Путь неправедный (вбоквел к Хексберг 2) (джен)

Покоренный Хексберг ненавидел захватчиков довольно сдержанно. По большому счету для простых людей от олларских властей дриксы мало чем отличались. Власть, она и есть власть, что от нее хорошего можно ждать?

Если и была когда-то вражда агмов и варитов — она осталась в легендах, да еще закрутились вдруг по Марагоне сплетни, что об этой вражде песни сочиняли по заказу Олларов и Алв, дабы держать провинцию в покорности.

Нечего сказать, те слухи были похожи на правду. Такое могли удумать только люди знатные, умные. И многие хексбергцы поверили тому, что Оллары и Алва рассорили бергеров с теми, кто им ближе всех в Кэртиане по крови. Кто знает, что там случилось столько зим назад, а чем лучше можно удержать народ в узде, как не враждой да не войной?

В конце-концов, простым людям было безразлично, кому подчиняться, если хозяин не строг и не придирчив, да под себя народ не ломает.

Негласного властителя Хексберг, генерала Амадеуса Хохвенде было бы уместней считать покровителем города. Всегда любезный и внимательный, красивый собой, молодой генерал невольно нравился всем.

Тем более, рядом с ним крутилось достаточно высокопоставленных чужаков, сравнивать которых с генералом Хохвенде было нельзя. Чего стоил только белесый развеселый моряк, который в один из не самых прекрасных дней (когда, к слову, генерал отбыл по делам) попросил жителей города помочь в сборе беспризорных сирот.

— Они объедают вас, воруют, попрошайничают и никому не нужны, — сказал Хосс, широко улыбаясь, — я исправлю эту неприятность. Приводите все отребье, что сможете найти, к старому порту послезавтра.

Горожане переглянулись. Крикливая торговка выпечкой, крупная женщина с пышными косами, которая третьего дня драла с вывертом ухо мальчишки, попытавшегося стащить с ее лотка пирожок, насупилась. К вечеру по городу ни осталось ни одного сироты.

Через два дня по улицам и дворам Хексберг пошли дриксы, искали ничейных оборванцев, но хозяйки непреклонно называли всех детей, сидящих на лавке своими собственными, даже если один из них имел повадки бродяжки и отличался от остальной семьи, как уголек от снежинок.

В некоторых домах случались и чудеса — бездетные родители в одночасье обзаводились сыном или дочкой. «Нашли. Потеряли во время взятия города вашими, а теперь вот, нашли», — твердили они, неумело обнимая льнувшее к ним дитя, и сколько же таких нечаянных и счастливых встреч произошло в один вечер.

— Мой он, мой, чего гогочете, глаза разуйте, — рослая бергерка с косами, уложенными в крендель, решительно задвинула за спину худенького смуглого мальчонку, подальше от насмешливых глаз чужаков. Ухо у рыночного воришки еще побаливало, приманить его у недавней обидчицы вышло не сразу, но потом голодный ребенок все же подошел и теперь, закормленный и заласканный, в новой рубашке с бергерской вышивкой, жался к такой уютной теплой и грозной женщине, звал её матушкой.

— Хосс, — нерешительно сказал вернувшийся из поездки по приготовлению к встрече принцессы Гудрун, невесты Альберто Салины, Хохвенде, которого горожане приветствовали, чуть ли не как родного, — тут до меня дошли странные слухи…

— Какие именно? — Хосс держал в руке несколько полученных, но не прочитанных писем, и явно жаждал уединиться с ними.

— Что ты собирался сделать со всеми этими сиротами? — По выражению лица генерала было видно, что он весьма сомневается в том, хочет ли слышать правдивый ответ.

— Отвезти подальше от берега и утопить, — равнодушно сказал Хосс, — если б кого привели, может быть так и поступил бы. Амадеус, ну что ты придираешься к мелочам? Ты хотел решить вопрос с этим отребьем, я его решил.

— Извини, — вздохнул Хохвенде, — просто твои методы…

— Они дают свои плоды и запоминаются, — улыбнулся Хосс, — так что разделяй и властвуй. Горожане чувствуют себя праведниками, что полезно для души и поведения, ничейные оборванцы не дохнут в снегу, а ты для всех свет в окошке, заступник и спаситель.

— Вернер знает о том, как ты развлекаешься? — Не удержался Хохвенде. Ему было немного жаль, что он не видел реакции Бермессера на историю с сиротами. Их общий товарищ, вице-адмирал Вернер Бермессер реагировал на поступки Хосса всегда так, словно друг открывал перед ним новые бездны.

— Ему не до меня, — Хосс брезгливо наморщил нос, — они с Оружей… — поперхнувшийся Говард оглянулся и продолжил, понизив голос, — с Оружейником Вальдеса делят. Нет, чтоб пополам, хоть вдоль, хоть поперек, я бы помог распилить.

— А ты что? — Против воли Хохвенде усмехнулся, отношение Хосса к Вальдесу он помнил еще по той их первой встрече, когда Говарду пришлось сопровождать Вернера на воды.

— А я ничего. Вот, позаботился о том, чтоб Бешеному яд в еду подмешивали, скоро зачахнет и летом, а может, по весне того… Как Бреве на прошлой неделе, во сне и почти без мучений, и никто не догадается.

— Мерзавец, — Хохвенде закрыл красивое лицо ладонью, беззвучно смеясь.

Право, светские условности иногда только мешали, вот Хоссу было проще. И стоило признать, что его методы давали результаты.

Писем постояльцу Таннеров пришло аж пять штук. В том, с которого он начал, нетерпеливо сорвав печать, оказалось от силы восемь размашистых строк крупным почерком. Но дрикс над ними так долго сидел, словно видел между этих строк что-то скрытое. Матушка Таннер извелась, гадая, от кого пришло такое короткое письмо и кому она сама на войну могла бы писать только несколько строк и все. Покойному ныне Отвину она писала обо всем, о себе и детях, о свекрах, даже о домашней птице. Потом еще приветы передавала, подписывалась, как положено. Ну как такое в восемь строк-то вместить?

Остальные четыре письма были в понимании женщины такими, как надо, каждое по нескольку листов. Хосс прочел все, улыбаясь и хмыкая, и вернулся к тому короткому. Вражий постоялец относился к своим невольным хозяевам уважительно, особенно к ней, самой старшей, и госпожа Таннер не удержалась. Она сварила шадди, поставила чашку с дымящимся напитком перед постояльцем, словно откупаясь за свое любопытство, и как можно более небрежно поинтересовалась, кивнув на короткое письмо:

— Из дома что ли весточка?

— Из дома, — Хосс поблагодарил за шадди, одной рукой подцепил чашку, другой не выпуская листа с восемью строчками и без подписи, — От сестры, от жены и брата, даже отец меня вспомнил, поздравил с победой. А вот это от матушки. Не любит она расписывать письма, ей лишь бы живой и ладно. «Встретимся — наговоримся», — улыбаясь, процитировал он строки из письма.

На мгновение госпожа Таннер, сама мать, вознегодовала, а потом усмехнулась. Небось, пришли ему мать письмо на восьми листах и не дочитал бы — а тут сидит, только что те строки не целует, с нечаянным ехидством любой матери, которой хотя бы раз показалось, что к ней отнеслись без должного внимания, подумала она.

Адъютант Хосса, молоденький красивый мальчик, тоже получил письма. Матушке Таннер на первый взгляд был симпатичен этот миловидный разговорчивый парень, но повидав жизнь и людей, она с уверенностью могла сказать, что со временем этот фок Ило переплюнет своего капитана во многом.

— Мой капитан, кажется, скоро я вас покину, — негромко сказал Ило, сворачивая одно из писем.

— Что так? — Хосс бережно спрятал свои письма в сундучок и сел напротив юноши.

— Меня приглашают на службу кесарю, — Ило поблагодарил хозяйку, принимая от нее шадди в расписной кэналлийской чашке-кувшинчике.

Юноша госпоже Таннер нравился, это было заметно и в ее взгляде и в том, что парню досталась самая красивая чашка в доме, полученная матушкой Таннер в числе прочего приданого и оставшаяся одна из дюжины таких же.

— А сейчас вы где? — Рассмеялся капитан.

— На особую службу, — с нажимом сказал Карл, и убрал ладонь, которой прикрывал полученный лист. Хосс увидев печать, посерьезнел.

— Вот оно что, — пробормотал он, и Карл согласно кивнул, — Тут опасно отказываться, мой друг, да и незачем. Место хорошее, может быть мало блеску, — он подмигнул юноше, — так это от новизны службы, да и не вечно же Готфрид будет кесарем… При ином правителе офицеры вашего ведомства могут и заблистать. Или мне теперь при вас таких речей вести не следует?

Оба хмыкнули и задумались — каждый о своем.

— А ведь неспроста предложение поступило именно теперь, — заметил фок Ило, убирая письмо.

— После успешной кампании почистить флот от неблагонадежных не грех, — согласился Хосс.

— Жаль будет Оружейника, — ровным голосом сказал Ило, — и Бюнца жаль.

— А Отто за что? — Отвел глаза Хосс, — У него просто язык длинный…

— Вот и покоротят его Бюнцу, — будущий офицер Тайной службы безопасности кесарии скрестил руки на груди, — Вы среди прочих слышали, что он кричал после того, как мы вошли в Хексберг.

— Слышать-то я слышал, да не я донес, — буркнул Хосс.

— А вот жаль, что не вы, — Бюнца Ило недолюбливал, — Впрочем, донос мог и затеряться.

— Я мог и забегаться, мне было не до доноса, — усмехнулся Хосс. Парень кивнул.

— Устройте мне встречу с Хохвенде, так, чтоб было правдоподобно, и нас не могли бы подслушать, — попросил Ило, — в столице я смогу быть нам всем полезен, в том числе, как свидетель того, что Руперт Фельсенбург состоял в противоестественной связи…

— Мы с Гайифой союзники, — укоряюще напомнил Хосс.

— … с врагом, — с нажимом докончил Карл фок Ило.

— Кажется, с врагом в этой самой связи состоит Оружейник, не хочу показаться сплетником, — задумчиво потер лоб Хосс.

— Главное, чтоб не Бермессер, — усмешка Ило была жесткой, — Я помню, что вы друзья, мой капитан, но в свете грядущих перемен, вы бы предупредили господина вице-адмирала… Что им всем в этом южанине?

— Сам не понимаю, — Хосс забарабанил пальцами по колену. — Но Вальдеса скоро не станет, я потороплюсь.

— Не надо торопиться, — Ило хорошо изучил свое окружение, и приблизительно мог предугадать их поведение, — Чем больше свидетельств порочащей адмирала цур зее кесарии связи, тем лучше. Господин Бермессер скорее всего проявит благоразумие, если вы ему намекнете.

— Я-то намекну, — вздохнул Хосс, — лишь бы он от вас потом не слишком явно шарахался.

— Ну, это заметят немногие, я чаще бываю с вами, — улыбнулся Ило.

— Когда вы отбываете в столицу?

— Нескоро, — Карл посмотрел в занесенное снегом оконце, летом, когда буду иметь достаточно информации, чтоб ответить на все возможные вопросы лица, написавшего мне письмо.

— До лета вам придется потрудиться, чтоб стать совершенно осведомленным, — Хосс поднялся, — письмо жечь будете у Хохвенде?

— Пожалуй, — Ило одобрительно и вместе с тем досадливо улыбнулся, — А ведь именно он меня вам рекомендовал…

— Было дело, — Хосс тоже усмехнулся приятному воспоминанию. Недоверчивость графа Хохвенде была недостижимым идеалом для его друзей, — Вам будет чему поучиться у Амадеуса. Но с момента, когда о вашей стремительной карьере узнает Бермессер, вы Вернера потеряете.

— Он не подаст мне руки? — Иронично осведомился Ило.

— Подаст, — усмехнулся Хосс, — да что там, он будет готов вас обнять. Слишком хорошо помнит граф Бермессер свое предыдущее общение с вашими будущими сослуживцами. Вы получите от меня испытание огнем, от Хохвенде — водой, а от Вернера — медными трубами.

— Тоже бесценный опыт, — усмехнулся молодой дриксенец, поднимаясь и оборачиваясь к матушке Таннер, — Благодарю вас, сударыня.

Хозяйка дома чуть наклонила голову, точно отмеряя меру вежливости для врага.

Дриксенцы, такие предупредительные с нею, вышли в метель, а матушка Таннер присела на табурет возле очага и погладила старую собаку. Берта, много лет верно охранявшая покой хозяев, старела в тепле, и хозяйка часто садилась приласкать собаку, вспоминая минувшее. У матушки Таннер за эту зиму появилось чувство, что дриксы тут навсегда и дивное дело, она бы предпочла свой век дожить с ними, чем пережить еще один захват Хексберг. Им повезло, цел дом, и живы дети, никто не ранен. Даже Пауля не тронули, хотя весь город знает о том, какие они с Хоссом враги. Или это они больше на словах враги? Дрикс ее сына пальцем не тронул, и не обидел невестку. Но эти слухи были удобными, на случай если Талиг вернет себе Хексберг, и победители примутся проверять тех, кто не пострадал от врагов. В таком случае, им придется призвать к ответу многих в Хексберге… кроме Таннеров. Хосс усердно поддерживал в городе мнение о том, что Таннерам приходится несладко, даже его соотечественники верили этому. Неужто он думает о том же, о чем и она?

Горько усмехнувшись своим мыслям, женщина обняла себя руками. Мечтала она о тихой старости еще в прошлую весну, когда ей казалось, что пора бы и на покой, соединиться с Отвином, и вот, дожила.

Но ее мысли прервали, весело залаял во дворе сын старой Берты и в комнату ворвались её внуки. Такие румяные, веселые и голодные, что матушка Таннер забыла до поры до времени о своих печалях, и торопливо поднялась, чтоб накормить своих голодных птенчиков. Она слушала их веселые голоса, и любовалась детьми, и совсем забыла о том, что Хексберг стал частью кесарии Дриксен.

К о н е ц