По следу мечты (джен)

За дремучими лесами, что шепчут сказки ветрам, за бескрайними полями, где колышется золотая волна пшеницы, и за хребтами гор, увенчанными вечными снегами, таился Аваллон — древний эльфийский город, словно изумрудная брошь на груди земли. Это был край вечной весны, где природа и эльфы жили в симфонии, где мир был сладок, как мед, а любовь цвела ярче любого цветка. Долины, укутанные в мягкие объятия холмов, круглый год являли миру буйство красок, словно палитра безумного художника. Сердцем этого великолепия был Азуриан, бог солнца, чей взор был теплее самого летнего дня. Он правил Аваллоном, отец всех эльфов, что были ему дороже звезд на ночном небе.

Являлся он народу в облике Феникса, чье оперение пылало багрянцем зари, птицы, рожденной из пепла и несущей на крыльях новое утро. Как гласит древнее пророчество: "Из искры возгорится пламя, из пепла восстанет свет". Азуриан был справедлив и милосерден, словно солнце, дарующее жизнь всему сущему. Его сила была подобна неиссякаемому источнику, готовому утолить жажду любого страждущего эльфа. Поля, благословленные им, дарили щедрый урожай, а стада были здоровы и плодовиты. Он был другом самой матушке-природе, и потому эльфы купались в мире и любви, словно дети, прижавшиеся к теплой груди отца. Ибо, как говорил мудрейший из эльфов: "Любовь отца — это щит от всех невзгод, а его мудрость — маяк, указующий путь во тьме".

Годы текли, словно реки, впадая в бескрайний океан веков. Казалось, в этом хрустальном мире, сотканном из света и гармонии, никогда не прорастёт зерно зла. Но однажды небеса запылали багрянцем, словно кровь, пролитая на алтарь судьбы, а солнце скрылось за траурным полотном туч. Азуриан, скованный бессилием, не мог видеть, что ждёт его народ за этой алой завесой. Раскололось небо, словно старое зеркало, и с древних гор низверглась колесница, влекомая конями, чьи гривы пылали адским пламенем. За ней, подобно тени, кралась армия падших душ, отвергнувших мир добра и любви. Возглавляла это войско сама Нэйна, богиня войны, величественная и ужасающая. Когда-то она была близким другом Азуриана, их союз был нерушим, как скала. Но дружба их разбилась о рифы честолюбия и жажды власти. Нэйна, опьянённая силой разрушения, знала все тайные тропы в душе бога солнца, знала, как остановить его свет. И вот теперь алое полотно покрыло небеса, предвещая хаос и погибель. Колесница спустилась на землю, неся в мир разрушение — пищу для ненасытной Богини Войны. С этого дня началась эпоха великой войны, кровопролитной и беспощадной. Эльфы, охваченные отчаянием, держали оборону, словно хрупкий щит, надеясь защитить себя, свой народ и своего отца-основателя, Азуриана. Взывал к нему народ, но бог солнца молчал, и это молчание обернулось разрушением мира доверия и добра. Государство раскололось на осколки. В тайной долине слышались лишь мольбы и плач, а к эльфам приходил огненный феникс, символ надежды, тлеющей в пепле отчаяния. Долгое время небеса оставались глухи к их мольбам, пока однажды в долине не пробился сквозь мёртвую землю маленький росток. Вера, словно капля росы, смогла породить новую жизнь, слёзы надежды напитали иссохшую от огня землю, и через время там выросло высокое и могучее дерево, чьи ветви пронзили алое полотно небес, освободив птицу-феникса. Спустился Азуриан с небес, и началась великая битва богов. Небеса гремели, словно наковальня судьбы, а на долину обрушилась ужасающая буря. Долго бились небесные покровители, но яркий свет Бога Солнца испепелил воинственную богиню, превратив её в пепел, а её павшее воинство в страхе разбежалось в тёмные леса, словно тени, бегущие от света. Азуриан никогда не жаждал войны, но чтобы спасти свой народ, он был вынужден прибегнуть к тому, чего всегда старался избежать.

Душу Нэйны, словно ядовитый шип, Азуриан заточил в крону Древа Небес. И стало оно алтарём, где возносили хвалу Солнцу, не давая тьме ненависти вновь прорасти в сердце злобной богини. Аваллон же, омытый слезами утраты, процветал, но шрам прошлого, выжженный на скрижалях памяти, ковал из его жителей сталь, крепче прежней. И Азуриан, подобно незыблемой скале, поклялся оградить долину от новых бурь войны.

Рука, словно бабочка, трепетно коснулась обложки и медленно закрыла книгу. Час поздний крался тенями по комнате, но ничуть не умалял великолепия поведанной истории. В голове вспыхивали видения: Аваллон — изумрудная чаша среди гор, и Древо, чьи ветви, как руки титана, обнимают небеса. Фантазии, словно диковинные птицы, взмывали ввысь, раскрашивая воображение яркими красками грёз.

Эльфийка, словно лунный луч, скользнула к прикроватной тумбе, бережно положив книгу. Поднявшись со стула, она, словно фея, приблизилась к кровати, оставив на лбу сына нежный поцелуй — печать материнской любви.

— Ну, сокровище моё, пора в объятия Морфея, — прошептала она, ласково трепля мальчика по волосам, мягким шёлком рассыпавшимся по подушке.

Маленький эльф, послушный как ручеёк, укрылся одеялом, пытаясь найти самое удобное положение. Он слегка поёрзал, словно птенчик в гнезде, а затем замер, обретя покой. Его взгляд, словно светлячок, затрепетал сначала на книге, а затем перешёл на женщину, стоявшую в ореоле ночного света.

— Мам, а Аваллон… он правда есть?

— Конечно, звёздочка моя, — ответила она, кивнув и одарив сына улыбкой, теплой, как летнее солнце, — Он существует, как существует надежда.

— И Древо Небес?

— И Древо! А живёт там сам Император Небес, Хранитель Вечного Равновесия. Великий Творец, чья рука создала мир.

Мальчик, словно зачарованный, внимал материнским словам. История, передаваемая из поколения в поколение, словно древний свиток, оставляла на языке души привкус недостижимой сказки, но в то же время казалась такой реальной, словно её можно было коснуться рукой. И каждый раз, укрываясь одеялом, он представлял себе этот сказочный край, утопающий в благоухании цветов, и Великое Древо, дарующее миру плоды, неведомые смертным.

— Как думаешь, я смогу его увидеть?

— Непременно! И тогда Азуриан сплетет из звезд исполнение любого твоего желания.

Мальчик задумался, словно маленький мудрец, взвешивающий судьбы мира. Губы его надулись, как паруса, полные ветром грез, а взгляд устремился в туманную даль, где рождаются сказки.

— Тогда я пожелаю, чтобы ты больше никогда не болела! Чтобы хвори обходили тебя стороной, как темные духи — священный огонь!

Женщина одарила его улыбкой, теплой, как летнее солнце. Ласковая рука снова коснулась его волос, словно благословляя на подвиги.

— А знаешь, что бы загадала я?

Маленький эльф отрицательно покачал головой, впитывая каждое слово матери, как жаждущая земля — драгоценную влагу.

— Чтобы ты всегда был счастлив. Чтобы твое сердце пело, как жаворонок в небесах!

Женщина погасила свет, и комната погрузилась в мягкую полутьму. Лишь свеча, словно крошечная звезда, отважно плясала, разгоняя тени, словно верный страж, оберегающий от подкроватных чудовищ.

— Спокойной ночи, Лун!

— Спокойной ночи!

Едва дверь тихонько щелкнула, мальчик, словно котенок, свернулся под теплым одеялом, предвкушая волшебное путешествие в объятиях сна. Где-то далеко, за изумрудными горами, в долине, утопающей в цветах, под Древом Небес, где день и ночь рождаются загадочные плоды, его ждали невероятные приключения.

* * *

Как ни горько признавать, со временем детские сказки блекнут, словно акварель под палящим солнцем. Уж не манишь грёзу, засыпая в предвкушении полёта по лугам, сотканным из радуги, а желания… они горчат как полынь, теряя привкус невинности.

Лун проснулся в этот день, словно из-под пресса безысходности. Усталость липла к нему, как смола, парализуя волю. Хотелось утонуть в этой проклятой постели, пока будильник надрывался рядом, словно раненый зверь. Одним движением руки он отбросил его в небытие с мыслью: «Еще немного…» Но сон бежал, как роса с лепестков, оставляя лишь терпкое послевкусие пробуждения.

— Да всё, встаю, встаю… — проворчал эльф, скидывая со щеки маленькую ручную норку. Взгляд, полный досады, скользнул по зверьку, а та лишь довольно свернулась клубочком на другом конце кровати, словно насмехаясь над его сонливостью.

Лун протёр глаза, выуживая из полумрака прикроватной тумбочки очки, а затем — спасительное зелье для глаз. Мир снова обретал чёткость, но не ясность.

Тем временем дом уже гудел, словно растревоженный улей. Родители суетились, словно бабочки вокруг пламени, ведь их сын отправлялся в Райцентр — ковчег гармонии, где существа разных мастей жили бок о бок, не ведая страха.

Стоило Луну появиться в гостиной, как мать бросилась обнимать его, словно в последний раз, вцепившись в него как плющ в ствол дерева.

— Мама, папа, доброе утро.

— И тебе, сынок, — отозвался отец, медленно потягивая утренний кофе. В его взгляде читалась тревога, словно туча, заслонившая солнце. Он задумчиво почесал подбородок и, взглянув на жену, чьи глаза несколько дней были полны слёз, сказал: — Видишь, твоя мама уже бурю поднимает, а ты еще не уехал. Она даже к завтраку не притронулась…

Он жаловался, надеясь, что сын станет громоотводом для её переживаний, успокоит ураган в её душе. Расстроенно помешивая ложечкой в чашке, он смотрел на кофе, словно в нём отражалась грядущая разлука.

Лун тревожно вздохнул. Видеть мать в таком состоянии было последним, чего он желал перед отъездом, но он был как лодка, плывущая по течению, — свернуть с намеченного курса было невозможно.

— Мама, почему Вы так переживаете?

Женщина вцепилась в юношу, словно боялась, что он вот-вот растает в воздухе. Она всегда была такой — тревожилась по пустякам, раздувая искру до пламени.

— Милый, не хочу тебя пугать, но предчувствие у меня нехорошее… — искренне призналась она. — Может, не поедешь?

— Простите, мама, но я должен.

Он бережно подвёл её к столу, словно к алтарю. Она, как и он сам, была объята тревогой. Незнакомое место, далеко от дома. Событие казалось таким волнительным, но он держался, словно скала, чтобы хоть немного облегчить её бремя.

— Давайте и правда лучше позавтракаем. Папа что, зря старался?

Она нерешительно кивнула.

— Тиа, дорогая, Лун уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения. Давай мы дадим ему этот шанс.

— Но я боюсь, как бы чего не случилось…

— Милая, наш сын — отличный боец и умелый целитель, он сможет за себя постоять. Мы научили его всему, что могли.

— Ох, Даэрон, но я не об этом… — она словно боялась озвучить свои мысли, словно призывала беду. — А вдруг…

— Извините, но я всё ещё стою тут! — перебил эльф, слегка раздраженно.

— Прости, сынок, но я правда переживаю! Ты же знаешь…

— Да, знаю, — прошептал он себе под нос, размешивая сахар в кружке с чаем. Он, как никто другой, осознавал все риски, оценивал свои силы и это до ужаса пугало.

Лун поставил кружку на стол и присоединился к завтраку с семьей. Атмосфера была густой, словно патока. Тоска витала в воздухе, сплетаясь с затаившейся тревогой.

— Мама, — он сжал её руку, словно передавая ей частичку своей уверенности, — Я верю в себя, поэтому прошу, поверьте и Вы!

Женщина лишь смотрела на сына. Как бы она ни пыталась отсрочить неизбежное, это было выше её сил.

— Хорошо, Лун, я буду! — ответила она через некоторое время. — Боже, ты стал таким взрослым, а ведь всего лишь 200 лет прошло…

Казалось, мать разрыдается ещё сильнее, но она изо всех сил держалась, словно плотина, сдерживающая бурный поток.

— Началось… — пробормотал отец, делая очередной глоток кофе.

Лун молчал. Он не хотел усугублять ситуацию, зная свою маму, лучше вообще не издавать лишних звуков. Он лишь отпил чая, а когда тот закончился, поспешно покинул «стол заседания». Извинившись перед родителями за стремительный уход, он направился в комнату, чтобы собрать вещи, ведь отъезд был уже не за горами.

"За дальними пределами долины, там, где чужой лес шепчет забытые сказки, ты отыщешь эхо того, что сердце истосковалось вновь. Распахни врата души навстречу миру, словно путник, жаждущий глотка свежего воздуха, и захлопни те темницы, где лишь червь сомнения гложет твое нутро, словно змея, обвившаяся вокруг древа жизни. Будь уверен, сила — твой верный компаньон, тень, следующая за тобой в этом странствии. Не ты один бредёшь сквозь тернии испытаний, не ты один вкушаешь горечь потерь. Открой же свои сердца, словно бутоны под лучами рассвета, и тогда любовь, подобно птице Феникс, восстанет из пепла одиночества и озарит твой путь. Вовек и навсегда, как звёзды на небосклоне, не угаснут чувства, что поселились в твоём сердце."

Лун слышал легенды о Райцентре, но доселе не ступала его нога на эту землю обетованную. Говорили, будто здесь, в тигле рас, в горниле культур, все народы мира — от мала до велика, от крылатых до ползучих — живут в согласии, словно ноты в симфонии, вечном диссонансе, рождающем гармонию. Идеология нового мира, выкованная из пепла столетий войны, гласила: "Ни шагу назад!". Каждый народ, словно звезда в созвездии, обрел свой уголок, свой маяк надежды. "Здесь вам всегда рады", — шептал ветер перемен. Лун, однако, был скептиком, дабы не разбить сердце о рифы разочарований. "Какое дело эльфу до людских утопий, когда его сердце бьется в унисон с Аваллоном, колыбелью эльфийской души?" — вопрошал он себя.

Но теория — лишь бледная тень реальности. Райцентр обрушился на него, как лавина впечатлений, как симфония какофонии. Мало того, что глаза его утопали в калейдоскопе лиц, так еще и светило дневное, словно раскаленный меч, разило в самое сердце. Лунные эльфы, потомки ночи, платили дань чувствительной сетчатке. Благо, цивилизация выковала щит — линзы, очки, зелья. Но ничто не могло укротить бунт физиологии. Солнце, словно назойливый комар, продолжало кусать его зрение.

Город поражал своим размахом. Многоэтажные монстры, каменные джунгли улиц, в которых легко заблудиться, как в лабиринте Минотавра. Лун, словно слепой котенок, тыкался в указатели, пытаясь отыскать Район Аполло, место открытия соревнований. Но буквы, словно танцующие черти, расплывались в солнечном мареве.

— Чёрт… — прошептал он, сражаясь с каждой строкой.

Его медитацию прервал прохожий, спешащий по своим делам, словно гонец с дурными вестями. Толчок, грубое слово: «Отойди, ушастый!», — и эльфийская гордость взметнулась, как пламя от искры.

— Auta miqula orqu! — выплюнул он проклятие на древнем языке, надеясь, что хотя бы тень его смысла достигнет ушей обидчика. — Huerindo…

Тяжелый выдох, словно груз с плеч. Лун отряхнул несуществующую пыль и продолжил путь, словно Одиссей, стремящийся домой.

— Вот тебе и Райцентр, — пробормотал он, — "место, где тебя любят и ждут". Ага, как же…

Лишь спустя мучительное время он нашел нужную площадь. И не благодаря указателям, а оглушительному шуму, который, словно молот, бил по его и без того уставшим ушам.

Голос, словно серебряный колокольчик, звенел над толпой, привлекая внимание, как мед привлекает пчел. Лун, словно рыба, плывущая против течения, пробирался к источнику звука. Перед ним выросло огромное здание, врата которого, словно пасть дракона, были распахнуты, являя взору хаос и суету. Участники и зрители, словно муравьи в муравейнике, роились у сцены. Стражи порядка, словно каменные големы, окружали толпу, сдерживая ее натиск.

Лун, словно потерянный в лесу путник, огляделся в поисках лазейки. Глубокий вдох — и он, словно стрела, пущенная из лука, двинулся вперед. Чем ближе к сцене, тем плотнее становилась толпа, превращаясь в живую стену. "Лучше держаться в стороне", — решил он, помня о недавнем столкновении. "Здесь хоть дышать можно, и не боишься, что тебя затопчут". Обзор, конечно, не ахти, да и зрение в дневном свете подводило. После блужданий по улицам перед глазами плясали световые зайчики. Лун проморгался, пытаясь прогнать морок. Теперь он мог наблюдать за происходящим.

Каждое существо, словно маяк, излучало свою ауру, которую Лун ощущал на особом уровне. Мурашки пробежали по телу. Он окинул взглядом толпу, осознавая масштаб происходящего. Все эти существа пришли сюда за мечтой, за славой, за богатством. Конкуренция, словно джунгли, густая и беспощадная.

Регистрационные столы, словно алтари, манили участников. Очередь росла, как снежный ком. Лун взглянул на сцену. Девушка закончила свою речь, отправляя зевак по домам, а участников — на регистрацию. Он встал в ближайшую очередь.

Взгляды толпы, словно иглы, кололи его со всех сторон. Не случайные взгляды, а пристальное внимание, которое чувствовалось кожей. Лун натянул капюшон, словно щит, в надежде обрести хоть немного покоя.

Наконец очередь дошла и до него. Он облегченно вздохнул, передавая документы девушке за стойкой. Она, словно автомат, штамповала папки, приклеивала номера и, не поднимая глаз, попросила его правую руку. Легкое движение — и на запястье появилась метка.

— Как отойдете от стойки, потрите метку. Появится серийный номер вашей команды. Он не смывается, не стирается. Это ваш пропуск в мир соревнований. Надеюсь, он вам пригодится лишь для подтверждения участия. Всего доброго!

Девушка говорила, словно заученный стих, не давая возможности ответить. Лун послушно отошел, желая как можно скорее увидеть свой номер. Быстрыми движениями он потер метку. И та, словно по волшебству, превратилась в цифры. Лун, завороженный, смотрел на свое запястье. Глаза жадно впивались в символы.

— 11-0-32…