Крыса (джен)

Трое юношей нежились в последних теплых лучах осеннего солнца. Лето было солнечным, и оно подарило немного тепла первому осеннему месяцу. Под ласковыми лучами зеленели последние травы и золотились не спешащие опасть, листья деревьев. Вместо повторения пройденного, мальчики сбежали из библиотеки, украшенной лепными совами и расположились на самом огромного старом дубе в парке Шванштайн. Хохвенде независимо и одиноко возлежал на толстой ветке подальше от Его Высочества, который только что прекратил водить травинкой, завершающейся тонким колоском по лицу уютно устроившегося в сплетении двух ветвей Вернера Бермессера. Самый младший из учеников предпочел бы греться в теплых послеобеденных лучах без помех, а то и подремать, но раз уж принц снизошел, он терпел.

— Шварцготвурм! — Рявкнул голос Первого мейстера боя. Хохвенде свесился вниз, пытаясь разглядеть происходящее, Вернер открыл глаза, невольно творя молитву «Создателю всего сущего» про себя. Принц усмехнулся, выразительно закатывая к небу глаза и, повернувшись к друзьям, скопировал руками изящный жест, которым мейстер изящных искусств давал сигнал к началу пения:

— Фа-нен-юн-кер Говард! — Негромким хором слаженно сказали все трое и прислушались.

— Фаненюнкер Говард!!! — Оправдал их ожидания Горный Волк, — Если вам мало одной порки, это всегда можно исправить! Мышь со свечой снова прозвенит в вашу честь! Я видел, что это вы перелезли через ограду, и если я вас сейчас здесь поймаю…

— Не поймает, — Ухмыльнулся Хохвенде.

Бермессер промолчал, но скрестил пальцы на обоих руках, чтоб вышло дважды по четыре, желая другу удачи.

* * *

— Вот, полюбуйтесь, — Мейстер изящных искусств явил под очи своих коллег длинный лист, на котором был изображен групповой портрет мейстеров Шванштайн с краткой характеристикой каждого в стихотворной форме.

— Никого не обделили, — кратко заметил старший мейстер, разглядывая себя в кесарском облачении. Это был наряд правителя прежних времен, нагота, шкуры, символы власти. Рога на шлеме с символикой Шванштайн.

— Прошу заметить, плод коллективного творчества, — Тонко улыбнулся мейстер слова, — Написано, хоть и ядовито, но без перегибов, воздали, скажем так, по справедливости. Так что без обид, господа.

— Ну, я не обиделся и на череп горного волка на моем фехтовальном снаряде, — Ухмыльнулся мастер боя.

— И все же виновного высекли, — Заметил второй мейстер боя, принимая лист и рассматривая рисунки и надписи. Все преподаватели знали, что после экзекуции ученики именовали мышь со свечой не иначе, как крысой с розгами. Отношение к новому священнику так же стало прохладным, все знали, что исполнил приговор над виновным именно он. И вызвался сделать это сам.

— Не за череп, — Горный Волк хмыкнул, разглядывая нарисованного воина с волчьей шкурой на плечах, с мордой волка наподобие капюшона, как носили древние вариты, — За то, что юный мерзавец покинул пределы Шванштайн и неизвестно, где носило парня и как он добыл этот череп. Понятно, что купил, украл или выменял, если нам повезло, то просто нашел. Ну и то, что кто-то на уведенной с коновязи старой пегой кобыле, завернувшись в мешковину, сидя задом наперед проехался по соседнему селению, вусмерть напугав всю округу, заслуживало наказания.

Мейстер фортификации несдержанно рассмеялся, но задавил неуместное веселье.

— По моему предмету он успевает и неплохо, — Как будто это могло что-то объяснить, заметил он.

— Не представляю, как с этим парнем справляется старый адмирал Хосс, — Искренне сказал мейстер слова, — Готовый разбойник с большой дороги. Я помню его старшего брата, это был образец для подражания.

— Может быть, он просто не попадался, — Мейстер Гонсалес со смешанными чувствами рассматривал свой портрет — нарисованный с неожиданной правдоподобностью длинноволосый кэналлийский воин в легких латах времен Рамиро-Предателя. Ему было немного любопытно, откуда бы юному рисовальщику знать подробности, которыми вряд ли интересуется Север — узор на доспехе вился из молний Астрапа и ядовитых остролистных цветов.

— И главное, с него, как с гуся вода! — Вознегодовал Горный Волк, — Я слышал, в мыльне фаненюнкер… Его Высочество попросил позволения потрогать следы от розог на его спине и фаненюнкер Говард позволил ему. В голову бы не пришло попросить товарища о таких вещах, знаете ли…

Все умолкли.

Старший мейстер отвел глаза. Он знал еще кое-что, о чем не ведал никто из присутствующих в преподавательской Зале. Был еще один мальчик, который заинтересовался последствиями наказания, и на этого юношу никто бы не мог подумать. Фаненюнкер Вернер не спрашивал у Говарда Хосса позволения, им было достаточно остаться, как они думали, наедине. И фаненюнкер Говард ни словом не возразил.

* * *

Первый мейстер боя шел по аллее, дыша таким свежим после первого настоящего осеннего дождя воздухом. Тучи разошлись и в многочисленных каплях на мокрых деревьях играло солнце, но уже пахло осенью. Горный Волк сбежал в парк только, чтоб избавиться от Крысы. Сменивший священника из Ордена Чистоты, вроде бы вежливый и, казалось бы, неглупый, истинник докучал мейстеру боя своей демонстративной праведностью и кроме того, мейстера боя отвращало то, что Крыса сам вызвался провести первое за шестнадцать лет наказание в Шванштайн, остальных преподавателей это к нему также не расположило. Если бы ему вменили исполнение экзекуции в обязанность, дело выглядело бы иначе. Мальчики и вовсе прозвали истинника Крысой, впрочем, по мнению Горного Волка, ему эта кличка, как нельзя более шла.

Пухлогубый самодовольный святоша то и дело ввязывался в чужие разговоры, надоедая своей персоной и умным мнением и вскоре Горный Волк мог услышать от коллег обреченное «Крыса идет… Господа, я схожу проведаю фаненюнкера Отто в лазарете».

Мейстер услышал позади себя веселые голоса и смех. Он свернул к ротонде, которой пользовался для занятий в хорошую погоду мейстер изящных искусств и увидел, как четверо учеников что-то оживленно обсуждая, идут вместе. Разумеется, фаненюнкеры Фридрих, Амадеус, Вернер и Говард. И даже тут не удержавшись, Говард прошел чуть вперед, подпрыгнул, уцепив ветки разлапистой старой ели и с силой затряс их, обрызгав висящими на хвое каплями дождя остальных мальчиков. Дождь был славный, воды оказалось много. С воинственными криками трое вымокших юношей кинулись за виновником внеурочного дождя и Горный Волк, улыбаясь, прошел через лабиринт подстриженных кустов и деревьев, чтоб коротким путем выйти как раз на кучу малу из догнавших беглеца мальчиков.

— Попались?! — Не предвещающим ничего хорошего тоном, спросил он.

Гомон стих. Самый верхний, Хохвенде, осторожно сполз в сторону, подал руку Бермессеру, извозившийся в песке Фридрих поднялся сам, хмуро глядя на мейстера. Взъерошенного и порядком потрепанного Говарда подняли Вернер и Амадеус с двух сторон, под суровым взглядом мейстера он перестал улыбаться, потер на щеке свежую царапину.

— Не понимаю, о чем вы думаете, — Распекательным тоном сообщил юношам Горный Волк, — Уже Единорог прозвонил, чего вы ждете, чтобы фаненюнкер Людвиг прикончил и вашу простоквашу? С него станется. Бегом марш!

Поняв, что наказания и даже нотации удалось избежать, четверо мальчиков припустили по заходящему солнцу к старому замку.

Мейстер пряча улыбку, смотрел им вслед, ему бы хотелось знать, какими они станут, эти юноши, на которых возложено столько надежд.

К о н е ц