В пучине волн (гет)

14 ноября 1983 года.

Далеко от переулков Лондона и теней прошлого, что преследовали её в каждом уголке магического мира, Марлин Маккиннон, кажется, наконец нашла покой. Её дом в Мауган Порт, скрывающийся в подножии холма на побережье Кельтского моря, стал крепостью тишины и уединения, местом, что было недосягаемо для волшебного сообщества, находящееся под куполом заклятья доверия.

Именно здесь, в объятиях бесконечного моря, она проводила долгие часы, уставившись в окно и попивая чай, позволяя своим мыслям свободно блуждать, пока её взгляд скользил по бескрайней, переменчивой глади океана. Правда по так называемом пробуждении чай всегда остывал, но не беда, главное, что она все эти дни проводит с Сириусом.

Ранним утром Марлин неизменно следовала своему ритуалу. Набрать воды в старый, уже тронутый временем медный чайничек, вручную зажечь конфорку на плите, оставить на ней чайник, дожидаясь кипения. Но сегодня, совершая эти привычные движения, она ощутила легкую усталость, едва заметную, но настойчивую. Рутина, некогда успокаивающая, теперь казалась тюрьмой. Её прошлая жизнь была калейдоскопом ярких красок, смеха друзей, спонтанных приключений, магических дуэлей, полных адреналина и незабываемых моментов. А сейчас... сейчас каждый день был почти идентичен предыдущему, словно невидимая рука раскрашивала её мир лишь в серые, приглушенные тона.

С кружкой горячего чая в руках, она направлялась в гостиную, к своему любимому креслу, обитому выцветшим бархатом. Она теперь постоянно мерзла. Странно, раньше она всю зиму могла проходить в одной кожанке и ни единожды не чихнуть. Война выжгла из нее не только часть души, но и, казалось, саму способность сохранять тепло. Возможно, это было следствием долгого пребывания под действием проклятий, что высасывали жизнь, или же постоянного, леденящего ужаса, который пропитывал каждую клетку её тела, пока она сражалась и выживала. Холод проникал глубоко, обосновываясь в костях, и ничто, кроме тепла камина и нескольких слоев шерсти, не могло его побороть.

Поэтому, укутавшись в мягкий шерстяной плед, она вжималась глубже в кресло, чувствуя, как постепенно возвращается ощущение комфорта. Её взгляд, как и вчера устремился к окну, где море продолжало свой вечный, гипнотический танец, и в каждой накатывающей волне ей мерещилась тень знакомых серых глаз, таких же бездонных и непредсказуемых, как этот океан.

Сириус.

Так же, как и эти волны, глаза Блэка могли быть глубокими и темными, скрывающими невысказанные тайны. Они могли быть резкими и непредсказуемыми, как пенящийся гребень, или спокойными и безмятежными, отражающими чистое небо после дождя. В них тоже была эта неуловимая глубина, эта бесконечная игра света и тени, что манила и одновременно пугала. И как море никогда не бывает одинаковым, так и в его глазах всегда жила какая-то внутренняя буря, даже в самые спокойные моменты.

Сегодня он пошел в аврорат, помогать Грюму. А ведь раньше она тоже была аврором, борцом за справедливость. Она давненько не захаживала в Министерство. Не могла найти в себе сил вернуться в сердце магической Британии. Ведь абсолютно все: каждое лицо, каждая улочка, все там пропитано кровью войны. И пока Сириус находил утешение в компании старых приятелей, Марлин искала его в изоляции, в шепоте волн, что смывали боль, но не могли стереть её полностью.

Вода продолжала накатывать, унося с собой частичку суши и, казалось, частичку её надежд. В их нескончаемом движении Марлин видела не только красоту, но и неизбежность, неумолимость, с которой менялся мир, оставляя её где-то на обочине, запертой в собственном горе. Тоска по всем, кого она потеряла в этой войне угнетала ее. Печаль, словно туман, медленно окутывала её, сгущаясь с каждым вздохом, с каждым отголоском прибоя. Она почувствовала эту знакомую тяжесть в груди, осознавая, что, несмотря на всю внешнюю отрешенность, внутри она всё ещё была хрупкой и потерянной. Но Марлин никогда не забывала, что у нее остался Сириус. Тот единственный, которому она теперь могла довериться. Больше никого не осталось.

Вспомнилось, как в первые месяцы после переезда, к концу 1981, когда каждый день казался серым и бессмысленным, именно Сириус брал на себя заботы о доме. Это он следил, чтобы всегда был свежий хлеб, чтобы дрова были сложены у камина, чтобы ей было тепло и комфортно. Когда её знобило так сильно, что даже чайник казался неподъемным, это Сириус тихо появлялся с горячей кружкой в руках, обертывал её пледом или даже просто садился рядом, не говоря ни слова. Он сам наводил порядок, готовил простые, но питательные обеды, заставлял её поесть.

Вот и сегодня перед уходом Сириус убрал осколки чашки, что вчера разбила Маккинон, пригвоздил на место кухонную полку, доселе державшуюся на одном болте и закрепил оконную раму, плотно закрыв ее, дабы Маккинон не замерзла.

Марлин была чертовски благодарна этому человеку, он помогал ей держаться на плаву. Но сейчас он в Лондоне, и она вновь тонула, тонула, тонула… в пучине вод. Темнота пожирала ее сознание, не давая вернуться к привычной до войны жизни. И Маккинон продолжала опускаться на дно, пока не заметила, что чай в кружке уже остыл и причем давно. Она подняла глаза и понимание того, что за окном уже глубокий вечер настигло ее далеко не сразу. Она просидела тут весь день?..

Ну, это не дело, нужно пойти заварить чай к приходу Сириуса.

Резко встав с кресла, Марлин случайно уронила старую газетку на столик, между двумя креслами. Подняв ее и положив на привычное место, она обнаружила на столике несколько стеклянных ампул с сомнительной жидкостью цвета, напоминающего кожу мандрагор.

Прищурившись, Маккинон смогла прочесть надпись на одном из флаконов. Tuendae mentis. с латынью у нее никогда не было хороших отношений, но Марлин, кажется, помнила откуда у нее взялись эти зелья.

Где-то пару лет назад ей, как и всем на тот момент оставшимся в послевоенном Лондоне, аврорам пришлось посетить мозгоправа.

Та целительница сказала ей что-то насчет серьезных проблем с восприятием реальности, ПТСР и еще кучу ненужной для Марлин информации.

Отбросив эти мысли в сторону, она пошла ставить чайник. Соблюдая привычный ритуал Маккинон нагнулась к нижнему ящику и достала оттуда пакетик с английским чаем, будто не замечая лежавшую на полу разбитую чашку. Марлин также не заметила, и открытого настежь кухонного окна, и державшуюся на одном гвозде полку. Она не видела этого, да и не хотела. Марлин суетилась, торопясь приготовить вкусный чай к приходу Сириуса.

А Сириус не придет.

Сириус умер два года назад.