Warhammer 40000: Дознаватель Ордо Ксенос (гет)

045.995.М41

Камера покаяния на корабле Инквизиции была задушена дымом ладана. Стены в печатях чистоты, воздух вибрировал от хора экзорцистов:

— Exorcizo te, immunde spiritus, verbo Imperatoris.

— Lux Imperatoris in aeternum. Arde.

Каждое слово било, как молот.

На железном кресле, в судорожном смехе, корчился пленник. Стальные обручи держали запястья, грудь и горло. Кожа рвалась, глаза горели чужим светом.

Иония шагнула ближе. И среди этого грома, сквозь молитвы и крики, уловила шёпот — тонкий, холодный, словно кто-то склонился прямо к её уху:

— Ты слышишь. Не они. Только ты. Мы пришли через Врата-Зеркало… там, где эльдары хоронили свой позор. Найди нас.

Она вскрикнула, кровь пошла из носа.

— Врата-Зеркало, — выдавила Иония. — Эльдары.

Рорк кивнул. Экзорцисты смолкли и подняли освящённые огнемёты. Пламя ударило белым факелом. Хохот оборвался визгом, пока тело не обратилось в пепел.

Инквизитор был твёрд в вере, но гибок в средствах. После того как демон коснулся её, Ионию не обрекли на костёр — сознание, слышащее варп, он сделал оружием.

В других залах пахло потом, железом и ладаном. Пол был в шрамах клинков и пятнах крови.

Пий стоял в круге, дыхание сбивалось. Против него — ветеран-аколит в силовом каркасе.

Удар в ухо — мир провалился в звон. Следующий хук сорвал челюсть со стойки, зуб хрустнул и выпал. Горло захлебнулось кровью. Он устоял. Стиснул зубы, втянул железный вкус и ответил ударом ноги в колено. Металл скрежетнул, противник качнулся, но устоял.

В ответ кулак врезался в челюсть. Зубы врезались в язык, пронзив его насквозь. Он сплюнул и шагнул вперёд. Уже не слепо — на расчёте. Уклон, локоть в рёбра, кулак в гортань.

Ветеран отпнул его, как куклу. Пий рухнул, плечо пронзило болью. Но глаза уже не метались. Он поднялся снова — лицо разбито, но в нём жила холодная решимость: он учился с каждым ударом.

После тренировки Пий сидел у стены, тяжело дыша. Ветеран подошёл, раскрыл ладонь. На ней — выбитый зуб.

— На память.

Пий сжал его в кулаке, чувствуя вкус железа во рту.

Пока в залах корабля закаляли плоть и дух, Ордо Ксенос продолжало своё ремесло и в пустоте. На торговой станции, в закопчённом отсеке, к креслу был привязан контрабандист. Ремни впились в грудь, глаза дёргались в конвульсиях.

Медикэ Кэрр вогнала иглу:

— Сакрамент-стимуль. Сердце лопнет, но язык развяжет.

Виллем держал голову пленника, пальцы вдавились в челюсть, не давая проглотить язык.

— Откуда эльдарские винтовки, падаль?

Хрип сорвался в слова, смешанные с пеной:

— …доки… рынок… эльдар… Таурус II…

Кэрр, готовя новую дозу, бросила через плечо:

— Долго не протянет.

— И не надо, — отрезал Виллем.

Для Виллема не было отсрочки. Его сразу бросили в полевую работу — искать источник эльдарского оружия. Три месяца он шёл в паре с Кэрр, аколитом-медикэ Ордо Ксенос.

Пленник выгнулся дугой, вены лопнули, рот захлебнулся пеной. Глаза налились кровью и выдавились наружу.

Виллем поморщился.

— Твои препараты могли бы убивать не так мерзко.

Кэрр убрала шприц, уголки губ едва дрогнули.

— Зато интереснее смотреть.

Он хмыкнул.

— Почему мне до сих пор нравится с тобой работать?

— Потому что я лучшая из лучших.

— Ну да, куда ж без этого.

— А ещё тебе нравится меня трахать, — сказала она спокойно.

Так и прошли три месяца.

Варп, кровь, допросы — будни акколитов Ордо Ксенос.

048.995.М41

Кэрр вошла в его келью без стука. Дверь захлопнулась. Она шагнула к Виллему, расстегнула штаны, стянула ремень и села сверху — без слов, без лишних движений.

Ритм был быстрый, резкий, как сама их служба. Ни тепла, ни игры — лишь разрядка, нужная обоим.

В конце она склонилась к его лицу, тяжело дыша, и сказала ровно:

— Рорк ждёт нас.

Виллем вскинул голову, дыхание ещё рваное:

— Какого Трона ты не сказала сразу?

Кэрр чуть улыбнулась, скользнула губами по его щеке:

— Я знала, что ты справишься быстро.

Она поднялась, натянула одежду. Он последовал за ней. Через минуту оба вышли в коридор — лампады горели так же ровно, будто ничего не случилось.

Айзенрок взглянул на нее. Кэрр.

Смуглая кожа, вытянутое лицо, узкие скулы, прямой нос, подбородок острый. Двадцать восемь лет.

Бывшая медикаэ Астра Милитарум. Звербована в свиту Инквизитора три года назад за редкое мастерство в обращении с химиатическими препаратами.

Теперь — аколит Ордо Ксенос. В её руках игла значила столько же, сколько болтер у штурмовика.

Их сброс напряжения с Виллемом начался в первый же день совместной работы — после первой перестрелки с контрабандистами. С тех пор это стало такой же привычкой, как допросы и чистка оружия.

Коридор тянулся под мерцанием лампад. Перед дверями кабинета ждали Пий и Иония.

Пий поднялся, коротко улыбнулся:

— Виллем.

— Живой, значит, — хмыкнул Айзенрок.

Иония чуть склонила голову — знак признания без слов.

Из-за двери вышел глашатай в чёрной сутане, взгляд — холодный, голос ровный:

— Вас ждут, — сказал он и отступил, открывая дверь.

Они вошли и склонились. Рорк сидел за массивным столом. Металл розетты сиял на груди, но лицо было усталым, под глазами тени, кожа тусклая.

— Рекаф, — бросил он.

Личный писец в серой рясе шагнул вперёд. На подносе — тяжёлая чаша с паром. Поставил её перед Инквизитором, склонил голову и отошёл в тень.

Рорк взял чашу обеими руками. Короткий глоток. Плечи дрогнули, как будто напиток был ядом, но он не поморщился. Только отставил чашу в сторону и поднял глаза.

— Дознаватель Аттон Лейдер. Двадцать суток без связи. Последний раз его видели на Гаргона-III, мире-улье. Он искал следы ксеноактивности по моему особому поручению — и исчез.

Пауза легла тяжёлой плитой.

— Вы найдёте его. Любой ценой.

— Для этого задания вы действуете от моего имени. Любые ресурсы флота, гвардии или административных структур в пределах планеты — к вашему распоряжению. Но каждое слово, каждое действие будет на моей совести. Не посрамите её.

Они склонились ещё раз и вышли. Дверь сомкнулась за их спинами, и слова Рорка остались в тишине, как клеймо.

Коридоры корабля гудели от работы реакторов. Сервиторы тянули ящики с оружием и печатями чистоты. В боковых нишах горели лампады, воздух тянул гарью и ладаном.

Им вручили бронекейсы: фильтры, пайки, боеприпасы. Виллем проверил зарядник болт-пистолета. Пий застегнул ремни доспеха, кулак дрожал, но взгляд был твёрдым. Иония прижала к груди простую икону с аквилой. Кэрр убрала в кобуру целую связку инъекторов.

Сквозь шлюзы уже гудел готовый к старту транспорт. Тёмный силуэт «Арвус-ландера» стоял в свете сигнальных ламп. Обшивка иссечена метками прошлых боёв, на борту — свежие печати чистоты.

Они поднялись по трапу. Створка закрылась за ними с лязгом. Внутри — ремни и холодный металл.

Двигатели взвыли. Корабль дрогнул, и гул переборок сменился яростным рыком турбин. Через иллюминатор тянулись искры плазменных факелов.

Их путь лежал к Гаргона-III. Мир-улей, где миллиарды жили в тени. Мир, где исчез дознаватель Рорка.

Двенадцать часов спустя «Арвус-ландер» рвался сквозь атмосферу. Металл дрожал, клёпки вылетали из швов. Сирены вспыхнули алым. Первая ракета прошла мимо, взрыв качнул корпус.

Вторая ударила в правый пилон. Пламя рвануло наружу, крыло треснуло, шаттл завалился. Ремни впились в грудь пассажиров, панели сорвались с потолка. Сервитора швырнуло в переборку, он разлетелся брызгами крови и масла.

Салон заполнило пламя. Кабели плавились, воздух тянул гарью и горящей изоляцией.

Машина потеряла управление. Корпус сорвался в штопор, крыло разошлось, обшивка летела клочьями. Земля поднималась навстречу — серый пласт руин и дыма.

Люди метались в ремнях. Взор цеплялся за аквилу на переборке — последний неподвижный знак в море огня и металла.

Пятьсот метров. Триста. Сто.

Огненный след в небе обрывался падением.

Земля встретила огнём. Виллем очнулся в пяти метрах от обломков. «Арвус» горел, перевёрнутый на бок, из бака бил чёрный дым. Металл стонал, как умирающий зверь.

Вдох сорвался рвотой. В боку торчал осколок, рваный клин. Каждый удар сердца толкал кровь из раны. Алое пятно расплылось на плитах.

Пальцы нащупали малый ручной огнемёт. Бак цел.

Он перевернулся на локоть, вжал дуло к ране. Вспышка. Пламя вцепилось в плоть. Запах горелого мяса, тело выгнуло дугой, зубы скрипнули, слёзы обожгли глаза.

Но он держал.

Края схлопнулись. Осколок остался пробкой. Кровь захлебнулась коркой.

Он рухнул на спину. Над ним тянулось небо улья: дым, искры и зубчатые шпили. Сердце ещё билось. В руке — малый огнемёт.

Виллем перекатился на бок. Дым обжигал лёгкие.

Сквозь гарь слышались шаги. Ровные, мерные, не бегущие — приближающиеся. В гуле различался шёпот, тянущийся в унисон, будто хор говорил чужими ртами.

Силуэты мелькнули у горящего корпуса. Двигались слишком слаженно. Одни силуэты были согнуты, другие — вытянуты, с руками слишком длинными, головы поворачивались рывками, будто искали запах.

Он понял: остаться — значит лечь рядом с обломками.

До мусорного пролома было двадцать метров по наклонной плите шпиля. Он поднялся, держась за бок, и шагнул.

Тело сорвалось вниз. Ржавчина рвала ткань, острые кромки полосовали кожу. Искры, кровь, железо — всё слилось в поток.

Он влетел в мусорную воронку. Удар выбил воздух, свалил в гниль и осколки пластика. Смрад захлестнул, но он дышал.

Сверху, за дымом, раздался общий крик. Чужие уже были у шаттла.

Виллем лежал в гнили, сжимая огнемёт. Живой.

В проёме между плит показались силуэты. Шли пригнувшись, в руках — громоздкие трубки с сетями. Лица прикрыты рваными масками, но движения были слишком точными, будто ими двигала одна мысль.

Огнемёт взревел. Пламя ударило в проход, развернуло крики в вой. Трое сгорели сразу — кожа лопалась, лица плавились, тела бились в огне, пока не рухнули.

Виллем сорвал с груди подсумок. Среди обломков чудом уцелел ампул-бокс. Сакрамент-стимулятор. Игла вошла в плоть. Жар рванул по жилам, сердце загрохотало, рана отозвалась тупым гулом вместо боли.

Он поднялся. Под ногами хрустели осколки, воздух тянул гарью и химией. Впереди возвышались тёмные шпили.

Гаргона-III ждала.

Виллем шагнул в её мрак.