Лисьи чары (гет)

Крепостная стена Фунджоу поднимается вдалеке, как гребень на спине заснувшего в далекие времена, да так и окаменевшего дракона. К городским воротам в синих и зеленых обливных изразцах стекаются дороги из провинций, проложенные по высоким насыпям меж залитых водой рисовых полей. Дороги ветвятся, изгибаются, спешат из края в край Поднебесной. Путь к столице огибает криптомериевую рощу, подернутую рыжиной и золотом близкой осени, листья шелестят на ветру, срываются и падают, кружа.

Разлапистые листья устилают узкие тропинки, качаются на поверхности черного озерца. Поляна на опушке рощи засыпана листьями, они прилипли к широким ободьям фургонных колес, по хрустящим листьям лениво топчутся грузные волы.

Пять выцветше-пестрых фургонов выстроены в круг, ветер развевает ленты и флажки.

Пять фургонов странствующей цирковой труппы, не успевшей попасть в столицу округа до звона вечернего колокола, остановились на ночлег в роще криптомерий. Горят костры, лают собаки, глубоко вздыхают волы, ржут лошади, голосит дрессированный петух и верещат, переругиваясь, обезьянки в клетке. Цирк старого Тао добрался сюда в надежде на пристойные заработки. Хотя, поговаривают, нрав у наместника округа тот еще. Говорят, по его приказу стражники хватают любого, заподозренного в проявлении неуважения к властям. Ворам рубят руки, гулящих девиц отправляют в солдатские казармы и на императорские рисовые плантации. Все согласно девизу нынешнего правления, «Вразумляющая строгость».

Старый Тао давным-давно уже мертв — если он вообще когда-либо существовал — но по традиции всякий новый хозяин цирка принимает это имя. Нынешний Тао неплох, хотя трусоват и больше всего опасается, как бы его заведение не вызвало неудовольствие сильных мира сего. Ведь они — всего лишь циркачи, странствующие под солнцем и луной из конца в конец Поднебесной. Акробаты и танцоры на проволоке, жонглеры и укротители животных, фокусники, певицы и рассказчики. Нищие ничтожества, недостойные внесения в список гильдий, старающиеся не терять бодрости духа и не впадать в уныние. Старый дядюшка Тао и его циркачи.

Стоянка пахнет старым тряпьем и подгоревшим рисом, потными людскими телами и вонью из клеток животных. Чуткие, трепещущие ноздри лиса раздуваются, когда переменчивый ветер меняет направление и его окутывает кислое смердящее облако. Шерсть на загривке зверька встает дыбом, белая кисточка хвоста дергается.

Невзирая на отвратительные запахи, лис не уходит. Его не занимают тощие курицы и кролики в плетеных клетках. Лис лежит на ворохе палой листвы меж корней старой криптомерии и наблюдает, щуря зеленые, как нефрит, глаза. Зверек выжидает, прислушиваясь к перебранке человеческих голосов — они повышаются и понижаются, отдаляясь и приближаясь.

Листья жалобно шуршат под решительными шагами, испуганно разлетаясь в стороны — на склон поднимается человек. Невысокий, крепко сложенный, в зеленой куртке, расшитой цветами сливы, и мешковатых штанах. Человек раскидывает листья ногами, расчищая ровную площадку. Становится посередке и начинает подбрасывать расписные булавы — одну, вторую, третью. Булавы взлетают, сливаясь в пестрое вращающееся колесо, лис заворожено следит за их полетом. Пока безупречный рисунок не сбивается, а жонглер не отпускает крепкое словечко.

Лис прекрасно различает человеческие голоса и удивленно дергает острым ухом в опушке мелких ворсинок. Жонглер — девушка. Девушка с туго подвязанной в узел черной косой и кривой ухмылкой на полных губах. Поминая демонов ночи, она подбирает рассыпавшиеся булавы, зажимает их между пальцами и примеривается к новому броску.

Зверек в задумчивости скребет задней лапой за ухом — и покидает убежище, выбираясь на склон. Заметив движение среди листьев, девушка-жонглер удивленно складывает губы трубочкой.

Они смотрят друг на друга. Девушка в потрепанной куртке и мужских шароварах, с неправильными, но яркими чертами лица, с обветренной кожей бродяги, всю жизнь проведшего в пути и на открытом холодном воздухе. Лис с острой мордочкой и приоткрытой узкой пастью, с бурой шерстью на спине и грязно-серым брюхом. Пышный воротничок серебристой шерсти вокруг шеи зверька примят широким кожаным ошейником.

— Эй, — окликает девушка. — Ты ручной или дикий? Ты что, потерялся? Есть хочешь? — она шарит по карманам, находит засохшую пампушку и бросает ее лису. Рука у циркачки верная: пирожок падает точно подле лап зверька. Острая мордочка склоняется, лис нюхает подношение и брезгливо фыркает.

— Так и думала, что ты откажешься, — пожимает плечами девица. — Знаешь, я бы тоже не стала. Но ничего другого у меня нет, уж прости. Не знала, что ты сегодня пожалуешь.

Лис рассеянно катает круглую пампушку лапой по траве. Он не убегает, но и не пытается подойти ближе. Просто смотрит, подергивая шкурой на спине. Подумав, девушка кладет булавы на траву, вытаскивает из рукава ярко раскрашенный деревянный шарик и бросает зверьку.

Листья взлетают золотым фонтаном, когда лис подскакивает вверх и острые зубки впиваются в сухую древесину. Зверь на лету хватает мяч, держит его в пасти и, размашисто мотнув головой, кидает обратно, циркачке. Девушка восхищенно щелкает пальцами, смеется — режущим, неприятным уху смехом. Шар летает над поляной, лис стелется над сухой листвой, девица-жонглер ловко хватает мяч, лис тявкает, оттягивая углы пасти к ушам. Они захвачены азартной игрой — и не замечают появившегося со стороны фургонов человека. Он грузен и высок ростом, с толстыми длинными руками и маленькой круглой головой, которая ушастой тыквой лежит на покатых широких плечах.

Верзила подхватывает с земли позабытую девушкой булаву, яростно швыряя ее в зверька. Булава свистит в полете, лис успевает увернуться и шныряет за криптомерию, девушка зло кричит, уткнув руки в бока и бесстрашно наступая на гиганта:

— Мо, ты спятил? Тебя сегодня по голове еще не били? Так я это сделаю, будь уверен! Ты же спугнул его, свиной выкидыш!

— Это лиса… — бормочет великан Мо, неуклюже пятясь под натиском девушки-жонглера.

— Да уж не цилинь (единорог)! — орет разгневанная циркачка. — Я хотела подманить его, посмотреть, может, у него на ошейнике была хозяйская метка, чей он! Мы бы вернули его владельцу — или взяли себе! А ты, ты спугнул его, дурак!

— Это лиса… — упрямо повторяет Мо. — Лисы грязные. У них блохи. Они бесятся и кусают всех подряд. Если бы лиса укусила Маленькую Фею?

— Он был ручной, просто голодный и запаршивевший! — девушка в отчаянии машет рукой. — Катись к демонам, Мо, пока я и в самом деле не прогулялась булавами по твоей тупой башке. Пошел вон!

— Лисы кусаются, — твердит себе под нос силач Мо, уходя своей диковинной, пошатывающейся походкой. Мо — самый сильный человек среди циркачей. Он рвет четырехжильные канаты и железные цепи, поднимает каменные плиты, поверх которых пляшет Маленькая Фея, скручивает двумя пальцами в трубочку серебряные слитки, бросает каменные шары. Мо говорит, что Творец, наделив его силой трех человек, обделил его умом — и силач побаивается гнева девушки-жонглера, Черной Орхидеи.

Когда сгорбленная спина Мо, обтянутая черной дешевой чесучой, скрывается за фургонами, девушка начинает тихонько, безнадежно насвистывать. Орхидея чмокает губами, искусно подражая лисьему лаю, она зовет — и ее усилия вознаграждаются. Из-за корявого ствола высовывается настороженное острое ухо. За ухом следует звериная мордочка: нос сморщен, острые зубы вызывающе оскалены.

— Не сердись на Мо, — циркачка садится на засыпанную листьями траву. — Болтают, его в детстве покусала бешеная собака. Он должен был умереть, но выжил, только сделался таким… как большое глуповатое дитя. Он хотел защитить меня, только и всего.

Лис приближается ближе, подергивая ушами в такт словам Черной Орхидеи. Маленькие лапы с черными когтями переступают по листьям, не издающим ни звука. Зверек нерешительно подходит ближе, принюхиваясь к запаху девушки — ей не мешало бы помыться, но сквозь человеческую вонь пробивается едва заметный звериный аромат, терпкий и легкий. Зверек не шарахается и не убегает, когда девушка протягивает руку, почесывая согнутым пальцем светлую проточину на выпуклом лбу животного. Шерсть у лиса жесткая и грязная. На ошейнике, когда Орхидее удается поближе разглядеть его, обнаруживаются рваные дырки от металлических креплений — видимо, кто-то сорвал с кожаного ремешка пряжку с именем владельца животного.

— Пойдешь со мной? — предлагает девушка. — Я накормлю тебя и расчешу. Ты станешь цирковым зверем, представляешь? Будешь выступать в больших городах. Ученые лисицы — такая редкость! Мы получим много денег от желающих поглазеть на такое чудо. Пойдешь?

Лис открывает пасть и тяжело дышит. Черная Орхидея чешет его за ухом, разговаривая с животным так, словно оно разумно, вкрадчиво убеждая:

— Соглашайся — соглашайся. Подумай сам, тут повсюду деревни, а в деревнях — жадные крестьяне и злые собаки. Если ты полезешь в курятник, тебя поймают. Псы выследят тебя по запаху и разорвут. Ты можешь угодить в капкан. С нами ты будешь в безопасности, — она прихватывает зверька за ошейник. — Ну, пойдем?

Лис пытается вырываться, но как-то неуверенно. Он фыркает, крутится, дергает хвостом — но уступает, когда девушка подхватывает его поперек брюха и вскидывает на руки. Зверь лежит спокойно, положив голову на плечо циркачке и позволяя нести себя.

Добыча Орхидеи вызывает среди циркачей оживленный спор, затянувшийся до темноты. Кто-то говорит, что лиса — благое животное и приносит удачу, кто предлагает отпустить лесную тварь, пока она не передушила всех кур и не перекусала всех детей. Мо горой стоит за то, что лисицу надо убить, причем немедленно. Девушка огрызается, унося лиса в фургон и устраивая его в пустой плетеной корзинке. Лис охотно хрустит принесенными Орхидеей куриными костями и засыпает, свернувшись клубком и укрывшись хвостом.

— Ты — Цзао, — сообщает дремлющему питомцу жонглерка. — У всякой живой твари есть имя, так вот твое будет — Цзао. Запомнил?

Лис сонно зевает, показывая розовую пасть с лиловыми пятнами на нёбе и белыми клыками.

Наутро цирковой караван в числе прочих минует стражу на воротах Фунджоу, платя установленную мзду за вход в город. Звенят связки медяков, падая в лакированный ящик, блестят серебряные слитки. Гул и выкрики, деньги переходят из рук в руки, стражники обшаривают фургоны в поисках недозволенных к провозу вещей, надеясь содрать с циркачей еще связку-другую медяков в свою пользу. Черная Орхидея сидит, свесив ноги через задний бортик фургона, с презрительным любопытством взирая на городскую суету. Лис по кличке Цзао смирно лежит в корзинке, не пытаясь удрать и не впадая в панику от человеческого многоголосия. Равнодушные ко всему сущему волы медленно прокладывают себе дорогу по узким людным улочкам, волоча за собой фургоны.

Караван остановился на заброшенном пустыре. Конечно, циркачи предпочли бы постоялый двор, да вот беда — людям их ремесла запрещено занимать комнаты в гостиницах и селиться даже на самых дешевых постоялых дворах. А на пустыре ничего, можно — хотя почти сразу же явился квартальный надзиратель со стражниками. Старый Тао до хрипоты спорил о той сумме, за которую цирк со своими обитателями может несколько дней занимать пустырь.

Орхидея разбила палатку — навес из полосатой ткани на шестах, фыркая в сторону плотоядно пялящегося на нее стражника. Она разложила свое невеликое имущество, взяла тарелки, булавы и шары, и отправилась упражняться. Лис вприскочку побежал за ней. Довольно быстро зверек сообразил, что от него требуется. Цзао разыскивал в бурьяне и приносил улетевшие мячи, хватал брошенную ему тарелку, мелко переступая на задних лапах. Лис гибко прыгал за булавами и даже пытался изобразить поклон.

Циркачка хлопала ему, смеясь и озадаченно хмурясь: дикий лесной зверь слишком быстро усваивал трюки, которым опытный мастер обучает собаку или обезьяну не меньше года. Выходит, кто-то занимался с Цзао прежде. Его былой хозяин наверняка разыскивает столь ценное имущество. Но девушке уже не хотелось возвращать лиса, хотя за него точно дадут богатое вознаграждение. Орхидея решила: Цзао будет принадлежать ей.

Она сняла с лиса ошейник и выбросила его. Невзирая на отчаянное тявканье и попытки кусаться, вымыла зверька в заброшенном пруду пустого дома и расчесала густую шерстку. Цзао злился. В отличие от собак, охотно плескающихся в любой луже, лис не желал, чтобы его натирали мыльным корнем и швыряли в воду.

Зазывала колотил в звонкий бубен, обещая зевакам все чудеса Поднебесной за пару медяков. Цирк старого Тао давал первое представление на краю рыночной площади.

Орхидея вращала плоские тарелки на длинных бамбуковых шестах, метала ножи в цель, жонглировала мячами и кольцами. Цзао отчаянно скалил зубы, ловил булавы и крутился колесом. Он прыгал в подставленное кольцо и ходил на передних лапах, смешно поджав задние. В толпе азартно спорили, собака это или все же лисица. Монеты летели в пыль, монеты падали в подставленные шляпы и в подол широкой юбки Маленькой Феи, вечно улыбающейся женщины с хрупким телом десятилетней девочки. Монеты сыпались дождем, и Орхидея успела торжествующе бросить хозяину цирка: «А ты говорил — выбросим! Лисы приносят удачу, точно тебе говорю!»

Завершив выступление и переодевшись, циркачка отправилась бродить по ярмарке. Цзао упрямо желал сопровождать ее, не слушая никаких уговоров — бежал следом, как пришитый. В лавке шорника Орхидея купила лису новый ошейник — красный, блестящий от лака. В лавке ювелира заказала медную пластинку с гравировкой «Цзао, собственность Орхидеи». Подмастерье ювелира, прилаживая пряжку к ошейнику, ухмылялся во все зубы, расписывая красоты Фунджоу и убеждая циркачку прогуляться вместе с ним. Суля взять с нее половинную плату за работу и обещая угостить ужином в хорошем трактире. Жонглерка пожала плечами и согласилась: почему бы и нет? Она не против посмотреть город, а если парень вздумает распускать руки — очень об этом пожалеет.

— А ты пойдешь домой, — твердо заявила она лежащему на пороге лавки Цзао. Лис сощурил глаза и сердито тявкнул: «Ни за что!»

— Твой зверь так смотрит, будто все понимает, — с опаской заявил подмастерье. — Может, он еще и говорящий? Пусть скажет чего-нибудь!

Цзао с высокомерным выражением морды задрал лапу на косяк двери ювелирной лавки, оставив на память о своем визите резко и дурно пахнущую лужицу. Охранник замахнулся на него, подмастерье заохал, Орхидея расхохоталась. Так они и отправились на прогулку втроем: двое людей и лис, с удобством восседающий на руках циркачки.

Запрокинув голову, девушка смотрела на Барабанную башню и многоярусный храм покровителя города, за две связки монет их впустили в парк с лотосовыми прудами. Ее нового знакомца звали Линь, у него достало ума держать руки при себе, зато языком он болтал без устали. Он забавлял Орхидею, лис вприпрыжку скакал рядом с ними, по-собачьи вывалив узкий язык.

Около дверей большой таверны «На любой вкус» циркачка заметила наклеенный на стену лист бумаги с нарисованным лицом и, заинтересовавшись, подошла взглянуть поближе. Никогда не учившаяся Черная Орхидея плохо разбирала столбики иероглифов, но без труда узнала розыскной лист. Знакомое дело, городская стража ловит преступника. Жонглерка в недоумении смотрела на искусно изображенное тонкими линиями кисти лицо: вроде бы девичий овал, но с мужским узлом прически.

— Кого это у вас разыскивают? — спросила она Линя, когда они сели за стол и прислуга расставила перед ними тарелки с дымящейся лапшой, рыбой и овощами. Болтливый подмастерье сделал знак, чтобы девушка наклонилась ближе, вполголоса объяснив:

— Это Мэй, вор. То есть в розыск его объявили, как вора, а на самом деле тут такая история вышла… Господин Као Шенг, наместник провинции, сильно охоч до утех внутренних покоев. Мужчина он видный, так отчего бы и нет? Болтают — но я тебе ничего не говорил, поняла, красавица? — будто господину Као не суть важно: сокрушать яшмовые врата или звонить в медный гонг, — Орхидея понимающе кивнула. — Этот самый Мэй был у него в последние месяцы хранителем гонгового жезла. А потом раз — и удрал. То ли обрыдло ему, то ли попался наместнику под горячую руку. Прихватил заветную шкатулочку господина Као и сгинул невесть куда. Город вроде не покидал, вот его и шарят по всем закоулкам. Листы развесили. Обещают полсотни золотых слитков тому, кто укажет его местонахождение.

— Полсотни золотых — это немало, — девушка подхватила палочками кусок тушеного карпа, бросив его Цзао. Быстрое движение узких челюстей, и лис довольно облизнулся, всем видом намекая: он заслуживает большего, нежели один жалкий кусочек. — Ваш Фунджоу, конечно, город большой… но тем больше в нем искушений. Спорим, через пару седмиц вашего беглеца изловят? Где бы он не спрятался, его выдадут. За полсотни золотом-то — отчего не выдать? Это ж сколько добра можно купить! Наверное, на целый дом хватит?

— Не, на дом не достанет, — с видом умудренного летами даоса рассудил Линь. — Но зато целый месяц можно жить припеваючи, как принц У-Цзи на острове Пенлай. Но, знаешь, я бы не выдал, — он с гордостью приосанился, рассчитывая произвести на циркачку впечатление своей честностью. — И так у парня жизнь была нелегкая. Представляешь, что с ним сделают, если поймают?

— Я бы выдала, — равнодушно призналась Черная Орхидея. — Какое мне дело до человека, которого я знать не знаю? Вот полсотни золотых на дороге не валяются. Они бы мне очень пригодились.

Возившийся под столом лис Цзао расчихался. Вонь готовящейся человеческой еды раздражала нежный нос зверька, люди так и норовили придавить ногами его хвост, и вообще ему тут не нравилось. На пустыре было куда лучше. А в роще криптомерий, где так печально шелестит облетающая листва — совсем хорошо. Но ему нужно вернуться за городские стены. Поэтому лис терпел удушливый чад огромной сковороды, в которой жарилась рыба, и кривил мордочку от запаха пряностей. Скорее бы эти люди заканчивали есть и болтать, думал он. Орхидея — хорошая девушка, но слишком уж занята собой. Совсем не обращает внимания на страдания несчастного животного!

У дверей таверны Линь и жонглерка распрощались. Линь клятвенно обещал придти на выступление цирка Тао, а Орхидея — прогуляться с ним еще разок.

На пятом или шестом представлении Орхидея, замахиваясь ножом во вращающуюся мишень, приметила нарядный паланкин и человека из тех, которые никогда не задерживаются поглазеть на выступления уличных фигляров. Цзао, пыхтя, старательно крутил лапами расписной диск, заточенные в форме сосновой иглы ножи взлетали и вонзались глубоко в дерево. Циркачка отрабатывала номер, краем глаза косясь на знатного зрителя. Бирюзовый халат с утками-мандаринками по подолу, серебряный наборный пояс с кораллами, высокая шапка, украшенная серебряной шпилькой с синим нефритовым шариком. Да еще и таскающиеся следом два стражника с тяжелыми мечами. Похоже, не просто богатый купец, но знатный чиновник в поисках приключений. Сейчас начнет приставать к Тао, суля деньги за какую-нибудь из певиц или плясуний на канате.

— Орхидея, поди сюда! — нетерпеливо окликнул закончившую выступление жонглерку хозяин цирка, почтительно кланяясь визитеру. — Вот она, извольте видеть, господин. А вот ее чудесное животное… Орхидея, где твой зверь? Куда он подевался?

Циркачка нехотя поклонилась, сунув руки за узкий поясок.

— Цзао помогает Фее обирать зевак. Зачем он вам?

— Орхидея, не дерзи! — зашипел Тао, дергая девицу за рукав куртки и тряся седой бороденкой с вплетенными в нее бусинами. — Этот господин служит управляющим при дворе наместника провинции Као Шенга!..

— Каждую пятерицу в особняке наместника устраивается представление для господина Шенга и его близких, — изволил пояснить свитский наместника. — Я и мои люди всякий раз стараемся явить их взорам нечто новое и невиданное прежде. По городу ходят слухи о тебе, девушка, и твоей ученой лисице. За свое выступление ты получишь двадцать серебряных слитков и новое шелковое платье, — он изучающе оглядел жонглерку с ног до головы, нефритовый шарик важно качнулся влево-вправо. Подбежавший Цзао с любопытством обнюхал надушенный подол одежд важного гостя.

— Цзао, что скажешь? — обратилась к лису Орхидея. — Смотри-ка, нас приглашают во дворец. У тебя достанет ума не гадить на коврах? Ты ведь не опозоришь нас, сожрав любимых жаворонков господина наместника?

Лис взъерошил шерсть на загривке и презрительно сморщил мордочку, словно собираясь зарычать.

— Тридцать слитков и два платья, — заявила девица, не обращая внимания на задушенный страдальческий хрип старого Тао. — Я не глухая и знаю, какие слухи ходят о господине наместнике. Полагаю, ошметки моей девичьей чести стоят тридцати серебряных слитков?

— Ни твоя честь, ни ты сама ровным счетом ничего не стоят, — отмахнулся слуга господина Као. — Ты всего лишь циркачка из дешевого балагана. Тебе делают одолжение, за которое ты должна быть безмерно благодарна и предлагают щедро оплатить твое кривляние. И ты еще недовольна? Я бы мог приказать выдрать тебя, чтобы ты навсегда запомнила свое место!

— Если вам не нравится мое кривляние и мои слова, поищите другую кривляку с ученой лисой, — девушка свистнула навострившему уши Цзао. — Конечно, почтенный господин, вы имеете полное право меня выпороть — но это ровным счетом ничего не изменит. Тридцать слитков, в обмен на которые ваш господин и его гости получат отличное представление. Господин Шенг наверняка вознаградит умелого устроителя развлечений, верно? Мы договорились?

— Договорились, — пожевав губами, согласился подчиненный господина Шенга. — Утром в седмицу приходи со своим зверем к восточным воротам особняка наместника. Там будут и другие участники представления. Следи за своей лисицей в оба глаза, чтобы та не сбежала, поняла?

— Он лис, а не лисица, — поправила Орхидея. — Его имя — Цзао.

Посланец наместника сверху вниз воззрился на сидевшего у ног девушки-жонглера рыжего зверька с глазами цвета полированного нефрита. Неразумные твари лишены почтительности, и лесной зверек таращился на человека с туповато-рассеянным любопытством маленького ребенка, не способного надолго сосредоточиться на чем-то.