю тебя! Прими сей дар... и... и дай мне силу!»

Он швырнул бутерброд в центр кривого круга.

Прошло пять секунд. Десять. Птицы продолжали щебетать. Бутерброд лежал на земле, уже привлекший внимание муравья. Никакого разрыва реальности, никакого серного смрада, никакого Повелителя.

«Недостаточно веры! — завопил Голос Тьмы в ярости. «Сожги его! Используй проклятие! Хотя бы маленькое!»

«НЕТ!» — последним усилием воли закричал Разум.

Но Томаш уже махнул палочкой, выкрикивая первое, что пришло в голову — нечто среднее между заклинанием поджига и детской дразнилкой: «Инсендио Бутербродо!»

Из кончика палочки вырвалась жалкая искорка, шикнула и погасла в трех сантиметрах от ветчины. Зато раздался звонкий, издевательский смех. Не из Бездны. Сверху. С ветвей дуба.

Маленькая, переливающаяся всеми цветами радуги фея с острыми зубками и дерзкими глазами пикировала вниз, села прямо на бутерброд и фыркнула:

«Ой, дурачок! Ты кого звал? Аргли'такс? Это же имя старого домового из таверны «Ведьмин Котелок» в Дерби! Он только пиво ворует! А бутерброд твой — фу!» Она плюнула на него чем-то блестящим и липким. «Вот тебе за труды!»

Прежде чем Томаш опомнился, фея выплеснула ему в лицо струю той же радужной, невероятно липкой слизи, что и в прошлый раз, и с хохотом умчалась вглубь леса.

Томаш стоял, облепленный с ног до головы переливающейся гадостью, пахнувшей дешевой парфюмерией и грибами. В руке — бесполезная палочка. На земле — оскверненный бутерброд. В голове — оглушительная тишина. Даже Голос Тьмы на мгновение онемел от масштаба провала.

«...» (Голос Тьмы)

«...» (Разум)

«...Всё?» — наконец проскрежетал Голос Тьмы, звуча невероятно устало и разбито. «Всё, к чему мы пришли? Слизь? Опять?»

«Я же говорил, — прошептал Разум, но без торжества. Только с бесконечным унынием. «Бутерброд. Фея. Слизь. МакГонагалл. Томаш Джеймс. Это наша реальность. Прими.»

Шаги. Тяжелые, знакомые. Из кустов вышел Хагрид, лесничий. Увидев Томаша, он ахнул:

«Корни мои! Томаш, мальчуган! Опа! Опять влип? Буквально! Ха-ха! Не переживай, бывает!» Он добродушно похлопал Томаша по плечу, чуть не сбив того с ног. «Феи-забияки, проказницы! Пойдем, отмоем тебя. Профессор Лонгботтом как раз новое средство от слизней разработал, думаю, и от феиной слизи сгодится!»

Томаш позволил Хагриду вести себя, как котенка, обратно к замку. Радужная слизь затекала за воротник. Мысли были пусты. Только одно имя пульсировало в такт шагам: Томаш Джеймс. Томаш Джеймс. Томаш Джеймс.

Он оказался в библиотеке, куда его отправили «прийти в себя» после «небольшого происшествия с местной фауной». Перед ним лежал пергамент. Нужно было написать эссе по Истории Магии про «Вклад Гоблинов в развитие финансовой системы магической Британии». Убийственно скучно. Абсолютно бессмысленно.

Он взял перо. Взгляд упал на портрет Дамблдора, висевший неподалеку. Бывший директор мирно дремал в кресле, но уголок его рта был подернут едва заметной усмешкой. Или Томашу показалось?

«Напиши правду, — слабо прошипел Голос Тьмы, уже без прежнего огня. «Что гоблины — жадные твари, и их банковскую систему пора сжечь дотла. Используй кровавые чернила. Хотя бы символически.»

«И получишь «троля» и еще один наряд с пылесосом, — безэмоционально констатировал Разум. «Пиши, как положено. Про вклад. Про развитие. Бла-бла-бла. Ты — Томаш Джеймс. Смирись.»

Томаш вздохнул. Глубоко. Так глубоко, что остаточная слизь на щеке затрещала. Он окунул перо в самые обычные черные чернила и вывел первые аккуратные, скучные слова:

«Гоблины сыграли ключевую роль в становлении стабильной финансовой системы, внедрив золотой стандарт и систему векселей…»

Голос Тьмы тихо завыл где-то на задворках его сознания. Разум удовлетворенно хмыкнул. На портрете Дамблдор, казалось, улыбнулся чуть шире. А где-то далеко, в своем кабинете, директор Минерва МакГонагалл поставила галочку в отчете: «Джеймс, Т. — адаптация проходит удовлетворительно. Инцидент в лесу — типичная детская неосторожность».

Она не знала, что истинная битва за мир в Хогвартсе выигрывалась не заклинаниями, а скучным эссе и ведром мыльной воды для радужной слизи. До поры до времени.