Как в повторном сне (джен)

... Все было, как в повторном сне. Как шесть часов назад. Я бежал из зала в зал, из коридора в коридор, лавируя между стендами и витринами, среди статуй и макетов, похожих на бессмысленные механизмы, среди механизмов и аппаратов, похожих на уродливые статуи, только теперь все вокруг было залито ярким холодным светом, и я был один, и ноги подо мной подкашивались, и я не боялся опоздать, потому что был уверен, что обязательно опоздаю.

Уже опоздал.

Уже.

Треснул выстрел. Негромкий выстрел. Я споткнулся на ровном месте. Все. Конец. Я побежал из последних сил...

Наступила тишина... Отчего-то невыносимая...

С тягостью на сердце я вошел в мастерскую Майи Тойвовны Глумовой... И потерял дар речи.

Несгибаемый, непобедимый, пышущий здоровьем Экселенц лежал посередине мастерской на животе, а Абалкин, не двинув бровью, с пистолетом в руке метил в лоб Глумовой. На ней не было лица, только направленное дуло сдерживало вопль измученной женщины.

Лицо Абалкина, отнюдь, ничего не выражало. Ничего человеческого. Перед мной стоял железный робот, нет, даже не робот, а голем. Бездушная глина со стеклянным взглядом.

Сухость, какая бывает после соли, охватила мой длинный бестипунный язык.

Тишину нарушил Абалкин.

— Диск, — чуждым живому голосом произнес Абалкин. — И она будет жить.

Вот оно что. Лев докатился до взятия заложников. А почему, собственно, Лев? Передо мной уже не Лев, уже не Абалкин. Человек ли? Нет, омытый кровью Экселенца тем более не человек. Угроза. Жук. Да, жук. На Земле мириады жуков. Своих жуков. А этот жук — чужой. В худшем смысле чужой. Чертова дюжина чужих жуков. Истребляя сотни тысяч наших, мы совершенно бессильны перед какой-то дюжиной. Абсурд. И я это докажу.

Покорно подняв руки, я опустился на корты. Рядом, у сникшей лысины шефа, в луже виднелся предмет раздора. Сколько он стоил нервов Совету и КОМКОНу? Сколько еще жизней будет ему цена? Раздавить сейчас? Но нет гарантий, что жук не успеет забрать и Глумову, а затем — меня. Жук из-за этой вещицы устроил целое представление. И он ее получит.

— Как скажешь, — ответил не журналист, но прогрессор Каммерер.

Со всех сил сотрудник КОМКОНа пнул дьявольскую штуковину. Перед взором неслось все. Саракш, Комарики, Надежда, Тристан, Тагора, голованы, Бромберг, скамейка, лежащий Экселенц и белая Майя Тойвовна...

Детонатор взмыл вверх и описал дугу. Под светом ламп он напоминал метеор. Пару секунд и страхи человечества растают в пламени. Конец света снова откладывается.

По-своему зрелище произвело впечатление на жука. Наконец, он подал признаки жизни. Тремор охватил его оболочку. Не замечая ни поседевшую Глумову, ни встающего с колен Каммерера, жук ринулся в сторону диска. Теперь он походил больше на бешенного пса, чем на голема. Столкнув стол, жук жадно шел к цели. Мгновение, и детонатор будет в лапах, если не в пасти...

В этот момент в мастерскую ворвался запоздавший Гриша Серосовин. Недолго думая, Гриша, по прозвищу Водолей, запустил очередь в бешенного жука.

— Я не опоздал? — смахивая пот со лба, спросил Гриша.

— В них стреляли, они умирали, — припомнил Максим Каммерер.