Дуэль (джен)

С первого взгляда Савиньяку стало понятно, что противник, как и сам Лионель, терпеть не мог фехтовать. Каждый удар был нацелен на прекращение дуэли, граф Савиньяк парировал удары возле горла и бедра, с сожалением мысленно констатировал, что «гусь» словно ждал выпад в грудь (а казалось, он так удачно раскрылся!) и прекрасно отличал финт от атаки. Да, у противника была дриксенская школа, но исполнялась она идеально, без ненужных эмоций, только техника. Лионель знал, что это сон, если бы они бились въяве, то точно были бы не только вдвоем. Впрочем, сны Лионеля Савиньяка были ему неподконтрольны (что раздражало) любили стать чем-то гораздо большим, чем ночные видения. Он читал в библиотеке в Сэ о редких, но имевших место быть случаях, когда его предок умирал внезапно, как правило открывалась рана без ранения действием или еще что-то столь же странное. Когда-то кардинал Сильвестр, желая расположить к себе умного капитана Личной охраны королевской четы, показал ему закрытые подробные записи допроса Карла Борна. Записи гласили, и это подтверждали осматривавшие тело отца лекари, что, когда Борн только лишь целился, собираясь прогнать бывшего друга, Арно Савиньяк внезапно схватился за грудь, хлынула кровь и Борн растерявшись, выстрелил, думая, что уже сделал это. Карл все время после убийства маршала Арно пребывал в прострации, он не мог поверить своим глазам и всему что случилось, и как показалось исповеднику, которому потрясенный убийца Арно Савиньяка поведал то же, что и следователям, с радостью шел на свою же казнь.

Было бы замечательно проткнуть рыжего регента сейчас и узнать о его гибели через неделю, или сколько там надо прознатчикам, чтоб передать такую весть?

Но Хохвенде погибать не спешил. Они с Лионелем были приблизительно одного роста, оба длиннорукие и длинноногие и преимущества в бою за счет дистанции не получалось. Оттого дуэль длилась, раздражая Савиньяка до крайности.

Стены прозрачного льда отражали Лионеля в черно-белом олларианском мундире и иссиня-черную форму Хохвенде. А где-то за стенами — и Лионель это видел — пылало пламя.

«Омерзительно», — дриксенец не разжимал губ, но его мысли Савиньяк услышал, словно тот сказал это вслух.

«Что именно?», — подумал Лионель, парируя короткий сильный удар противника.

— Значит вы тоже меня слышите, — чуть задохнувшись, промолвил Хохвенде и снова замолчал, чудом отбив такой хороший удар в грудь. Отступил, восстанавливая дыхание.

«Фехтовать я не люблю, — Прозвучал в голове у Лионеля голос дриксенца, — Надоедает. Вы тоже, кажется, не любитель подобного досуга?»

«Вы хорошо осведомлены»

«Приходится»

Вести мысленный диалог было непривычно, но получалось беречь дыхание, в умении предпочесть наиболее важное Хохвенде нельзя было отказать.

«И все же, что мы тут делаем, исключая очевидные вещи?» — Поинтересовался дриксенец.

«Ведем войну» — Кровь Рафиано взывала к дипломатии, Савиньяк был полон решимости убить неприятеля.

«Мне казалось, мы с вами два достойных друг-друга великих правителя» — Без иронии заметил Хохвенде.

Лионель отступил, стараясь сосредоточиться на бое. Сарказм не был его природной чертой, но «гусак» оказался невозможен.

«Вы мне напомнили Неистового, регент. Эта ваша мания величия…»

«Почему же мания», — Несмотря на диалог, северянин был прежде всего сосредоточен на дуэли. — «Хорошие властители выигрывают войну, великие — дарят своему народу мир»

— Что вы предлагаете? — Не хотелось признаваться в этом даже себе самому, но северянин озвучил то, о чем Лионель думал уже давно. Он любил Алву и служил ему — несмотря на дружбу. Но тот Рокэ Алва, который вернулся, не вызывал прежних чувств. Этому герцогу Алве Лионель счел необходимым написать письмо, в котором объяснял свое поведение. Прежнему Рокэ ничего объяснять не было нужно. А новый Алва мог исчезнуть точно так же, после того, как привел Ларака, вывести из Закатной тьмы, к примеру, Леонарда Манрика или полки погибших в последней войне талигцев. А что, если эти, скажем так, выводцы, рассыпятся прахом на поле боя? Надолго ли у них будут тела? Надолго ли тело у самого Рокэ? Савиньяк уже понимал, что скверна — в головах живущих, что простой люд пресыщен войнами и бедностью, что скоро им будет безразлично, король Талига им господин, или милостивый кесарь Дриксен.

Дриксенец шагнул назад, опустил шпагу.

— Я предлагаю двум достойным правителям в данный момент обрести величие. Основать династии и дать людям мир. Пусть земледелы нарастят себе жирок, пусть ремесленники делают красивые и нужные вещи, и пусть у покупающих у них будут полными кошельки. Развязать войну мы сможем в любой момент, когда людям будет за что воевать. Нам нужны заложники наших будущих войн — их дома и дети. А пока что Талиг в пламени, да и моя Кесария не благоденствует.

— От имени Талига говорить может на данный момент герцог Алва, — Савиньяк гордился, его голос после дуэли был ровен, а дриксенец явно подустал.

— Ни вы ни я, ни народ Талига не уверены на данный момент в подлинности герцога Алва. Вы Проэмперадор, Савиньяк, армия пойдет за вами.- Белоснежным платком Хохвенде не таясь, вытер лоб.

— Вы предлагаете мятеж и смену династии? — Ядовито уточнил Лионель.

— Бросьте, Савиньяк. Вы с Алвой в родстве, значит через него и с Олларом, а разве не Талиг стоит во главе угла для вас обоих? Если герцог Алва — это герцог Алва — он вас поймет и поддержит.

— Тогда предлагаю разоружиться и поговорить, — Лионель указал на два выступа в разных углах фехтовального ледяного зала, которые на глазах вырастали из ледяного пола. Северянин решительно направился к своему. Лионель видел, как тот оставил пистолет, кинжал, положил шпагу, видел парок от чужого дыхания. Здесь было холодно, а они были живыми и горячими. Вряд ли сон, во сне такие мелочи незаметны.

Мужчины вернулись к столу, из поверхности которого, вращаясь и складываясь из осколков, услужливо поднялась рельефная ледяная карта Кэртианы.

— Не могу понять, сон это или нет, — досадливо сказал дриксенец, его отвращение к сверхъестественному ощущалось даже без озвучивания мыслей, — я точно помню, что не спал, просто сделал шаг и оказался в этом месте со шпагой в руке и вы передо мной.

— А откуда вы сюда попали? — Поинтересовался Лионель.

— О, из очень дурного места, двойное убийство особ королевской крови. Решил осмотреть лично и вот.

«Решили замести следы, милейший, так уж и говорите» — Подумал Лионель. Увы, слышимо для них обоих.

— Вы меня обижаете, — Хохвенде позволил себе улыбку. Лионель вспомнил, у кого он такую видел, отец Рокэ, вот кто с таким холодом смотрел на весь мир и улыбался, зная, что все, к чему он протянет руку — в его власти, — Впрочем, сплетни о врагах это не только мещанство, но и рычаг давления как на того, кто слушает эти сплетни, так и на того, кто излагает.

— Как будем делить? — Коротко и прямо спросил Лионель, устав от поединка с этим ядовитым лебедем. Если бы вот так в лоб спросили его в этой ситуации, он бы скорее всего уверенно назвал бы свои условия. Хохвенде искоса взглянул на него.

— Пополам.

Изящные пальцы дриксенца любовно скользнули по выпуклым странам с городами и по горам.

— Красиво. Надо будет приказать сделать такое из хрусталя. Вроде бы, у вас оставался сын от гоганни?

Лионель любезно и холодно улыбнулся врагу.

— А у вас остался сын от горянки, вроде бы бирисски?

— Я это сказал не для того, чтобы вас задеть, — Мягко сказал Хохвенде, — у моей второй супруги, дочери Хайнриха родились близнецы. Мальчик и девочка. Красивые малыши, здоровые и многообещающие. Когда все уляжется, дочь я готов отправить в Талиг под вашу руку. Как будущую невесту вашего сына и залог мира между нашими великими государствами.

Это было интересно.

— Что-то вы не можете расстаться с мыслью о величии, — не удержался от подколки Савиньяк.

— Не вижу смысла во власти, если она невелика. В любом случае, вам придется снова жениться, — Улыбнулся Хохвенде, — Король не может быть долго один, если это не ваш Франциск, но такого второго не найти, не монарх, а явление, я всегда им восхищался. Нужен выгодный брак, как заинтересованный в наших общих делах друг, я бы вам посоветовал родовитую кэналлийку, чтоб удержать юг. Видите, я для вас почти готов отказаться от своих претензий на Кэналлоа.

— Что так? — Ядовито спросил Лионель, прикидывая, кто из них быстрее добежит до оставленного оружия, — Слишком большой кусок?

— Слишком перчёный, — Спокойно поправил его Хохвенде, — Кстати об оружии, оно примерзло намертво сразу же, как только мы его положили. Я свое проверял.

Пронзив Хохвенде недобрым взглядом, Лионель задумался о том, почему ему так понравился Хайнрих и совершенно не нравится этот дриксенец. Сам Савиньяк положил свою шпагу на лёд честно, ему в голову не пришло что-то проверить.

— Вы думаете слишком громко, — Поморщился Хохвенде, — Но мне приятно, что вы единственный, не называете меня «журавлем». Видите, мы уже начали друг-друга уважать, далеко ли до родства.

— Не форсируйте события, — сухо заметил Савиньяк, с отвращением сам себе напомнив Вальтера Придда.

«До чего же противно с ним соглашаться и еще гаже то, что прежде думал о чем-то подобном сам, о таком с друзьями не поговорить», подумал Савиньяк.

— Вам неприятно ваше же благоразумие? Его осудят ваши друзья? — Удивился Хохвенде, — Вы неправильно выбираете себе друзей, милейший Проэмперадор.

Дрикс зашел слишком далеко. Савиньяк выбирал себе друзей по зову сердца. Переменчивый, словно ветер на море, Рокэ и вспыльчивый Эмиль были его лучшими и единственными друзьями. Лионель растворялся в них, но сохранял свою ценность, дополнял дружеский круг. Оставшись без друзей у него не получалось быть собой, только примерять чужие маски по необходимости.

— Смотрите, — Восхищенно шепнул Хохвенде.

Горы и города ушли в столешницу, на совершенно гладкой поверхности проступило четкие, словно во сне очертания торского неяркого пейзажа, веселый юный Рокэ и рядом беспечный Эмиль, ведущий в поводу двух лошадей, именно такими когда-то видел их Лионель, этот момент он уже проживал, тогда он шел навстречу.

— Хотел бы я посмотреть, что о своих друзьях запомнили вы, — голосом, способным заморозить эту ледяную фехтовальную залу, сказал Лионель.

Из тьмы, в которую обрушилась Торка, качнулось прозрачное малиновое полотно, золотистый свет уходящего солнца, на русоволосом дриксенце с невыразительными чертами лица, сидевшим в смятых простынях, в россыпи игральных карт, пышная шлюха пыталась зашнуровать вишневое по-видимому свое платье, она хохотала, вторая женщина стояла на коленях выпрямившись над северянином и качала перед его лицом своей пышной грудью, а дриксенец ловил её соски губами, смеясь. Личико женщины, лукавое и дерзкое было таким же увлеченным, как у дрикса. Поодаль со смазливой юной девушкой на коленях сидел светловолосый холеный молодой мужчина и смотрел на непристойную сценку с непонятным голодным выражением на красивом лице.

— Мои друзья, — с некоторой печалью сказал Хохвенде.

— А что так безрадостно? — Лионель неподдельно удивился.

— Они готовы за меня погибнуть и это не пустые слова, — Вздохнул пока что ещё Регент, — И ведь, когда-нибудь, я отправлю их на верную смерть и они пойдут, все зная и все понимая.

Савиньяк только успел ехидно, по-алвовски вскинуть бровь, но дриксенец его опередил:

— Им гораздо приятнее будет погибнуть для меня, чем для иного кесаря. Ведь я позабочусь о их семьях и всегда буду помнить о них самих.

— В бесчувственности всегда упрекали меня, — иронично заметил Савиньяк, — Им бы вас послушать.

Пожав плечами, дриксенец постучал пальцами по столешнице. Сквозь толщу льда снова пыталось пробиться пламя.

— Как думаете, много осталось нашему миру? Съентифики говорят о смерти Кэртианы, — голубые глаза Хохвенде смотрели на пляшущее во льду пламя.

— Я думаю, скрепленный нами мир продлит жизнь Кэртиане, — Несмотря на то, что Савиньяк действительно так считал, радоваться у него не получалось.

— Наверное, оттого мы сегодня и сошлись здесь, — кивнул Хохвенде, — Я вышлю своих посланников к вам завтра же.

Северянин протянул руку, и Лионель ее пожал. И оба замерли, глядя, как кровь из рассеченных невидимым клинком ран на их запястьях, стекает, уходя в лед причудливыми узорами, сплетающимися в забытые людьми письмена, запирающие чудовищ, огонь отступил перед вязью дивных слов, вместо тревожного красного пламени за льдом разлился теплый белый свет.

Здесь ничего не надо было произносить вслух, они подумали и их услышали.

К о н е ц