Уважение (гет)

— Стелла, выключи субтитры на своём лице.

Дань Хэн неслышно подошёл к ней и встал рядом.

— Чёй-то?

— Ты на похоронах. Прояви хоть каплю уважения.

Стелла закатила глаза.

Стелла скрестила руки на груди.

Стелла раздражённо вздохнула.

На Дань Хэна её пантомима не произвела ровном счётом никакого впечатления. Он всё также с молчаливым неодобрением стоял рядом. Поняв, что никакой иной реакции не последует, Стелла фыркнула и встала нормально.

Уважение.

О каком, Нанук его подери, уважении может идти речь? Проявить уважение к тому, кого она не уважала при жизни? Чтобы что? Чтобы зачем? Быть одной из тех лицемеров, кто сейчас льёт слёзы по Аглае и причитает, на кого же она их оставила? Хотя Стелла отлично их помнит: они были за Сенат и против Преследующих пламя. Помнит их гневные оскорбительные выкрики во время последнего совета. Помнит их презрительные шёпотки и хихиканье за спиной Аглаи, когда та проходила мимо.

О таком уважении говорит Дань Хэн?

Это не к ней. Она так не умеет. Она не любила Аглаю, ни в начале их знакомства, ни спустя полгода, проведённых на Амфореусе. Не любила и не скрывала этого. И как смерть может изменить её отношение? Это бессмыслица.

Лгать ради того, чтобы соблюсти видимые приличия, она не собиралась. Да и не умела. В одном Дань Хэн был прав: лицо у неё… с субтитрами.

— Если не ради Аглаи, то хотя бы ради Фаэнона. Ему и так тяжело.

Взгляд против воли нашёл того, о ком говорил друг. Фаэнон. Золотой мальчик Амфореуса. Спаситель. Единственный, кто выживет в этом цикле, если пророчество исполнится.

— Стелла, — прошипел Дань Хэн, не меняя выражения лица, — субтитры!

— Ладно, ладно, — проворчала она, вновь контролируя выражение своего лица.

Почему именно Аглая?

Почему не Трианна? Для Трибиос она была одной из последних личностей, с чьей смертью их осталось всего две. И то… Надолго ли?

Почему не Анаксагор? Гениальный учёный, чьи теории не раз помогли им понять, что именно происходило на Амфореусе, и продолжает происходить.

Почему не сотни простых жителей, кто гибнет ежедневно из-за чёрного течения?

Почему именно она?

По праву золотой крови? По праву старшинства? По праву… должности?

— Ты можешь хотя бы попытаться?

Стелла задумалась. Попытаться что? Изобразить скорбь? Так она и не скорбела. Объективно, Аглая прожила тысячу лет. Как бы… давно пора. Подзадержалась на этом свете.

Изобразить скорбь, чтобы не обидеть Фаэнона? А зачем? Опять-таки чтобы что? Соблюсти приличия? И они вернулись к тому, с чего начали.

И Стелла вновь закатила глаза. Но прежде, чем Дань Хэн успел прокомментировать её выражение лица, оттолкнулась от стены, на которую опиралась во время церемонии, и отряхнула толстовку.

— Я лучше пойду, чтобы не портить отношения с новой верхушкой. Серьёзно, терпеть не могу такие мероприятия.

Дань Хэн лишь согласно кивнул. Стелла хороша в бою, в доведении противника до припадка, в провокации неприятеля и просто как психологическое оружие массового поражения. Но не в дипломатии. Именно поэтому и Химеко, и господин Вельт отправляли их всегда вместе: интуиция Стеллы вкупе с знаниями Дань Хэна являли собой мощную силу.

Девушка незаметно выскользнула с внепланового собрания, не привлекая к себе лишнего внимания. Возможно лишь Фаэнон заметил её уход, но Стелла ему потом всё объяснит.

Она не умеет горевать на публику.

Ноги сами собой принесли её в Сад жизни. Она по косой дуге обошла алтарь для Трианны и встала с другой стороны дуба.

— Блин, наверное, ты бы хотел алтарь где-нибудь в другом месте: например, у себя в лаборатории, или в библиотеке, но у меня просто нет времени, чтобы добраться до Рощи Муз. Так что смирись. И вообще, это не для тебя, а для меня. Тебе-то уже что? Помер и помер, доказав всем, что они идиоты, а ты один молодец.

Она сложила меж корней кривую пирамидку из камней и надела на неё повязку, подобранную на Рассветной вершине.

— Ну, как-то так. Никаких твоих трудов у меня, чтобы положить на «могилу», нет, поэтому пришлось импровизировать.

Она вытащила из кармана сложенный вчетверо листок и только хотела положить на импровизированную могилу, как со спины её обняли чьи-то руки, а листок вытащили из пальцев.

— Моя Леди, ты решила заделаться похоронным дел мастером?

— В некотором роде, — хмыкнула она, откинувшись спиной на грудь Авантюрина, который внимательно изучал содержимое листка.

И чьи брови поднимались всё выше и выше по мере прочтения.

— Кхм, моя дорогая Леди, я прошу прощения, но… «Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи Над мерзкой грудою вились, И черви ползали и копошились в брюхе, Как черная густая слизь.? — Он замолчал, читая дальше. — «Но вспомните: и вы, заразу источая, Вы трупом ляжете гнилым, Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая, Вы, лучезарный серафим.»? Это ты написала?

Стелла фыркнула, явно позабавленная ужасом в его голосе.

— Нет, конечно, — и вытащила листок из его ослабевших пальцев, чтобы всё-таки положить на «могилу» Анаксагора, — поэт древней эпохи Белобога. Мне показалось, ему понравится.

— Ты же его почти не знала.

— Не знала, — согласилась Стелла, — и по описанию и по трём нашим встречам вряд ли мы бы подружились. Это как Рацио и Герта вместе взятые. Их по отдельности-то не вывезешь, а уж если они вместе… Нафиг-нафиг. Но тем не менее, это не мешает мне скорбеть по нему.

— А что бы ты принесла на мою могилу? — Внезапно спросил Авантюрин.

— Свою могилу.

— Я серьёзно.

— И я.

Стелла пожала плечами. Жить в мире, где нет его? Где никто не назовёт её «моя Леди»? Где она не сможет позвонить ему из любой точки Вселенной и он не ответит, как бы он не был занят?

Да нахрена так жить?

Авантюрин хмыкнул, крепче прижимая её к себе. И коротко поцеловал в висок.

— Ну хорошо, что бы ты хотела оставить после себя?

В этот раз Стелла задумалась. А действительно, что? Она помогла Белобогу. Случайно. Она помогла Лофу Сяньчжоу. Нехотя. Она помогла Пенаконии. Вынужденно. И теперь вот помогает Амфореусу. В добровольно-принудительном порядке.

Объективно, из всех Эонов в данной ситуации наиболее предпочтителен…

— Память. Я бы хотела оставить память о себе. Неважно, что я сделала или сделаю, я хочу, чтобы меня запомнили. Я где-то услышала, что в посмертии, мы существуем до тех пор, пока нас помнят⁽¹⁾. Поэтому я хочу сделать что-то, чем меня запомнят навеки.

— Неважно, плохое или хорошее?

Она скованно пожала плечами, чтобы не разрывать объятия.

— Вообще нет. Всё в этих мирах относительно. «Хорошо» для одних — «плохо» для других. Так что наплевать. Главное, чтоб запомнили.

Авантюри тихо рассмеялся ей в шею, пуская мурашки по коже.

— Моя Леди столь тщеславна?

— Разумеется, я хочу, чтобы меня восхваляли.

— Моего восхваления тебе мало?

— Это не то, — Стелла развернулась в его руках и взглянула прямо ему в глаза, — мы умрём вместе. Ни ты, ни я не сможем друг без друга. Наша взаимозависимость словно наркотическая.

— Мы опасны для окружающих, если мы не вместе. Моё руководство это понимает…

— Моё тоже.

— Если бы мы сдавали психологические тесты, мы бы их завалили напрочь.

— Именно. Так о чём тогда ты говоришь? Ты не узнаешь, что останется после меня. Я не узнаю — что после тебя.

Авантюрин очертил контур её лица, внимательно глядя ей в глаза.

— И как мы от похорон перешли к свадебным клятвам?

— Мир такой. Располагает.

1) Карлос Руис Сафрон — Тень ветра

Вернуться к тексту